— Там люди держатся, люди воюют... — проговорил он вполголоса. — Горят фашистские танки!.. Жгут их!

Наконец-то он нашел ответ на мучивший его с раннего утра вопрос. И принял бесповоротное решение.

— Их железное рыло закопается в землю как раз тут, на этом самом месте. Отсюда мы отбросим их назад, — сказал Парфенов, повернувшись к Мурату.

— Разве у нас есть силы для контрнаступления? — усомнился Мурат.

— Нет... Контрнаступление — дело близкого будущего, но контратаковать и отбросить немцев мы обязаны. Подвиг наших бойцов обязывает нас к этому... Именно отсюда мы ударим в рыло врага. Ну-с, капитан, идемте на КП. Соедините меня со штабом дивизии.

IX

Из десяти немецких танков на исходные позиции вернулись четыре.

Перед нашими окопами чадили догоравшие танки. Бойцы, измученные жаждой, хватались за поясные фляги. Губы потрескались, язык прилипал к небу. На зубах поскрипывал песок. В ушах — лязг железа. Темнеет в глазах. Ержан сильно сжал руками виски. Звон в ушах стал проходить. Он выпил воды из фляги, но эти несколько глотков только усилили жажду. Мучила смертельная усталость. Хотелось упасть, лежать и не шевелиться. Преодолев свинцовую тяжесть в теле, он заставил себя подняться. Надо узнать, сколько человек осталось во взводе.

Запах бензинной гари и каленого железа стоит над окопом. Подбитые танки врага чернеют в поле обгорелыми тушами. Они продолжают дымить. Один из танков с отсеченной гусеницей словно еще рвется вперед.

Еще не остыло, еще дышит поле битвы. За окопом лежат окоченевшие трупы. Товарищи, за минуту до этого живые, ушли навеки. Нет Кускова — души и совести взвода. Шапка слетела с его головы, тело неподвижно, он лежит на спине и будто пристально вглядывается в небо, стремясь увидеть сквозь серые тучи радостную синеву. Нет славного неуклюжего великана Даурена. Погиб предприимчивый Максим Добрушин, так изменившийся со дня встречи с мальчиком в лесу. Все они были близкими людьми, членами одной большой семьи, где не всех одинаково любишь, но все по-своему дороги.

Ержан испуганно остановился. Он чуть не наступил на убитого; из-под земли видна была рука и пола шинели. Резко нагнувшись, он разгреб землю руками и приподнял голову мертвеца. Из-под земли показалось мраморно-серое лицо Зеленина. Прощай и ты, боевой товарищ!

Одна треть взвода полегла в этом бою. Ержан пересилил себя — как бы стряхнул и горе свое и усталость. Надо было действовать.

Бойцы выдохлись. Кожек, положив автомат на край окопа и привалившись к стенке, безучастно смотрел перед собой. От копоти лицо его стало землистым, усы обвисли. Маленькие черные глаза ввалились. Он посмотрел на Ержана пустым взглядом.

— У тебя есть гранаты? — спросил Ержан.

— Противотанковых — две. Хватит на одну вылазку.

— Собери оружие погибших. Пригодится.

— Хорошо, — сказал Кожек. — Товарищ лейтенант, а как с подмогой? Больно тяжело...

Ержан некоторое время смотрел в лицо Кожеку.

— Не знаю. Но пока жив хоть один человек, мы не отступим.

— Да я просто так спросил, — безучастным голосом проговорил Кожек. — Как-нибудь выстоим. А коли на роду написано, то чего уж...

В одном из окопов Ержан столкнулся с Земцовым. Тот сидел на развороченной земле, спустив с плеч шинель. Раушан перевязывала ему руку.

— Ранен я, товарищ лейтенант, — сказал Земцов.

— Кости целы?

— Кости в порядке. Но осколок словно рубанком прошелся по мясу.

— Его надо отправить в санбат, — проговорила Раушан, завязывая концы марли.

— Что ты наговариваешь, дивчина? — укорил ее Земцов. — До конца боя уж как-нибудь продержусь. Правая-то рука здоровая.

— Иди в санбат.

— Я останусь, товарищ лейтенант. Ведь мои товарищи погибли тут. Как могу я, почти здоровый, уйти?

У Ержана каждый солдат был на счету. Но оставить однорукого Земцова в бою он не имел права.

— Не могу я держать тебя в этом пекле, — сказал он.

