Анна висела над пропастью, уцепившись за каменный выступ. Запястья дрожали под тяжестью веса, вспотевшие ладони по миллиметру сдвигались к краю. Гладкий как стекло камень плохо годился для подобной акробатики, а скол больно врезался в пальцы. До падения оставались считанные мгновения. Девушка стиснула зубы и зажмурилась. Любой ценой — не смотреть вниз, туда, где мучительно далеко поблескивают острые зубцы скал. Все равно — смотри, не смотри, но через минуту или две они примут на себя ее тело. Должно быть, и больно не будет, просто не успеет. Хрустнут ребра, вминаясь внутрь, и все прекратится…

Но если думать об этом, то сердце уйдет в пятки, пальцы разожмутся и все случится еще раньше, чем должно быть. Анна попыталась подтянуться. Скала, на краю которой она висела, была слишком гладкой — не на что было опереться, а силы в руках не хватало. Каменное лезвие выступа еще глубже врезалось в пальцы, по ним потекло горячее и липкое, правая ладонь невольно разжалась. На левой девушка провисела лишь секунду, а потом рванулась вверх, и совершила роковую ошибку, попробовав сменить руки.

Падение казалось бесконечным. В глазах потемнело, разум сжался в вопящий от страха комочек, спрятавшийся где-то под желудком, дыхание остановилось — но она все летела вниз…

— Очнись, девочка, не время! — ударили ее по щеке.

Анна с трудом заставила себя разлепить глаза. Никакой пропасти, никакого падения: она лежала на земле, а перед ней на коленях стояла Софья.

— Привиделось что-то? — участливо спросила женщина.

Девушка кивнула, растирая скулу неловкими, до сих пор сведенными судорогой пальцами.

— Такая дрянь, — пожаловалась она. — В пропасть упала…

— Ну да, мне тоже… померещилось кое-что, — зло сказала женщина. — Вставай, мы тут одни, надо разбираться, что делать…

— Как одни? А остальные?

— Кто ж их знает, где их носит. И это весьма паршиво, Анна. Я б даже от остроухого не отказалась сейчас…

— В каком смысле?

— В любом, блин, — фыркнула Софья, пальцами распутывая волосы. — Он же у нас маг… хренов.

Анна села, с недоумением глядя на спутницу. Да, деликатностью в выражениях она не отличалась никогда, но теперешнего прорывающегося в мимике и движениях рук остервенения в ней тоже раньше не наблюдалось. Даже во время подъема по скалам и бега по туннелю. Сейчас же от каждого жеста Софьи разило плохо скрытой крайней тревогой.

Окружающее более всего напоминало головку хрустального сыра с ракурса маленькой мышки. Потом Анна вспомнила игрушку, которая была у нее в детстве — прозрачный пластиковый куб, трехмерный лабиринт, по которому нужно было катать маленький красный шарик — от верхнего уровня к нижнему и обратно. Сейчас на месте шарика оказались они с Софьей. Отполированный до блеска прозрачный пол позволял увидеть нижний этаж, и там было то же самое — ходы лабиринта. Стеклянные стены образовывали проходы, тупики и закоулки. Потолок был полом верхнего этажа. Судя по всему, женщины находились в центре одного из уровней. Повсюду, куда ни взгляни, были только радужно поблескивающие стены, острые грани углов и арки проходов.

— Куда пойдем? — спросила, поднимаясь на ноги, Анна. — Вверх, вниз?

— Не знаю. А хотелось бы знать, — буркнула Софья. — Потому что если пойдем не туда, то будем тут ползать долго…

— Ты их не видишь? И не чувствуешь? — с затаенной надеждой поинтересовалась девушка. — Совсем?

— Коли б чувствовала, так какие вопросы, дорогая…

— Тогда пойдем вниз, — решила Анна. — Все равно нам все равно.

— Хорошо сказано, — хмыкнула спутница. — Полюбила парня я, оказался… гармонист.

— Это ты к чему? У нас не гармонисты, у нас один гитарист и один флейтист, — Анна улыбнулась.

