В третий раз перемывая полы начисто, Людмила приговаривала: — Соседушка, милая, выходи на бел свет, покажись, не чурайся… — и тихонько злилась. Характер у Кимри был ещё тот, пока уломаешь, сто потов сойдет. А куда деваться, дом без присмотра как оставить — защита защитой, она чужого не пустит, а вдруг дерево на крышу рухнет или огнем небесным припалит. "Все, нет моего терпения, — Баба-яга в сердцах швырнула тряпку на порог, — знал бы кто, что у меня на душе делается. Пусть все будет, как будет. Вернусь, отстрою все заново!"

На небрежно брошенной половой тряпке сами собой разгладились все складочки.

— Ну, так-то лучше, — тоненькие, как прутики, ручки кикиморы умело поправляли по-своему, что ей не нравилось. А не устраивало её, видимо, все. Она совала свой остренький нос во все щелочки и везде замечала непорядок.

— Погоди, угомонись, — ведьма ухватила за торчащие кончики платка, завязанные у Кимри на макушке, приподняла и поставила её на лавку перед собой, — уйду, тогда и будешь хозяйничать.

— Куда? — запричитала кикиморка, — куда? — непроизвольно расправляя скатерть, которая свисала со стола не так, как надо.

— Кимря, цены бы тебе не было, если б не твой неуживчивый характер.

— Какой есть… — обиделась та.

— Замуж бы тебя выдать… Да не за кого пока.

Кикимора зарделась, как маков цвет. Замуж ей хотелось неимоверно, хотелось в своем дому хозяйкой быть, а не ходить по чужим людям. Правда, с ведьмой ей повезло — ласковая и уважительная.

— Нас не будет, — сказала Людмила, переодеваясь в мужскую одежду. Для путешествия самое то…

— Сколько?

— Долго… Сама справишься с хозяйством? — Кимря молча кивнула. — Тогда прощай…

— Нет, не прощай, — деловито поправила Бабу-ягу кикимора, — до встречи.

— Даже боюсь загадывать, — бросила напоследок Людмила и вышла, не оглядываясь. Чего сердце зря рвать?

Баюн сидел у крыльца. Котомки кучей были свалены перед ним. Кот, пригорюнившись, прикидывал, что понесет он, а что можно будет безболезненно отдать Бабе-яге. Наверное, лучше вот эту — со склянками всякими-разными.

Людмила выкатила из сарайчика ступу, кряхтя, поставила её стоймя

— Не мучайся, забрасывай поклажу и забирайся сам, полетим с ветерком.

— А куда?

— Да куда глаза глядят, — запрыгнула внутрь летательного средства Людмила, — разницы особой нет. — Она костяным пестиком отстучала хитрую дробь на боках ступы. Та отозвалась долгим протяжным гулом и на полметра приподнялась над землей. — Порядок. Ну, что ты, скоро?

Кот почему-то взвыл благим матом и начал торопливо отползать назад, путаясь в своем собственном хвосте. Людмила по пояс высунулась из ступы, пытаясь с ходу определить, что такое стряслось с напарником. Ступа опасно накренилась и почти легла набок.

— Баюн, ты что?

— Я не могу, не могу, коты не летают, словно птицы, — заблажил страдалец, разворачиваясь, чтобы окончательно дать деру.

— Стой, трусишка, — ведьма дала хорошего пенделя ступе, пришпорив её словно нерадивого скакуна, и в мгновение ока догнала беглеца. — Нет, так не пойдет! — Ведьма ухватила Баюна обеими руками за шкуру и, пробормотав "ишь, отъелся, зараза!", напряглась изо всех сил и затянула его вовнутрь, хотя тот и пытался вырваться. Кот прикрыл голову лапами и постарался стать тише воды и ниже травы.

— Капитан приветствует вас на борту нашего корабля. Первая минута — полет нормальный, — отрапортовала Людмила, когда ступа со свистом начала набирать высоту, и услышав в ответ безнадежное:

— Ох, ох, ох, что ж я маленьким не сдох, — наклонилась к своему пассажиру, оказать тому психологическую поддержку.

Внезапно ступа дернулась, на минуту зависла неподвижно в воздухе и начала стремительно терять высоту. Кот опять заорал дурным голосом. Людмила пару раз бестолково махнула помелом, которое служило ей рулем, и, наконец, догадалась глянуть вниз.

— Брось немедленно! — закричала она. — Мы же разобьемся!

