Вернувшегося с НП дивизии генерала встретил начальник штаба.

— Какая обстановка на правом фланге? — спросил Парфенов, спешиваясь.

— Трудно. Купцианов просит помощи. Я не решился послать ему без вашего разрешения единственный резервный батальон.

— Купцианов, Купцианов... Что говорит Арыстанов?

— С ним я только что связался. Говорит, что положение у них чертовски скверное. Но о помощи — ни слова. Если желаете, я соединю вас с ним.

— Незачем... сам к нему съезжу.

— Во многих местах немцы бросили на нас танки. Но пока ни одна часть не дрогнула, — докладывал начальник штаба.

Парфенов постоял в раздумье:

— Резервный батальон держи наготове. Но без меня — никому ни одного человека. Из тыловиков сформируй два-три взвода. Включи туда писарей, ординарцев, работников склада, военторг тоже... Назначь командиром одного из своих помощников. Через час я вернусь.

— Будьте осторожны, товарищ генерал.

Парфенов тяжело влез в седло. Тронув лошадь шпорами, он обернулся к начальнику штаба:

— Не забудь хорошо вооружить новые взводы. В них есть отличные люди.

...Генерал ехал мелкой рысцой, прислушиваясь к гулу сражения. Винтовочная перестрелка доносилась приглушенно, рев пушек то затихал, то усиливался. Слышался шум танков. Прошло три часа с тех пор, как прекратилась артиллерийская подготовка, и враг перешел в атаку.

Командный пункт полка Мурата расположился на опушке леса. Мимо проходила дорога. Повозку, продвигавшуюся по дороге к линии фронта, остановил выбежавший часовой.

В это время подъехал генерал.

— Что у вас случилось? — спросил Парфенов, придерживая плясавшего под ним жеребца.

— Майор Купцианов приказал не пропускать повозок мимо штаба, — объяснил связной, — говорит, штаб засекут.

На командном пункте находилось человек двадцать. Каждый был занят своим делом. То и дело связисты бегут искать обрыв провода на линии. Без устали повторяя позывные, сидят у аппаратов телефонисты. Командиры склонились над картой. Только офицеры связи сидят пока без дела — ждут приказа.

На КП Мурата не оказалось. Парфенова встретил Купцианов. Он осунулся, глаза запали. От былого щегольства начальника штаба не осталось и следа. Измятая, грязная шинель, затрепанная ушанка... Увидев комдива, Купцианов подтянулся, отчетливым голосом отдал рапорт:

— Положение критическое. Силы врага превосходят наши раз в десять. Много убитых. Без помощи нам позиций не удержать.

Телефонист прокричал:

— Товарищ майор! Вас командир третьего батальона вызывает.

— Дать подкрепление не в состоянии. Терпи!.. Терпи! — прокричал Купцианов в трубку, искоса поглядывая на генерала. — Терпи во что бы то ни стало! Останови! И против танков ничем не могу помочь. Не отступай ни шагу! Иначе — в трибунал.

— Ну, это уж совершенно лишнее. — Парфенов поморщился, бросил взгляд в сторону передовой. Там клубился дым, грохот разрывающихся снарядов участился. Парфенов поднес к глазам бинокль.

Купцианов бросил трубку, подошел к Парфенову.

— Третий батальон просит резервы, — почти жалобно сказал он. — Если повторится еще одна атака, они не выдержат. У меня нет ни одного лишнего солдата...

— Слышал! — недовольно и твердо сказал Парфенов. — Выдержат! Должны выдержать.

— Я понимаю. Дал приказ не отступать. Еще раз повторю. Но, как военный человек, я не могу закрывать глаза на истинное положение вещей.

Купцианов смутился, уловив осуждение в быстром взгляде Парфенова.

— Если не подойдет подкрепление, мы не сможем удержать рубеж. Сейчас от полка остались жалкие остатки, натиск немцев все усиливается. Со всех сторон только и слышу: атакуют танки, атакуют танки.

— Ты-то веришь в то, что говоришь? — спросил Парфенов.

— Я готов умереть на этом месте. Однако даже наша смерть не удержит врага.

— Ваша красивая смерть никому не нужна. Немцы не пройдут. Где Арыстанов? — спросил генерал, отворачиваясь и словно позабыв о Купцианове.

