Наши новые знакомцы как-то никак не укладываются в привычную схему хиппи. Мы слушаем их объяснения, мотивирующие необычность их жизни, и в сердце закрадывается определенное чувство симпатии.
— Мы вообще избегаем страны с индустриальным направлением. Потому и путешествуем по Азии. Европа? Это та же Америка! Та же бесцельность жизни, те же неразрешимые проблемы... Может быть, в странах Востока мы найдем спокойную жизнь, честность, справедливый труд.
Вот они посмотрят, каков Афганистан, и может быть, останутся там на постоянное жительство. Индия? Нет, здесь слишком жарко.
Переводим разговор на то, что они увидели в Индии, слышим полные искреннего сочувствия слова о бедствиях индийских нищих. В глазах золотобородого, на самом дне их, я вижу сухую грусть, вижу не личную, а общую человеческую боль.
Хорошо, пусть в эксцентрических формах путешествия этих троих проявляется юношеское легкомыслие, непродуманность поступков, даже жестокость по отношению к родителям, которые, вероятно, сейчас мучаются в беспокойстве за них... Но ведь в путь их толкнула не погоня за сверхнаслаждениями, а поиски смысла жизни, желание, пусть неумелое, противопоставить себя обществу современных цивилизованных джунглей. И так или иначе они предпочли эти трудные полуголодные скитания по чужой стране мещанской обеспеченности, самодовольству, инерции зла. Я чувствую в этой тройке нечто очаровательно детское. В утлой лодчонке своих фантазий пустились они в рискованное плаванье по коварному жизненному океану. И жизнь их кое-чему за эти пять месяцев уже научила. В их суждениях о положении индийской бедноты, ранившей их сердца, уже много здравого смысла. Правда, оба парня и девушка выглядят крайне незащищенными. Еще не раз разобьют они в кровь колени на дорогах своих исканий. Но так или иначе — это «не те» хиппи.
Другими словами, очевидно, в этом явлении много слоев, и к нему надо присмотреться, чтобы отобрать зерна от плевел...
Дружелюбно прощаемся. Забавный эпизод. Девушка-хиппи, демонстративно носящая плохую одежду, вдруг не выстаивает перед красотой браслета и колец, украшающих руки нашей Майи Ганиной. В девчушке просыпается «вечно женственное», и она с глубокой заинтересованностью расспрашивает Майю, где продаются такие очаровательные вещи. Восхищается еще больше, узнав, что вещицы куплены в Советском Туркменистане, и долго не может отвести завороженного взгляда от этих украшений.
...Снова продвигаемся вверх по священному Гангу. На окраине какого-то села, у высокого обрыва над рекой, нас ждет испытание. Нам предстоит перейти на другой берег по узенькому, раскачивающемуся подвесному мостику. Он расположен на огромной высоте. Гладь реки, зловеще поблескивающая внизу, воспринимается нами как бездонная пропасть. Не буду скрывать, что перспектива идти по этой колышущейся дорожке на такой головокружительной высоте особого энтузиазма у меня не вызвала. Говоря проще и откровеннее, — сердце захолонуло от страха. Но что делать! Не возвращаться же. Придется, как говорят казахи, завязать душу в тряпочку.
Иду, стараясь не смотреть вниз. Знаю, что у меня обычно кружится голова, когда я смотрю вниз с высоты. Но и взгляд вверх не дает ощущения безопасности. Потому что на перилах моста резвятся, скачут вверх и вниз веселые шимпанзе. Они кокетливо демонстрируют свои преимущества перед нами, своими неповоротливыми родственниками. Уцепившись одной лапкой за тоненькие качающиеся перила, шимпанзенок-малыш отважно повисает над пропастью реки и качается, как на качелях.
Вдруг — страшный крик, точнее — вопль ужаса. Это одна из обезьян, совершавших свои вольтижировки, вздумала использовать как опору плечо Майи Ганиной, шедшей впереди всех нас. К счастью, рядом оказывается Леонид Почивалов, мужественно отогнавший обезьяну. Поврежден только рукав платья. Плечо целехонько.