Леший проворно отдернул руку, которой тянул ступу к себе.

— Ты что думаешь, если ты можешь выше деревьев становиться, так и мы такие же? — ведьма изо всех сил старалась удержать непослушный аппарат на лету. Грохнуться вниз с такой высоты ей совсем не улыбалось. Ступа рыскала из стороны в сторону, но пока держалась, лишь над самой землей взбрыкнула и, ломая ветки, с размаху грохнулась оземь. Людмила отлетела в сторону, следом прикатился пушистый злобный комок, тяжело плюхнулся сверху и затих. Ведьма отпихнула разлегшегося на ней кота, недолго думая, кинулась с кулаками на Лешего.

— Да я вам кричал — стой… А вы не слышали. Как вас ещё вернуть было?

— Ты что, не знаешь, что возвращаться плохая примета… — колотила лесовика ведьма.

— Это да, — покладисто соглашался тот, уворачиваясь от наиболее чувствительных ударов, — это я был неправ…

Наконец Людмила выдохлась, остановилась перевести дыхание.

— Что ещё случилось такого важного, что без нас не обойтись было? Дорогу, что ли, узнал?

— Нет.

— Так какого черта? — опять взъярилась ведьма.

— Я хотел сказать, что могу проводить вас до границы леса. Оттуда до Кащея рукой подать.

— И сколько туда идти?

— Три дня.

— Я не намерена идти пешком, когда есть на чем ехать.

— Неа, — счастливо промурлыкал Баюн. Жизнь становилась прекраснее с каждым мгновением. — Не на чем…

Он вольготно развалился на спине, раскинув лапы и опрометчиво выставив на общее обозрение упитанное брюшко. Весь его вид говорил о том, что нет ничего лучше твердой земли под ногами, то бишь лапами.

— Как не на чем? А это что? — Людмила подошла к ступе и охнула. Поперек днища шла сквозная трещина. — Ну, вот, угробили ступу, а она мне столько лет верой и правдой служила.

— Тогда не страшно, — обрадовался Леший, — она свой век отслужила. — Больше всего ему не хотелось, чтобы ведьма обвинила его в намеренной порче чужого имущества.

— Хорошо хоть помело цело осталось.

Против помела кот не возражал, оно все равно одноместное.

— Ну, что ж, повезло тебе… Вставай, лентяй, пойдем пешком. — Баба-яга собрала разбросанные котомки, проверила, не разбилось ли чего. Да вроде все в порядке. — Ну, куда теперь?

Леший махнул рукой в сторону замшелого дерева и скрылся за ним.

— Не так быстро, — кинулись за ним потерпевшие ступокрушение страдальцы. Кот впереди, Людмила за ним. Занесло их хоть и недалеко, да неизвестно куда. Вокруг стоял непроходимый лес — без проводника вряд ли выберешься.

ГЛАВА 29

Лесовик несется так, что путники едва поспевают за ним.

Вокруг от земли и до неба неодолимой плотной стеной стоят трущобы еловых боров. На каждом шагу, рядом с молодой порослью, попадаются деревья, приговоренные к смерти, и валяются уже окончательно сгнившие и покрытые, как гробовой доской, моховым покровом. Древесные стволы трутся один о другой и скрипят с такою силою, что вызывают острую, ноющую боль под сердцем. Всякий звук пугает до дрожи во всем теле, рождая чувство тягостного одиночества.

Три дня… Лешачьих…

Да что ему — порой головой вровень с верхушками самых высоких деревьев становится, зараз семимильные шаги отмеряет по тропкам не раз хоженым. Ветер буйный за хозяином все следы заметает, попробуй разберись, куда в очередной раз скрылся поводырь. Он легких путей не ищет: где мышью-полевкой обернется, нырнет в непролазные кусты, где сорокой пестрой ввысь взлетит и трещит издевательски, наблюдая сверху, как вязнет в буераках непролазных ведьма. Ему, лесному хозяину, что за дело?

Лишь кот успевает за ним. Гибкой тенью стелется над землей, поспешая за провожатым. И как умудряется только, по раменьям пробираясь, таким холеным оставаться — шерсть черная волосок к волоску лежит, аж лоснится, будто на княжий прием гостем зван. И не скажешь, что без передыху за Лешим мчится, только бока ходуном, как у загнанного жеребца, ходят, но молчит, не возмущается, как обычно. Проникся, видно, важностью спасения "пропавшей искпедиции".