Ее единственного яйца.

 Ее будущего Змейчика.

 Или Змеюшки?

 Если Костей узнает от Чернослова, что она никакая не Елена, то плохо будет всем и сразу.

 Бедная Змеючка…

 Бедные лукоморские родичи…

 Бедный Иванушка…

 Бедная, бедная я…

 Серафима была на грани срыва. Она была готова рвать, метать, рычать, царапаться и кусаться. Если бы она застала Змиуланию на месте, она бы, не задумываясь, бросилась сражаться с нею голыми руками, и если не победила бы, то напугала до полусмерти — точно.

 После того, что она только что узнала от Зюгмы о захвате Лукоморья, проглотит ее Змея или испепелит — ей было все равно.

 

 

 

 Прошло два часа.

 Ожидание на холодном мокром от вкрадчивого ночного дождика полу результатов не принесло. Змея не появлялась.

 Серафима сидела на краю, прислонившись спиной к проему стены и обхватив руками колени. Если Змиулания не прилетит сегодня, то последствия могут быть самые катастрофические. Для всех. Включая саму Змею. Откровенно говоря, она не понимала, почему они, эти последствия, до сих пор еще не обрушились на ее бессчастную лукоморскую головушку как крыша, под которую забыли подвести стены. Чего Костей выжидает? Зачем притворяется? Какой ему от всего этого интерес? Что он еще задумал, какую гадость, которая раньше ему в голову не приходила?..

 Какие бы ответы на эти вопросы ни были даны, для нее это могло означать варианты от просто очень плохого до самого поганого, и ничего иного. Это было именно такое положение, когда самый отмороженный оптимист брал веревку, мыло и шел вешаться.

 Серафима оптимистом не была.

 Поэтому она решила попробовать подойти к проблеме с другой стороны.

 А что если он не притворялся? Что, если он и в самом деле так до сих пор ничего не узнал, и был уверен, что Елена Прекрасная — это она? Что это могло значить?

 А значить это могло только одно, хоть, может, и недолго.

 Надо было, пока не поздно, поговорить со Змиуланией.

 А ее не было…

 А что, если Костей снова ее послал в Лукоморск, за настоящей Еленой?

 В этом случае она скоро должна вернуться. И тогда…

 За спиной царевны, едва слышные на фоне шепота дождя, зашелестели осторожные шаги.

 Находка?

 Позаботиться или пошпионить?

 Для Костея или для Зюгмы?

 - Ваше царственное величество, — раздался приглушенный нерешительный голос. Так говорит человек, которому нужно что–то сказать, но который не хочет, чтобы его слышали. — Ваше царственное величество? Вы где?

 - Здесь, — подумала и неохотно отозвалась Серафима.

 - Я вам шубу принесла, ваше царственное величество — тут холодно и сыро, вы можете заболеть… — обеспокоенный голос зазвучал ближе.

 - Могу заболеть… Могу и не заболеть… — проворчала царевна, нехотя поднимаясь и дуя на закоченевшие руки. — Тебе–то что?

 - Жа–алко, — горестно пропела горничная.

 Серафима усмехнулась.

 - Не надо шубу, Находка. Я уже вниз иду. Хотя, нет. Давай, — и она приняла из несопротивляющихся рук роскошное соболье манто — Зюгма после ее представления в первый день проделал изрядную работу над ошибками. — Чего–то примерзла я тут, и верно.

 - Нате, пожалуйста, ваше царственное величество, — Находка помогла накинуть пушистое произведение скорняжного искусства на плечи царевне и пошла вперед, к лестнице, озабочено приговаривая: — Поздно уже, часы вон два часа надысь пробили, слышали, поди. Завтра опять ни свет, ни заря придут к завтраку приглашать. Не выспитесь ведь, ваше царственное величество.

 - Да я и спать–то не хочу, — зевнула Серафима.

 - А надо спать–то. Пока этой Змеищи страхолюдистой еще три ночи не будет, надо хоть отоспаться. А то ведь хоть и знаешь, что она к нам вниз не пролезет, а все одно страшно, как она там наверху, дышит вон, ворочается, когтями скребет — ажно сердце колотится.

 - А ты откуда знаешь, что ее еще три ночи не будет? — остановилась как вкопанная Серафима.

