Ошлыков вел на веревке Ирину и время от времени хлестал ее не то ремнем, не то куском каната. От каждого удара Ирина вздрагивала и вбирала голову в плечи. Только раз она как-то беспомощно ойкнула и распласталась на земле. Пинком Ошлыков поднял ее.

— Вставай, дура!

На вздрагивающие плечи девушки со свистом упала плетка, которую теперь хорошо разглядела Надя из-за кустов.

— Иди, негодница, иди... Будешь знать, как в отцовы дела вмешиваться!

Ирина падала. Отец подымал ее плеткой и гнал дальше.

Спустя несколько минут Ошлыков, тяжело дыша, прошел назад. Надя лежала ни жива ни мертва. Когда все стихло, она поднялась и пошла к избушке. Дверь была на засове.

Ирина лежала на полу. Надя приподняла голову девушки. Лицо у нее было в кровавых подтеках, Ирина застонала и открыла глаза.

— Пи-ить!

Надя принесла из ручья воды. Только теперь Ирина узнала свою подругу.

— Ты? — прошептала она и горько заплакала.

Надя молча гладила ее по голове.

На спине Ирины перекрещивались десятки кровавых полосок. В нескольких местах кожа была разорвана, и из ран сочилась кровь.

— Зверь, а не человек! — возмущалась Надя. — Смазать нечем. Йода нет.

— Поищи поревную траву, — слабо проговорила Ирина. — Знаешь ее?

— Какая она из себя?

— Листочки у нее, как у морковки. Цветы белые, некрупные, на корзиночки похожие. Только она сейчас не цветет. Но ты поищи, может, найдешь.

Надя долго бродила по южному склону горы. Наконец ее внимание привлек длинный ветвистый стебель травы с мелкими тонкими листочками.

— Она самая! — обрадовалась Ирина. — Разомни ее и положи на раны.

В избушке нашелся котелок. Развели костер и стали кипятить чай. Ирина принесла какой-то травы и бросила ее в котелок. Навар получился густой и чуть сладковатый.

— А теперь рассказывай, — попросила Надя после того, как они напились чаю с сухарями, оставленными Ошлыковым.

Ирина рассказала о том, как она нашла Куна, как они вдвоем грузили на нарту ржавый ящик. — Откуда только тятя узнал об этом, не знаю, — продолжала Ирина. — Сегодня вернулся и накинулся на меня. Совсем изуродовал бы, да Лагутин заступился.

— Давно он у вас? — живо спросила Надя.

— Сегодня пришел. Кабы не он, забил бы насмерть. Ох, и лютый тятя... Как только он обо всем дознался?

В широких глазах Ирины застыл ужас.

— Отец твой в экспедиции работает, — сказала Надя, — может, в лагере и увидел Куна...

— Теперь мне на заимке житья не будет, — печально продолжала Ирина. — Забьет. Убегу!

— И правильно сделаешь. Нечего тут делать. Сегодня же и отправимся.

— Нет, нет, — возразила Ирина. — Он же у вас в лагере.

— Да завтра его рассчитаем.

— Я потом... Уйдет тятя — приду...

— Слушай, Ирина. Если отец решит завтра навестить тебя? Что будешь делать?

— Завтра он не придет. На той неделе, может, заглянет. Видишь, сколько сухарей оставил!

— Смотри, чтобы худо не было.

— Обойдется, — тряхнула головой Ирина и, взглянув на Надю, вдруг неожиданно спросила: — А как ты сюда попала?

Надя коротко рассказала.

— Тятя и сам мог тебя столкнуть. Ты его бойся, — шепотом сказала Ирина.

— Что же плохого я сделала твоему отцу, Иринка? — удивилась Надя.

— Он говорит, что ты совращаешь меня. Бойся его, Надежда Владимировна...

В этот же день Ирина вывела Надю из Голубой долины и объяснила, как быстрее добраться до озера, где стояла экспедиция.

...Вечер. Ярко пылает костер. Сегодня возле него собрались все члены экспедиции, старый Кун и пилоты.

Все эти дни Алексей сильно тревожился за судьбу Нади. И, увидев ее целой и невредимой, обрадовался. Внешне он старался скрыть свою радость, но каждый, глядя на него, видел, что ему это плохо удается. Алексей шутил, смеялся, не отходил от Нади. Кун, глядя на них, широко улыбался, показывая желтые прокуренные зубы. Потом он набил свою трубку табаком и протянул ее Наде со словами:

— Твоя кури надо, твоя — мой друг.

