Дневник Q

Лондон, 23 июня 1550 года

Дни, заполненные дождем и переговорами. Тупые английские аристократы, плетущие интриги при свете дня, совершенно не способны к дипломатии. Они умеют владеть мечом, который здесь носят все, выставив на всеобщее обозрение. И больше ничего. Все решится лишь в смертельной схватке, а победит тот, кто наберет более многочисленную армию.

Три претендента, три партии. Совершенно невероятная расстановка сил.

Эдуард, маленький мальчик с короной на голове, выбравший своим учителем ни больше ни меньше как самого Мартина Буцера, величайшего лютеранского теолога. Мария, дочь Генриха VIII от первого брака с Екатериной Арагонской и, таким образом, наполовину испанка — предайнейшая подданная папы. Есть еще и молодая Елизавета, рожденная на крови[99] своей матери Анны Болейн, которая, как видно по всему, в восторге от схизматического пути, избранного отцом.

Семьи, поддерживающие католичку Марию, весьма благожелательно отнеслись бы к возвращению в страну Реджинальда Пола, как паладина католицизма, и уже нашлись те, кто готовит для него Кентерберийский престол.[100] В течение многих веков эти аристократы развлекались, по очереди полностью вырезая друг друга в клановых войнах, больше напоминающих варварские сражения кельтов, чем искусство политики.

Здесь хуже, чем в ссылке. Никаких новостей из Италии.

Нож наемного убийцы так и не нашел меня. Караффа дал мне еще немного времени. Или, возможно, все это — часть его Плана.

Решения, принятые стоиками,[101] меня не касаются. Меня уже ничто не может разочаровать. Как не о чем и сожалеть.

Здесь постоянно идет дождь. Все время идет дождь. Остров, где нет времен года и все дни как две капли воды похожи один на другой.

Я умру где-нибудь в другом месте.

Лондон, 18 августа 1550 года

Моя миссия исчерпана. С моей точки зрения, здесь нет и не будет никакой стабильности: я возвращаюсь с массой обещаний и полной уверенностью в том, что английским дворянам абсолютно нельзя доверять. Мария не только видит в нас курицу, несущую золотые яйца: я встречал у нее и испанских советников. У Карла V есть сын, которого можно вновь женить, хотя он по крайней мере на десять лет моложе Марии. Если Караффа желает возвращения Пола на родину, он должен понимать, что это будет означать сближение Англии с Испанией, к огромному удовольствию императора.

Совершенная незаинтересованность в этих событиях помешала мне писать отчеты, которые я прежде регулярно отсылал в Рим, а теперь, когда пришло время отъезда, понимаю, что не слишком спешу вернуться.

Я хочу получить какое-то время, чтобы вновь пройти собственный путь. Понять, что вот-вот должно случиться.

ГЛАВА 33

Феррара, 2 сентября 1550 года

— Эрудиты, художники, поэты, книгопечатники. А также секретари благородных господ, преподаватели университетов, низшее духовенство. Существует целый мир, мир в подполье, вступивший в конфликт с церковью. Мир, существующий в перпендикулярной плоскости, проходящей через важнейшие точки, куда входят видные фигуры, занимающие значительные посты при дворах, распространители идей и советники правителей. Все недовольные усилением власти инквизиции и кардиналов из числа непримиримых. Нет города, где не было бы своего кружка, объединяющего откровенно недовольных, и где не понимали бы того, что удушающая петля затягивается. Это вальдесианцы[102] Неаполя, скрытые кальвинисты во Флоренции, друзья Пола в Падуе, венецианские сторонники реформации. А есть еще Милан, Феррара… Правители, подобные Козимо де Медичи и Эрколе II д'Эсте, используют эти брожения духа и этих деятелей как барьер, чтобы держать инквизицию подальше от своих границ, но в то же время сами вынуждены открыть в своей политике эру либерализма и веротерпимости. Древняя власть знатных семейств может оказаться очень полезной для сдерживания наступления новой власти — инквизиции. Эти аристократические семейства воспринимают вмешательство Рима как глаз любопытного, нахально заглядывающий к ним в дом, как нежелательное вмешательство, ограничивающее их власть. Заметив рост народного недовольства привилегиями духовенства и церковной иерархией, они наверняка решат направить его против трибуналов «Святой службы».

Главная задача для нас, баптистов, и состоит в том, чтобы преодолеть уже ставшую хронической нерешительность этих кружков, буквально подогнать их палками, заставить выйти на свет Божий, пока не стало поздно.

Но существует еще и народное недовольство, распространяющееся не только в деревнях, но и повсюду вокруг. Инстинктивное, естественное отвращение к чрезмерной власти духовенства, вытекающее из ужасающих условий, в которых живет народ. Построить мост между евангелическим духом плебеев и их недовольством — нелегкая задача, которую мы и должны выполнить.

Это не обязательно будет происходить при свете дня, скорее нам придется действовать с удвоенными мерами предосторожности, скрывая наши намерения и нашу веру. Наш собор и послужит для того, чтобы уже в ближайшем будущем обеспечить единство всех общин, разбросанных по полуострову. Он состоится в Венеции в октябре и будет подпольным. Меня там не будет.

— Как?! Ты единственный, кто может объединить все братства! Ты авторитет для всех…

— За меня будет говорить документ, который я доверю тебе. Если я действительно являюсь единственным представителем духовной власти, мне лучше остаться в тени. Чтобы Тициана не знали в лицо, но почувствовали силу его слов.

Манельфи почтительно опускает взгляд и разглаживает бумагу на столе. Заметки, сделанные мелким почерком. Они станут голосом Тициана на совете итальянских анабаптистов.

Дневник Q

Антверпен, 3 сентября 1550 года

Лодевик де Шалидекер, он же Элоизий Пруйстинк, он же просто Элои.

По профессии кровельщик.

Подозреваемый в распространении еретических книг, в отрицании существования Бога, в отрицании первородного греха, в утверждении совершенства мужчин и женщин, в осуществлении кровосмешения и во внебрачном сожительстве.

Сожжен на костре, как еретик, 22 октября 1544 года вместе с многочисленными членами своей секты, так называемыми лоистами.

Его имя всплывает несколько раз в анналах властей Антверпена вместе с именами Давида Йориса, Йоханнеса Денка и нескольких местных дворян и богатых купцов.

Уже в тридцатых годах многие его сподвижники и последователи были арестованы.

Несмотря на свое скромное происхождение, Пруйстинк стал одним из столпов антиклерикальной деятельности Антверпена, хотя был ненавистен и лютеранам.

Он был судим и приговорен к незначительному наказанию в феврале 1526 года по доносу Лютера, который, после встречи с ним в Виттенберге, написал властям Антверпена, чтобы сообщить, какую опасность тот представляет. Благодаря отречению он полностью избежал наказания и даже тех мягких, формальных санкций, которые пытались к нему применить.

В 1544 году его подвергли пыткам, дабы заставить признаться в греховных делах и богохульных мыслях.

Он так и не назвал своих сообщников или последователей, тем самым подписав себе смертный приговор.

Приговор был утвержден Николасом Буцером, доминиканцем, снявшим с него последние показания.

Немец, которого я ищу, мертвец, заполнивший целую папку в архивах инквизиции Антверпена.

Этот мертвец сейчас возглавляет самый роскошный бордель Венеции.