 - А горничная господина генерала Кукуя, сказывала, что ее хозяину вчера срочно его царственное величество приказало в Турухтанское ханство лететь на Змее, к войску, которое туда месяц назад ушло. Шибко его величество серчало, говорит — господин генерал прибежали, как скопидаром ошпаренный, в суму вещички покидали — и опять бежать. Сладке — ну, горничной своей, то есть — только успели сказать, что она на четыре дня в распоряжение господина кастеляна Ужима поступает, чтобы не бездельничала тут без него и чего не своровала.

 - В Турухтанское, говоришь… — у Серафимы отлегло от сердца.

 Но ненадолго.

 Ведь даже если Костей услал Змиуланию не в Лукоморье, то это все равно не отменяет той опасности, что нависла над всеми ними.

 В смысле, нависла еще больше…

 - Ну, спасибо тебе, Находка. Ступай спать. Поздно уже, сама ж говоришь.

 - А как же вы? Я должна помочь вам отойти ко сну, вечерний туалет… — начала было служанка, но, перехватив нечаянно взгляд царевны, быстро кивнула:

 - Спокойной ночи, ваше царственное величество, — снова поклонилась она, — Тогда если ваше царственное величество позволят, я тоже спать пойду. Хоть все успокоилось вокруг. А то весь вечер во дворе крики, стук, шум, ругань, драки, завалы — как в пьяном муравейнике. Из комнаты носа высунуть боязно: не обзовут, так ноги поломаешь, так что…

 - Как… где? — не поняла Серафима.

 - Что — где, ваше царственное величество? — потеряла нить мысли Находка, и испуганно уставилась на царевну, пытаясь лихорадочно понять, не обидела ли она, деревня, невзначай чем ее царственное величество, не ляпнула ли лишнего, заговорившись сдуру.

 - Ты сравнила замок с чем? С каким муравейником? Я никогда про такой не слышала, — удивленно моргнула Серафима.

 - А–а, это. Это я имела в виду пьяный муравейник, — не усмотрев себе угрозы в монаршьем удивлении, с облегчением затараторила служанка. — Бывают мураши насекомоядные, а бывают — пьяные. Это которые муравьиный спирт делают. И пьют его потом. И поэтому у них в муравейнике вечно разгром, и сам он не на конус, а на кучу мусора похож — так их деревенские наши и отличают.

 - И что же? — заинтересовалась царевна.

 - А у них с мурашами разговор короткий. Найдут, раскопают, и спирт–то выкачают. Да еще мужики–то смотрят, где муравейник стоит. Если под сосной построен — то, значит, мураши настойку на сосновых иголках делают. Если у кого в огороде — то на чесноке и красном перце. Если в поле — на травах. А лучше всего, когда у гнезда диких пчел строятся. Для мужиков лучше, конечно, которые такой муравейник находят. Потому что тогда мураши с пчелами договариваются, делают медовуху, и вместе пьют. А вот если не у диких пчел, а у пасеки такие мураши поселятся, то пасечнику полный разор выходит. Его пчелы работать перестают, а все, что накопили, пропивают с мурашами, ночуют вперемежку где попало, а если пасечник рушить пьяный муравейник приходит, то все вместе его кусают, на чем свет стоит.

 Серафима невольно расплылась в кривой ухмылке.

 - Вот ведь, тоже мне — феномен природы, братья наши меньшие… Ладно, Находка, спасибо тебе — развеселила ты меня хоть на ночь глядя. Иди, отдыхай, дорогая. И верно ведь завтра рано вставать. Пасечник придет. Делов–то будет…

 

 

 

 - Елена… ваше величество!!!

 Все уроки этикета пошли прахом, ибо это был не стук в дверь, а стук дверью.

 БАМ–М–М–М!!!

 Серафима мгновенно подскочила в кровати, прижимая одеяло к подбородку:

 - Что вы делаете! Куда вы прете, ваше величество! Я в неглиже!

 - Мне пл… все равно, в глиже вы, или не в глиже, ваше величество!!! — единственное око Костея горело праведным возмущением за копейку преданного. — Как вы могли так со мной поступить!!!..

 - Как я могла КАК с вами поступить? — уточнила царевна, начиная догадываться, к чему бы все это.

 - Не надо притворяться! ТАК!!! ВОТ ТАК!!! — и он, обернувшись в пол–оборота, окинул пространство за своей спиной — стены, дверной проем и спины часовых, загораживающие вид на изгаженный штукатуркой коридор.