Надя хорошо знала местные обычаи и приняла трубку. Все смотрели на Надю, и в глазах, устремленных на нее, она замечала затаенные искорки смеха. Взгляды друзей как бы говорили: посмотрим, как ты выйдешь из этого трудного положения. Кун курил такой табак, что у непривычного человека после первой же затяжки глаза лезли на лоб. «Но почему она сама должна раскурить трубку? Это может сделать и любимый человек», — вспомнила Надя другой эвенский обычай. Глаза у нее лукаво блеснули, и она протянула трубку Алексею.

— Мой хокуне, — сказала она с почтительным поклоном, как это делают эвенские девушки, — я хочу, чтобы ты раскурил эту трубку.

Хокуне — старик, так зовут иногда молодые эвенки своих возлюбленных, желая выразить особое уважение. Все рассмеялись: Алексей — хокуне! Кун улыбнулся и крякнул:

— Ха!

Один Алексей ничего не понял в только что разыгравшейся сцене. Теперь все взоры были обращены на него. Он сунул трубку в рот, прикурил от головешки и затянулся. Тут же трубка выпала изо рта, он не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Грудь распирало, внутри все горело, на глазах появились слезы.

— Вот черт, крепкий, — выругался он, поднимая трубку. — Не могу больше...

— Нельзя, Алексей Григорьевич, — весело сказал Ветлужанин и объяснил значение слова «хокуне». — Если любишь — сделаешь хотя бы еще две затяжки.

Алексей кивнул и взглянул на Надю. Она была серьезна и молчалива. Надя догадывалась, что Кун подстроил все это. Вид у него был хитрый и довольный. Надя не сердилась на старого охотника. Что ж, Алексей хороший хокуне.

Соснин еще два раза затянулся. Кун важно принял трубку.

— Товарищи, — сказал Ветлужанин, — теперь попросим Надежду Владимировну поподробнее рассказать, как она попала в расщелину и как оттуда выбралась.

— Просим, — поддержали голоса.

Надя рассказала.

— Странно, — проговорил Ветлужанин. — Почему же расщелина наполнилась водой?

— Ничего странного, — заявил Цинченко. — Очевидно, тоннель осел и запрудил сток воды.

Потом Николай Олонко рассказал о подозрительном поведении Ошлыкова на реке.

— Не внушает доверия, я гляжу, ваш проводник, — заметил Левченко.

— Ух и мерзавец! — возмущенно бросил Алексей.

Рассказ Нади, как иглой, кольнул сердце Николая.

Кто-то подбросил в костер сухого хвороста. Пламя ярко вспыхнуло.

— Теперь твоя очередь ответ держать, — сказал Цинченко, поворачиваясь к старому Куну.

Тот молча поднялся и попросил двоих последовать за ним. К костру они вернулись через пять минут, неся на ваге квадратный ящик.

— Однако, подойди ты, — Кун ткнул пальцем Алексея. — Ты тот, который имеет ключ от ящика.

Алексей с волнением подошел к ящику, вытащил ключ и вставил его в замок.

— Открой, однако, — почти шепотом произнес Кун.

Все молчали. Алексей повернул, ключ. Внутри ящика заскрипело и заскрежетало. Ветлужанин сказал:

— Говорят, в свое время князец Старков многих сгубил за этот ящик. Он рыскал по всем стойбищам, но разыскать ящик не мог.

В ящике сверху лежали бумаги, папки, почерневшие от времени. Ветлужанин осторожно вытащил их и сложил на землю. Под бумагами оказались золотые вещи.

— Откуда они тут? Кто их прятал? — воскликнул Цинченко.

— Вы знакомы с историей гражданской войны в здешних краях? Нет? — складывая содержимое обратно в ящик, спросил Ветлужанин. — Здесь орудовал когда-то князец Старков со своей бандой. Эти золотые вещи он вывез из Якутска, ограбив ювелирный магазин. Банда была разгромлена отрядом красных во главе с Сосниным. Но затем на отряд Соснина внезапно напала банда белогвардейцев, бежавшая с Охотского побережья. Предполагают, что отряд Соснина был предан. Предателя тогда не удалось обнаружить. Может, вот эти бумаги, — Ветлужанин поднял папку, — прольют свет на историю предательства.

— Весь отряд Соснина был уничтожен или кто-нибудь остался? — спросил Цинченко.