— Знаете, донна Деметра, мне кажется, я принесу вам удачу. Не успеете вы и глазом моргнуть, как станете новой Викторией Колонной Венецианской республики.

Она позволяет своим рукам соскользнуть мне на грудь, а ее рот приближается к моему уху.

— С той разницей, дон Людовико, что Виктория Колонна занималась той же работой, что и я, но совсем ее не любила. Она старалась казаться великой соблазнительницей, но делала вид, что не понимает, чего хотят от нее такие художники, как Микеланджело.

— Тогда остановимся на том, что вы разбогатеете.

— И вы тоже. А когда-нибудь, быть может, расскажете мне чуть больше о том, что привело вас сюда. Но советую вам поторопиться, если хотите испытать удовольствие, рассказав женщине то, что ей еще не подсказала интуиция.

ГЛАВА 12

Венеция, 28 февраля 1546 года

— Осторожнее с этой, мне доставили ее сюда по заказу из самой Падуи!

В зале рабочие бережно катят бочку по полу.

Большие старые столы убраны и заменены новыми, сделанными лучшим столяром Венеции. Старые отсыревшие стены, теперь перекрашенные, закрыли цветные занавески, а за стойкой, где разливают вино, повесили большое зеркало. Оно отражает мужчину крепкого телосложения со следами, оставленными на лице временем, и с седыми волосами. Я останавливаюсь и некоторое время рассматриваю, изучаю себя, каким я стал в сорок пять. Тело пока еще в норме и полно сил, но в глазах уже нет прежней живости и легкости, растраченных на баррикадах. Какое нелепейшее создание в нем отражается, а весь город буквально заполнен зеркалами, здесь нет ни одной лавки или магазина, где ты не встретишься с этими шедеврами местных мастеров. Перевернутый мир зазеркалья, где правое становится левым, — не думал я, что у меня настолько искалеченный кривой нос.

Надо немедленно собраться с мыслями, еще многое предстоит сделать: сегодня вечером состоится торжественное открытие.

Донна Деметра подходит ко мне с улыбкой:

— Девушки готовы.

— А жаркое?

— Повар превзошел сам себя.

Она осматривается, почти удивленно:

— Это место совсем не узнать!

— В этом преимущественно ваша заслуга, вы всегда делаете выбор со вкусом.

— Сегодня вечером вы оденетесь во что-нибудь новенькое?

— Не бойтесь: не затем я потратил такую уйму денег на одежду, чтобы она пылилась в шкафу.

Пьетро Перна врывается в таверну с широко разведенными руками. Он останавливается, открыв рот, едва заметив донну Деметру, делает попытку успокоиться и выступает вперед с поклоном:

— Мое уважение прекраснейшей жемчужине во всей Венеции!

— Вы самый галантный льстец из всех, кого я встречала, мессир Перна. Но вы слишком поспешили, мы откроемся не раньше захода солнца.

— Я это знаю и уверяю вас, что не дождусь того часа, когда смогу отведать блюда, которые здесь готовят.

— Итак, что же привело вас в эти края?

— Перед тем как переступить через порог, я был уверен, что помню об этом, но свет ваших глаз заставил смешаться все мои мысли.

Донна Деметра взрывается от смеха, а я хватаю Перну за руку и отвожу его в глубь зала.

— Хватит ломаться, что случилось?

Он отступает на шаг, вытянув руки вперед:

— Ну, дружище? Ты готов?

— Я весь внимание, говори.

— Мартин Лютер мертв.

Вино льется из бочек потоком, стаканы передаются из рук в руки по длинной людской цепочке, змеей вьющейся по переполненному залу заведения. Голоса развеселившихся мужчин и женщин: торговцев, авантюристов и, наконец, нескольких довольно незначительных аристократов.

Биндони захватил фазанью ножку, которую обгладывает с величайшей осторожностью, пытаясь не испачкать новую одежду. Арривабене гладит волосы весьма симпатичной девушки, посмеиваясь над тем, что она говорит ему на ухо.

Перна завладел вниманием целой компании за одним из столов, рассказывая анекдоты из прошлой жизни, проведенной в разъездах по разным городам:

— Ну, синьоры, Колизей — это сплошное надувательство… ужаснейшее место, уверяю вас, сплошь полное паршивых котов и крыс размером с теленка!

