Я поставил свои хлопья перед псом, как только он убедил меня, что такая еда «полезна для повышения шерстистости».

– Харч здесь, конечно, не тот, что у Люси, – заметил он со всесокрушающей собачьей искренностью.

– А что было у Люси? – спросил я.

– Стейк, курятина, ветчина и еще такие странные колбасные рулетики, – сказал Пучок.

– Что-нибудь еще?

– Да нет, больше ничего особенного. Джим угостил меня странной печениной и остатками со своей тарелки, – признался пес в заключение своих гастрономических откровений.

– Кто такой Джим? – поинтересовался я. – Я ничего не слыхал о Джиме, почему о нем прежде никто не упоминал, что еще за черт такой этот Джим?

– Фас на вас! – рявкнул пес. – Такой мускулистый тип. Усатый и сильно пахнет лосьоном после бритья.

– А что он делает у Люси?

– Он не «делает» – он действует, – конфиденциально поправил пес. – Кокетничает напропалую.

– Это как?

– А вот так. Возьмет кусочек курицы, держит так, чтоб мне было не достать, и дразнит. Ишь, куриный кокетник.

– Ну и что?

– Ну, и тогда я встаю на задние лапы, принимаю вашу «человеческую позу», а он поднимает мясо еще выше. В общем, приходится даже подпрыгивать. Вот так с ним и танцуем.

Я вперил взгляд в небеса.

– А что у него за отношения с Люси?

– Она дает ему еду. – При слове «еда» пес учтиво склонил голову набок, отдавая дань самоотверженности Люси.

– И все?

– Еще поит, – присовокупил пес, явно довольный, как будто справился со всеми ответами на вопросы теста.

Такая ситуация с собаками: то они несут полный бред о каждом попавшемся предмете, когда их не спрашивают, а в ответственный момент из них приходится вытягивать информацию клещами.

– Между ними есть… э-э-э… какие-нибудь отношения?

– Еда и питье задаром! – воскликнул пес. – Вот это, я понимаю, отношения! А ты как смотришь на это, приятель?

– Они целовались? – уточнил я.

– Регулярно, – ухмыльнулся пес.

Я подумал, уж лучше бы она занималась этим не дома. У меня отчего-то защемило сердце. Я чувствовал странную неловкость, и в то же время эти расспросы казались мне предательством по отношению к Линдси.

– Как думаешь, она любит этого Джима? – спросил я.

– О да, – откликнулся пес, – но не так, как я – тебя. А ты меня любишь?

Я потрепал его за ухом.

– Очень.

В самом деле, как быстро все случилось. Я о наших с псом взаимоотношениях.

Я почувствовал, как внутри поднимается тепло, и устыдился. У меня была собака, которая любила меня, у меня была Линдси, которая все время твердила, что без ума от меня, глядя мне в глаза. Собаке заглянуть в мои глаза было значительно труднее, и поэтому он чаще тыкался носом в колено.

Мы с Линдси редко говорили друг другу: «Я люблю тебя», обычно – надрывно звенящее «я от тебя без ума». Это «я люблю тебя» всегда давалось мне с особым трудом, впервые я сообщил Линдси о своих чувствах в таких словах через год и три месяца после начала нашего знакомства. В тот момент зазвонили колокола, извещавшие о наступлении Нового года.

Казалось, я мог говорить подобные вещи лишь по большим праздникам, когда на поверхность всплывают фантазии, а ум, напротив, тонет в алкоголе.

В дверь постучали. Выбравшись в коридор, я обнаружил на полу конверт, по виду очень дорогой. На нем стояло мое имя, но адрес был написан неправильно.

Из вскрытого пакета выкатилась игорная фишка на 500 фунтов стерлингов. Я повертел ее в пальцах, она магнитом притягивала глаза, как колбаса притягивает собаку. Жизнь – это, в сущности, «однорукий бандит», подумалось мне в этот момент. Чем дольше играешь, тем больше увлекаешься. Потом я заглянул в конверт. Там была еще записка, небрежным почерком было нацарапано: «Морковка». Понятное дело, «для ослика». Что дальше? Очевидно, дубинка, если морковка не поможет. Я положил фишку в карман брюк, одел ошейник Пучку и вышел из дома.