— Понимаю... Но я не мальчишка, — возразил Земцов и опустил глаза.

Продвигаясь дальше по окопу, Ержан услышал за собой шаги, обернулся и увидел, что Раушан идет за ним. И вдруг он испугался за Раушан, испугался так сильно, что у него перехватило дыхание.

Остановившись, он сказал ей каким-то неверным голосом:

— Сейчас же уходи в свой взвод.

Она смотрела ему в лицо и, кажется, не понимала смысла его слов. Ержан попытался схитрить:

— Послушай, Раушан, немцы больше не пойдут в атаку. Тебе все равно здесь нечего делать.

Раушан покачала головой:

— Нет... Не нужно меня уговаривать, Ержан. Ты же слышал, что сказал Земцов.

И Ержан смирился.

— Тогда будь осторожна, Раушан, — сказал он прерывающимся голосом.

Обойдя взвод, Ержан расставил людей тонкой цепочкой и, таким образом, прикрыл место прорыва. Он опасался, что эта поредевшая цепь не сможет сдержать нового фашистского натиска. Но он ошибался. Люди как бы заново родились в бою, они были исполнены решимости принять любое сражение.

Когда Ержан вернулся в окоп, Борибай доложил:

— Принесли тело политрука.

— Где оно?

— Лежит на краю окопа. Спустить вниз?

Ержан не ответил. Он смотрел в сторону противника. У пригорка чуть поблескивали крохотными оконцами деревенские домики. Снег был изрыт гусеницами танков. Кусты тальника помяты. Врага не видно. Впереди на снегу чернеют тела убитых. Пепельно-свинцовые тучи висят низко, бросая на землю сумрачную тень. Вокруг страшная тишина, от которой звенит в ушах.

Ержан повернулся к Борибаю:

— Передай бойцам: пусть придут проститься с Кусковым.

Бойцы медленно подходили. И каждый, приближаясь к телу политрука, снимал шапку. Пришел Бондаренко с перевязанной головой, постоял, вглядываясь в неживое лицо Кускова, сорвал с головы окровавленную шапку, прошептал:

— Прощай, товарищ...

Вслед за ним подошел Какибай. Потом Картбай — в горле его перекатывался кадык; он судорожно глотал слезы.

К телу Василия Кускова приблизился Ержан и проговорил срывающимся голосом:

— Прощай, друг!

Подняв голову, он посмотрел на выстроившихся в окопе бойцов. Он будто пересчитывал их в уме. И вдруг выкрикнул:

— Товарищи! Мы лишились верных наших друзей. Железные, отважные были люди. Вот... Василий Сергеевич умер, но не пропустил вражеский танк. Он пал на поле боя и оставил нам завет: сражаться до последнего дыхания. Он говорил нам: «Позади Москва. Отступать некуда!» Поклянемся же не отступать ни на шаг с этой земли, где пролилась священная кровь наших друзей!

Слова Ержана заглушил могучий гул. На окопы снова шли танки. И кучка людей, маленькая их горсточка, словно вросла в землю — люди, сжимая в руках оружие, стояли плотно, плечом к плечу.

— По местам! Изготовиться к бою! — скомандовал Ержан.

Раушан и прежде бывала в боях. Санитарная служба обязывала ее к этому. А в окружении она была не только санитаркой, перевязывающей раны, она была бойцом, сражалась с оружием в руках. Легко ли ей это далось? Необстрелянный человек боится глядеть в упор на ряды наступающего противника. Даже собрав всю свою волю, не убегая с поля боя, он не верит в свои силы, надеясь не на себя, а на других. Раушан прошла через это. Порой ее изумляло, что она осталась живой. И сейчас не могла уйти из взвода Ержана, словно привязанная к нему.

Вражеские танки спускались с косогора. Раушан пыталась их сосчитать и все время сбивалась со счета. Сколько же их? Едва она насчитала десять, как один из них переместился влево. Приближаясь к окопам, они потеряли строй, некоторые начали отставать. Вертясь на одном месте, они обстреливали окопы и заходили за другие танки. Было похоже на то, что они боялись разделить участь своих обгоревших собратьев. Но это было ложное впечатление. Танки шли. Раушан ясно видела вздымающийся из-под гусениц снег. Нарастающий скрежет и визг раздирали все ее тело. Уже не в силах смотреть, она легла на дно окопа.