Мурат был в таком же положении, что и Купцианов. Разница лишь в том, что Мурат стоял ближе к огневым позициям и впервые командовал полком в таком тяжелом бою. Совсем недавно, еще будучи командиром батальона, он, находясь вблизи, видел масштабы боя и всем существом чувствовал его тяжесть. Поэтому он давал быстрые распоряжения и действовал оперативно. Сегодня же, как будто потеряв привычное место, где он чувствовал пульс боя, Мурат тревожился. Как бы обдуманно он ни отдавал приказы, ему казалось, что он делает не все, что может. Вот почему он часто наведывался в батальоны.

Когда Мурат пришел в батальон Конысбаева, комбат грубым голосом кричал в трубку:

— Все я отлично вижу! Положение Фильчагина хуже твоего, а он не заикался о помощи... Терпи! — увесистым кулаком Конысбаев стукнул по краю окопа. — Терпел же ты раньше, когда похуже было. — Бросив трубку, он обернулся к Мурату, стоявшему за окопом:

— Спускайтесь вниз. Там хоть не заденет.

Словно в подтверждение его слов над их головами засвистели пули. Мурат сполз в окоп:

— Как самочувствие?

— Что о нем спрашивать! Держимся... Будет ли помощь?

Мурат отрицательно покачал головой. Веки Конысбаева припухли, на месте глаз только две раскосые черточки. Лицом он стал еще чернее.

— Что поделаешь, потерпим. Немцы ведь тоже не железные, в конце концов выдохнутся...

На командный пункт посыпались мины. Конысбаев и Мурат пригнулись. Когда обстрел затих, снова поднялись.

— Пронюхали о нас немцы. Не дают покоя. Только что убили моего ординарца, — сказал Конысбаев. — Вон лежит, бедняга.

— Почему же не перенесешь свой командный пункт? — спросил Мурат.

— Буду я прыгать с места на место! Не все ли равно? А вот командир девятой роты тормошит меня, требует подмоги. — Конысбаев кружкой зачерпнул воды из ведра, жадно выпил. — Ну, подбрось хоть взвод.

— Сказал — не дам... Нет у меня взвода, — ответил Мурат и пошел дальше по траншеям.

Положение батальона Волошина было куда тяжелее, чем у Конысбаева. Казалось, штаб батальона объят пламенем. Перед самым КП догорал немецкий танк. Возле него лежал убитый красноармеец. Волошин командовал с перевязанной головой. Он только что остановил пятившуюся было роту и даже не успел вытереть кровь с лица.

— Сволочи, давят нас танками, совсем потерял голову, — пробормотал Волошин, опускаясь на землю.

— Боеприпасы на передовую линию доставляешь? — спросил Мурат строгим голосом.

— Нет такой возможности,

— Действительно, заморочили тебе немцы голову, — рассердился Мурат, — Оттого, что будешь стараться всюду поспеть, ничего не выиграешь. Прикажи доставить боеприпасы во все роты. Пусть солдаты чувствуют, что у них есть командир. Как связь с ротами держишь?

Повелительные нотки в голосе Мурата подняли усталого Волошина на ноги.

— С третьей ротой связь порвана. У железнодорожной станции черт знает что творится.

Мурат задумался:

— Немцы, судя по всему, хотят перерезать шоссе. Нужно связаться с ротой. Чего ж стоять? Пойдем, сами узнаем.

Волошин остановил Мурата:

— Я один схожу... Там жарко.

— Ничего, авось бог милует.

Они вышли на край соснового леса. Перед ними в густой мгле дыма с грохотом и скрежетом ворочались танки, утюжа землю. Сея вокруг себя смерть, они то ныряли в черные клубы дыма, то появлялись вновь. Но Мурат заметил: танки никак не могут прорваться через окопы, точно их держат на цепи. Вон уж некоторые из них пылают. Другие застыли в неподвижности. Видны вспышки гранат. Казалось, какая-то многорукая гибкая сила оплела гусеницы танков, не выпускает и кружит их на месте, словно мух, попавших в паутину.

— Это чей взвод?

— Укрепленный пункт третьей роты, — ответил Волошин.

Вдали темнели руины дома — два дня назад тут звучали казахские песни, пела Раушан.

— Значит, здесь бьется Кайсаров... Ержан, — пробормотал Мурат. — Надолго ли его хватит? Надо что-то предпринять.

Едва они повернули назад, как столкнулись с Парфеновым. Он ехал шагом, осматривая затянутую дымом передовую. Придержав коня, он слегка кивнул Мурату, но не отвел глаз от передовых позиций.