Прошла минута, вторая, а на хулиганство никто не обратил внимания. Хорошо, сказал себе Вадим. Продолжим попытку вернуться в реальный мир.

Он дошел до дыры в стене, пнул ногой по нижнему краю пробоины, расширяя отверстие, нырнул внутрь. Над головой звякнуло и мелко застучало — гитарный кофр задел зазубренный край. Тяжелый и громоздкий предмет давно стал для Вадима частью тела, и он даже не думал, что нужно его снять или хотя бы взять в руки. Теперь на пластике должны были остаться царапины.

Внутри было темно и тихо. Витрины и стенды застыли в безмолвии. На посетителя никто не обратил внимания. Темные ряды стеклянных прилавков терялись во мраке. Допустим, рассудил Вадим, я проник в уже закрытый магазин. Но где сигнализация? Я ее не слышу? И она меня тоже?

Наверное, нужно было разбить прилавок или сделать что-нибудь подобное, но вместо этого Вадим вылез обратно и отправился по улице дальше. Хотелось пить. Теперь уже терять было нечего, и с первым же попавшимся ларьком он обошелся знакомым способом — бутылкой расколошматил стекло и достал пластиковый баллон минералки.

И опять — никакой реакции. Из чего следовало, что с ума сошел мир, а не Вадим.

Это не утешало, напротив — беспокоило. Сумасшедшему в нормальном мире могут помочь — существуют врачи и больницы. А что может сделать один человек со спятившим миром? Нелюбимая голливудщина, знакомая больше по рассказам приятелей, всплыла из подсознания. Хорошо, сейчас продуктов, воды, всякого шмотья вокруг навалом. А через год что делать? Робинзонить в каком-нибудь теплом уголке, проводя всю жизнь с тяпкой и лопатой? А лекарства? Что пить при простуде, Вадим знал. А если он упадет и сломает ногу?

По сумме впечатлений выходило — в спятившем мире лучше и не пытаться выжить. Все равно получится ерунда.

Апрельский ночной холод постепенно пробирался под куртку, надетую на тонкую майку. Хотелось что-нибудь сожрать, причем не шоколадку или сухарики, которых в ларьке было навалом, а нормальную горячую пищу. Дома еда, конечно, была — только вот до Южного Бутово пешком было слишком далеко. Впрочем, в новом раскладе жизни идти туда уже было и необязательно. Вадим с интересом покосился на ближайший жилой дом. Холодильник и плита там найдутся, кровать — тоже. Надо выпить чаю, поесть, отоспаться — а там уже и ясно будет, что делать, как жить дальше.

На пустой желудок Вадим думать не умел и к своим тридцати пяти годам хорошо выучил, что и пытаться не стоит — придумается какая-нибудь глупость. Завтра будет ясно, с чего нужно начать. Где жить, чем заниматься, где найти ресурсы для всего этого. Сейчас — еда, душ, сон. Может быть, повезет, и бывшие владельцы квартиры окажутся людьми не самыми глупыми, найдется приличная книга — почитать перед сном. Вадим прикинул, сумеет ли выбить дверь, если она заперта. Ну, на подъезд найдется хоть одна дверь не фасона «зверь»…

За спиной раздался громкий звук.

Вадим уже почти привык к тишине, и шум застал его врасплох. Он рефлекторно шарахнулся вперед, быстро развернулся и не сразу сообразил, что именно видит перед собой. И что было источником звука.

Было же «оно» всего-навсего маршруткой-»Соболем». Вадим радостно сделал несколько шагов навстречу и только тогда увидел, что водителя в кабине нет. «Соболь», словно издеваясь, еще раз переливчато погудел клаксоном и подмигнул правой фарой. Левая была разбита, отчего казалось, что у машины под глазом синяк. И вообще, надо понимать, это была машина-пропойца или драчунья. Вся помятая, поцарапанная, с грустным выражением лица.

Машина открыла дверцу, приглашая Вадима на пассажирское место в кабине. Он озадачился — стоило ли принимать правила игры, или нужно было развернуться и отправиться спать. Водить он не умел. Впрочем, кажется, этого и не требовалось.

— У-а, уа-а, — сказала маршрутка. Звучало жалобно и с намеком.

Вадим устроился на сиденье, прикрыл дверь. «Соболь» тронулся, как-то неуклюже, заваливаясь на правый бок, и неспешно. Ехали минут десять — сначала по улице, потом по дворам. Тряская езда Вадима раздражала, но в чем дело — он не понимал. Вроде ехали по ровной дороге. Маршрутка остановилась в пустом полутемном дворе, дверца открылась. Очередной жалобный звук клаксона. «Выходи», понял Вадим.