За следующим столом четверо юных отпрысков из корпорации фармацевтов тщательно дожевывают все, что осталось от жаренной на вертеле свиньи, бросая весьма выразительные взгляды на девушек, сидящих в глубине зала.

Скрытая толпой, за столом у стены пылко перешептывается парочка: мужчина и женщина.

Я подхожу к донне Деметре, стоящей за стойкой.

— Кто эти двое, сидящие в углу? Никто не приходит в бордель с любовницей…

Она пристально смотрит на них и кивает.

— Приходит, если она чужая жена. Это Катерина Тривизано, жена Пьера Франческо Строцци.

— Строцци? Бежавшего из Рима? Того самого, который крутит какие-то дела с английским послом?

— Вот именно. А с ней лучший друг ее мужа, подожди… Донцеллини, да, Джироламо Донцеллини. Он бежал из Рима вместе со своим братом и Строцци, потому что там их преследовали. Он человек ученый, переводит с древнегреческого, как мне говорили.

— А ты знаешь, за что их преследовали?

Донна Деметра прищуривает свои яркие глаза:

— Нет, но в Риме, кажется, сейчас не найдут другого способа занять свободное время.

Я смеюсь и запоминаю имя. Круг интеллектуалов, образованных людей, противников Рима, которых стоит прибрать к рукам.

Немного подальше три незнакомца откровенно наслаждаются видом веселой компании, собравшейся вокруг Перны.

Донна Деметра опережает меня:

— Никогда не встречала их прежде. По одежде скажу, что это иностранцы.

Беру бутылки и стакан и приближаюсь к столу отщепенцев, выслушав до этого отрывок болтовни Перны:

— …Флоренция, да, без сомнения, Флоренция, мой господин, я напишу об этом, если захотите, это прекраснейший город мира!

Элегантная одежда, дорогие ткани и утонченный покрой, черты лица, без сомнения, средиземноморского типа: черные волосы длиннее, чем обычно, перевязанные сзади у шеи черными кожаными ленточками. Очень изящные бородки, начинающиеся у ушей и заканчивающиеся ярко выраженным острым кончиком.

Я обращаюсь к ним на латыни:

— Salve,[75] господа, я Людвиг Шалидекер, владелец заведения.

Легкий кивок.

— К сожалению, моя латынь не идет ни в какое сравнение ни с португальским, ни с фламандским.

— Тогда мы можем общаться на языке Антверпена, если пожелаете. Надеюсь, вы оценили ужин, приготовленный для вас в «Карателло» сегодня вечером.

Один из них немного удивлен:

— Меня зовут Жуан Микеш, я родился в Португалии, но принял фламандское подданство. — Он указывает на юношу справа. — Мой брат, Бернардо. А это Дуарте Гомеш, агент моей семьи в Венеции.

Если бы у меня и оставались какие-то сомнения по поводу благосостояния этого человека, массивное золотое кольцо в левом ухе моментально бы их развеяло. Чуть старше тридцати, пронзительно черные глаза и приятные запахи кожи, специй и моря, перемешанные все вместе.

— Хотите выпить со мной?

— Буду просто счастлив выпить за здоровье того, кто предложил нам столь роскошный стол. Если вы удостоите нас чести своим присутствием… — Изящным жестом он указывает мне на стул.

Я сажусь:

— Вообще-то знаете, господа, сегодня один мой старый враг наконец-то протянул ноги. Мечтаю отметить столь знаменательное событие.

Вся троица обменивается недоверчивыми взглядами, словно может общаться мысленно, но говорит за всех всегда один и тот же:

— Тогда расскажите нам, если вам угодно, кем был этот человек, вызвавший у вас столь лютую ненависть.

— Всего лишь старым августинским священником, немцем, как и я сам, который в молодости подло предал и меня, и тысячи других несчастных.

Португалец любезно улыбается. Превосходные белоснежные зубы.

— Тогда позвольте мне выпить за мучительную смерть всех предателей, которых, как ни прискорбно, так много в этом мире.