«Что же это такое, – призадумался я во время прогулки, когда мы шли на свидание с Линдси по приморскому бульвару, – что может заставить тебя полюбить так быстро?»

Наверное, пес разбудил во мне какие-то отцовские качества. Дело не просто в привязанности и не в том, что я за него, прирученного, в ответе… Впрочем, стоило расспросить об этом собаку.

– Ты сказал, что любишь меня, – заметил я, когда мы приближались к лотку с мороженым. Там было фисташковое, мое любимое. Пес трусил рядом, преданно посматривая на меня.

– О да, – живо откликнулся он.

– За что?

– Вы такой добрый, – сказал пес, слабо кивнув головой. – Простите меня, – кашлянул он, – голова немного кружится от голода.

– Ты же завтракал только что, – напомнил я.

– Это когда?

– Утром.

– Ну, если вы так считаете, – сказал он, хмурый, как понедельник, – тогда…

– Завтракал-завтракал. И еще прикончил мои хлопья.

– Разве это еда для собаки? Хлопья… – обиженно заявил Пучок.

– А что же еще, если не еда?

– Тоже мне еда, – фыркнул пес. – Состоит из одних дырочек, а потом они в животе собираются в одну большую дырку. Ничего удивительного, что я все время голоден.

– Но ты еще слопал полбанки собачьих консервов, – напомнил я неоспоримый факт.

– Скудная компенсация за мои труды на ваше благо, – почти простонал он.

– Прекрасно, это именно то, что рекомендуют производители консервов: не перекармливать.

– Да? – саркастически заметил пес. – Разве эти производители – собаки? Если бы они были собаками, рискну предположить, что рекомендации по кормлению были бы совершенно другие. – Тут он заметил мороженщика и замер у лотка с видом диабетика, готового свалиться с ног, если немедленно не получит сладкого.

– Любишь мороженое? – спросил я, подумывая тем временем: «Не мешало бы сводить тебя к ветеринару, чтобы установить подходящую диету».

– Я бы не прочь отведать парочку самых кро-о-ошечных «Магнумов», – залебезил пес.

– Ничего себе «крошечных». Магнум – это самое большое эскимо, потому оно и называется «Магнум».

– Что ж, – удрученно произнес пес, – раз нет маленьких «Магнумов»…

– То ты согласен на большие.

– Да, и двойной шоколад – это весьма калорийно…

– Как раз то, чего требует твое хрупкое телосложение.

Пучок расцвел.

Мороженое было куплено и съедено на скамейке, обращенной к морю, над которым кружились чайки, истерическими криками распугивая одиноких прохожих. Было в них нечто эфемерное и преходящее, как все в этом мире, и особенно «Магнум», исчезнувший, как эхо вечности, в наших глотках.

Вероятно, это было не самое подходящее время, для того чтобы оповестить Линдси о появлении в нашей жизни четвероногого друга. Препятствия тут могли возникнуть самые разные. Во-первых, ее новый ковер, а во-вторых, и это куда более важно, мне не удастся скрыть от нее, что я разговариваю с собакой.

Поглощая шоколадное лакомство, я чувствовал на себе честный и преданный собачий взгляд – Пучок расправился со своей порцией быстрее, чем я успел произнести: «Эта штука стоит два фунта тридцать пенсов, постарайся растянуть удовольствие».

Два тридцать каждое. Примерно одна четырехтысячная моего долга Тиббсу.

Пес юлил передо мной, припадал на передние лапы и гипнотизировал, как удав. Каждое движение моей руки ко рту сопровождалось его неотрывным взглядом.

Я слизнул остатки эскимо и сидел, постукивая палочкой о скамейку.

– Ты же не съел палочку! – напомнил пес.

– Палочки не едят.

– Это же косточка от мороженого! Их специально прячут в шоколаде, чтобы ты смог добраться до них в последнюю очередь.

Я бросил ему палочку, и он слопал ее на лету. Дальше, намекал Кот, будет палочка. Только на ней уже будет не мороженое и не леденец. Хотя как знать, какого размера палочку они намерены против меня использовать. Весьма возможно, бейсбольную биту. А то и стальную клюшку для гольфа, также любимую гангстерами.

– А как ты относишься к палкам? – спросил я его. – Большим, настоящим палкам?