Куда его завезли и зачем? Он выпрыгнул наружу, сделал пару глубоких вдохов — после подскоков на неведомых кочках слегка мутило. Чего от него ждали? Каких действий? Вадим оглянулся на машину, та зажгла фару, и луч протянулся вглубь двора. Петляя и сворачивая, как лучу света не положено. Но это уже не удивляло. Должно быть, маршрутка предлагала пройти в указанном направлении.

Вадим и пошел.

Куда его отправили, он понял через пару минут, когда глаза окончательно привыкли к сумраку. Темный двор, зажатая между двух блочных десятиэтажек песочница. Недавно выкрашенные оградки по колено, подобие цветника в обрамлении фигурного барьера из вкопанных под углом кирпичей. На удивление чистенько — ни переполненных урн, ни мусора на асфальте. Острый запах подмерзающей на лужах воды — апрель в этом году выдался холодный.

Девушку Вадим заметил, только когда она пошевелилась. Сделал несколько шагов вперед — и замер. Перед ним на скамейке сидело его точное подобие.

Одинаковые затертые голубые джинсы и «косухи». Одинаковые светло-пшеничные волосы, собранные в «хвост» у самой шеи. Одной и той же формы руки — непропорциональное по сравнению с достаточно широкой длиннопалой ладонью, хрупкое запястье. И лица. Именно это лицо, с небольшими поправками, Вадим видел в зеркале, когда ему было лет двадцать. Поправки были незначительны: чуть поменьше подбородок, чуть поуже скулы. Но в целом — девчонка была похожа на него, как сестра-двойняшка.

Вадим не мог вымолвить ни слова, разглядывая девушку и подмечая еще какие-то детали. Сидела она так, что фонарь освещал ее лицо — и посмотреть было на что. Плотно прижатые к черепу уши с маленькими мочками. Напряженно сжатые полные губы. Чуть раскосые, широко распахнутые глаза — светлые, прозрачные. Вадим подумал, что знает, какого они цвета. Хоть в свете фонаря они и казались бесцветными — глаза у нее были серые. Оттенка воды в Балтийском море.

— Привет, — сказала, наконец, она.

Вадим вздрогнул — нет, голоса были разные, чистое сопрано против тенора Вадима, но интонация… Эта помесь смущения с задором, и одновременно — попытка установить дистанцию. Он был музыкантом, голос был для него главным в человеке, интонации он различал на автомате. Но никогда еще не попадал в ситуацию, когда мысли другого столь очевидны. По одному слову он уже догадался — они с незнакомкой еще и одинаково смотрят на жизнь.

— Привет, — проклиная себя за неловкую дрожь в голосе, ответил Вадим. Хотелось что-то спросить — но все мысли разбежались, и осталось только ожидание следующего ее слова. — Давно сидишь?

— Часа полтора, — пожала девушка плечами. Вадима вновь передернуло — это был его жест. Почва уходила из-под ног, голова кружилась — уже не после езды по ухабам, а от этой девицы. Смотреть на нее было тяжело — Вадим привык видеть на фото и видеозаписях себя, знал, как смотрится. Но здесь-то был другой человек. Девушка. Незнакомая. Чужая. Если только словом «чужая» можно было назвать человека, которого знаешь, как себя.

За спиной вновь возрыдал «Соболь». Девчонка посмотрела в ту сторону, удивленно приподняла брови, похлопала глазами — деланно, для Вадима — и встала. Только сейчас он заметил, что под ногами у нее сидел кот — самый обычный серо-полосатый уличный беспризорник. Таких в любом дворе найдется парочка. Кот мурлыкнул, потерся о ноги девушки, потом задрал хвост трубой и побежал к маршрутке. Девушка отправилась следом.

Ее походка вбила последний гвоздь в крышку Вадимова гроба. Эта манера двигать ногу от бедра и ставить на землю сначала пятку, а потом уже подошву целиком, идти быстрыми крупными шагами — и при этом достаточно изящно. Совершенно не девичья походка. Впрочем, в тяжелых ботинках на толстой подошве по-другому ходить было нереально. «Вот так, значит, я гребу по улицам», констатировал Вадим, и присел на лавку. Несколько глубоких вдохов, массаж висков и переносицы — шок постепенно отступал.