Наши гиды не согласны с нами насчет того, что обезьяна просто хотела опереться при прыжке на Майино плечо. Нет, это была враждебная акция. Нападавшая обезьяна-самка просто не вынесла появления молодой красивой соперницы-писательницы и решила в порыве женской зависти и ревности исцарапать ей лицо. Так мы установили, что корни женского соперничества восходят к глубочайшей древности, когда наши предки еще прыгали вот по таким шатким подпоркам.
Слава богу, мостик позади! Сразу попадаем в окружение нищих, сидящих на небольшой площадке у мостика тесно прижавшись друг к другу. Это закрепленное традицией место для подаяний. Отовсюду потянулись к нам руки, вид которых заставляет содрогнуться далее наши уже привычные за время путешествия сердца. Это руки прокаженных, с прогнившими мышцами, с обнажившимися страшными розовыми костями. Селение прокаженных, оказывается, здесь неподалеку. Взгляд мой падает на женщину, кажущуюся живым скелетом. Только в зрачках больших черных глаз еще теплится жизнь. Но что это белеет на ее щеке? Случайно приклеившаяся бумажка? Какой-нибудь ритуальный знак? Все куда проще. Это обнажившаяся под гниющим мясом кость.
Сколько раз мы бездумно употребляем такие устоявшиеся словосочетания, как «живой труп» или «остров прокаженных»! И вот довелось увидеть воочию те реальные казни египетские, что скрываются за этими выражениями. Этот живой труп с зияющей обнаженной костью на лице был когда-то женщиной. И даже довольно красивой. Черты лица правильны, пропорциональны... Но лицо мертво. Однако рефлекс голода срабатывает. Уловив, по-видимому, мой взгляд, полный ужаса и сострадания, женщина протягивает ко мне за подаянием руку, руку скелета, изъеденного проказой...
Нью-делийские визиты. Неприкасаемый доктор наук. Там, где жил Неру. Мое открытие Индии.
Мы покидаем в Хардваре Майю Галину, поставившую себе целью собрать более обильный материал для очерка о Хардварском заводе, а сами — Леонид Почивалов и я — возвращаемся в Дели на такси. Проезжаем по пути несколько небольших городков. Индийские города великолепны по ночам. Ощущение праздничности, создаваемое непрекращающейся ночной жизнью, передается приезжему. Кажется, что люди не просто так высыпали ночью на улицу, чтобы торговать, готовить пищу, ужинать, а что какое-то общее торжество заставляет их покидать дома и ярко зажигать ночные уличные огни.
Вообще-то индийцы очень любят всевозможные празднества. Мы с любопытством наблюдали процедуру приготовления к торжественным датам, к пиршествам. К таким вечерам дом именинника или молодоженов украшается от крыши до фундамента гирляндами разноцветных электрических лампочек. Гости прибывают большими группами, разнаряженные в яркие ткани, радостно возбужденные предстоящим весельем. Особенно старательно отмечаются свадьбы. Они требуют от жениха таких больших расходов, что еще долгие годы после свадьбы молодые вынуждены расплачиваться со своими кредиторами. Может быть, такой обычай влияет и на чистоту нравов, поскольку вряд ли какой-нибудь мужчина отважится на вторую свадьбу и на повторение таких непосильных расходов.
Добираемся до Дели со скоростью омнибуса диккенсовских времен. Преодолеваем двести километров расстояния в течение шести часов. То наш шофер делает остановку, чтобы выпить кофе, то ему вдруг захотелось заглянуть к своей жене в поселок. Не говоря уже о том, что через каждые десять-двенадцать километров наш водитель ощущает потребность освежиться водой. Он вынимает влажную тряпку, которой протирает стекло машины, и с наслаждением обтирает голову и шею. Это разгоняет его сонливое состояние, и мы трусим более или менее благополучно еще пару километров.
Опасаемся, не вывалил бы он нас где-нибудь на обочине, и решаемся предложить ему заменить его за рулем. Но как высказать эту простую мысль? Грех сказать, что Леонид не старается. Он буквально потом обливается, обрушивая на таксиста весь свой скудный запас английских слов. Он надувает щеки, причмокивает языком, складывает губы трубочкой и, главное, изо всех сил шепелявит. Тщетно! Таксист ничего не понимает. Заспанным голосом он гундосит нечто в ответ, но Леонид тоже не понимает его, с досадой уверяя меня, что шофер, видимо, не знает английского.