— Говорила мне мама — выходи, Софочка, замуж за бухгалтера, а я ее не слушала, — ответная улыбка, хулиганское подмигивание. — Ладно, подруга, прорвемся… Вниз, так вниз.

Самым удивительным в хрустальном лабиринте оказалась полная тишина. Пол, казавшийся стеклянным, гасил звуки шагов, словно заправский изоляционный материал. Даже голоса двух женщин распространялись лишь на метр. Стоило Анне замешкаться или обогнать Софью на пару шагов, как слышимость терялась начисто.

По дороге болтали обо всем на свете. Оказалось, что Софья знает уйму анекдотов, и русских, и израильских — во втором случае требовались пояснения, и они были смешнее самих анекдотов, потому что рассказчица изображала все в лицах. Стишки, каламбуры и подобия частушек здорово развеселили Анну, и она начала сама рассказывать всевозможные забавные истории и анекдоты. Больше всего почему-то Софье понравилось стихотворение про издевательство над мышью.

— Повтори, — потребовала она, отсмеявшись.

— Но идея хороша! — утирая с щек выступившие слезы, повторяла Софья. — Слушай, какая прелесть, это же просто про нас!

— Угу, похоже, — кивнула Анна. — Главное, оптимистично, правда?

Настроение вдруг испортилось, как часто бывало после слишком уж долгого смеха. Веселье спутницы уже казалось надуманным и неискренним. Анна поджала губы и пошла вперед, считая шаги, чтобы успокоиться. Софья тоже замолчала, видимо, задумалась о чем-то не слишком радостном. Сначала Анне казалось, что это ее взгляд сверлит ей спину чуть повыше лопаток, но, оглянувшись пару раз, она поняла, что — нет, Софья тут не при чем. Женщина больше смотрела себе под ноги и по сторонам, чем на Анну. Взгляд был — как у кошки на охоте, хищный и обманчиво спокойный.

— Тут еще кто-то есть, — негромко сказала девушка.

— Чувствую, — на мгновение опустила глаза Софья. — Чужой. Наблюдает. Уже давно.

— Неприятно…

— Ну а что делать-то… — вздохнула женщина. — Не на прогулке.

— А как ты думаешь, если что — Флейтист нас вытащит?

— Ты его где-нибудь поблизости видишь? Тогда не задавай глупых вопросов, — вновь разозлилась Софья.

Анна покосилась на нее через плечо, и поняла, что лучше всего было бы — промолчать. То ли женщина нервничала из-за разлуки с мужем, то ли волновалась за него, но любые упоминания спутников заставляли ее тяжело хмуриться и улыбаться так, что казалось — вот-вот вцепится ровными белыми зубами в горло. Однако идти по хрустальному лабиринту в молчании было за пределами возможностей Анны. Язык так и чесался.

— Расскажи что-нибудь, а?

— Ох, девочка, заткнись, пожалуйста! — прошипела Софья. — Не мешай. Я слушаю.

Что и зачем она слушает, Анна спрашивать не решилась. Вид у женщины был агрессивный и решительный — пожалуй, в ответ на следующий вопрос она отвесила бы увесистый подзатыльник. Проклятые коридоры все не кончались, а самое жуткое состояло в том, что Анна не могла бы поручиться, что они не ходят по кругу. На хрустале не оставалось следов, процарапать отметки было нечем, а уже минут через пять все проходы и повороты начали казаться совершенно одинаковыми. Вдобавок, хотелось пить.

Ощущение взгляда в спину не пропадало. Было на редкость противно и страшновато: ее видели, она не видела никого. Казалось, что невидимый наблюдатель давит на плечи, заставляет сутулиться и сгибаться все ниже и ниже. Потом к этому ощущению прибавилась противная металлическая горечь во рту и боль в желудке. Идти было все тяжелее, ноги путались — словно на Анну напялили огромную шубу длиной до самого пола. Перед глазами мелькали цветные пятна. Девушка ковыляла, с трудом переставляя ноги. Нужно было остановиться, признаться, что больше сил идти нет — но Анна уговаривала себя, что это просто усталость, что скоро все кончится, придет второе дыхание и все будет хорошо.