«Мир подписан, все пируют, бал дает бригадный поп... — хэппи-энд по господину Пруткову. Только кто теперь в горы-то полезет?»

На экране появилась страница интернетовского сайта Би-Би-Си с текстом, крупным заголовком «Die Welt» и портретом какого-то блондинистого «дойча». Шинкарев вздрогнул, услышав собственный голос: «...русские наемники на вертолетах обстреливают...». Комментарий: правительство РФ опровергает фальшивку газеты «Ди Вельт» о якобы воюющих в этой стране русских. «Ди Вельт» лишена российской аккредитации, ее московский корпункт закрыт, а все корреспонденты высланы из России...

«Сработало, гляди-ка! Надо еще попробовать — что-нибудь в стиле армянского радио...» Тут Шинкарев подумал о Патриции, о том, что она для него сделала и о том, нужна ли ей помощь. «Может, все-таки обратиться к Эдику Амбарцумяну? Отмазать, а пока спрятать в Армении, где-нибудь, где еще сервис остался — на Севане или в Цакхандзоре». Слава Богу, теперь боевиков привлекать не понадобится — хватит звонка Эдика российскому министру обороны или директору ФСБ.

Из зала ожидания к пограничникам подошла группа людей, от которой отделились трое — двое мужчин и женщина. Вглядевшись, Андрей узнал Ши-фу, которого сопровождали Чен и Патриция. Забинтованная левая рука Мастера лежала на косынке. Патриция была в белом брючном костюме с красными полосками — модельеры называют такой рисунок «lipsticks», как будто полоски проведены губной помадой. Волосы короткие, черные, как вороново крыло; под густой челкой — большие притемненные очки. Лицо довольно круглилось, на щеках играли ямочки — во всем было что-то от молодой Патриции, той, с парижского фото.

Крыса заметила Андрея и, поправляя волосы, мимолетно приложила палец к губам. Чен тоже увидел Шинкарева, но посмотрел как бы сквозь, в пустоту. У Крысы уголки рта приподнялись в чуть заметной улыбке — предостерегающий знак превратился в воздушный поцелуй.

Господин Ли Ван Вэй, получив свой паспорт, обернулся к провожающим, обменявшись с ними вежливым китайским поклоном, затем прошел во внешний зал ожидания. Патриция, бросив прощальный взгляд на Шинкарева и взяв под руку Чена, направилась к выходу. «Семнадцать мгновений весны. И далее — па-рам-пам-парарам-пам-парарам... придет оно, такое, как глоток. Глотнуть, кстати, не помешает, а то с этими делами точно крыша поедет... Ну, Крыса, ну бл...дь международная... А хороша, что ни говори!»

Войдя в самолет, Андрей обнаружил свое место в салоне бизнес-класса. Странно. Вообще-то ему полагалось летать только эконом-классом. В бизнес-классе были широкие кожаные кресла, перед ними — небольшие столики. Пассажиры рассаживались по местам, но большинство проходило дальше, в «эконом», где все попроще — и интерьер, и публика. В проходе появился Ши-фу, сверился со своим билетом и занял место рядом с Шинкаревым.

—  Здравствуй, — сказал китаец, — извини, если помешал. Я сам люблю одиночество в дороге. Правда, в последнее время редко могу себе это позволить.

—  Почему?

—  Охрана. Ее как бы нет, а все равно ты не один.

Шинкарев машинально огляделся. Вокруг обычные пассажиры: бизнесмены, туристы, родители с малышами.

—  Не старайся, — заметил Ши-фу, — не увидишь.

—  Я профессионал, как-никак. Должен хоть кого-то увидеть.

—  Потому и не видишь, что профессионал. Потому что не учился у меня.

Самолет пробил слой облаков и завис в ярко-голубом небе. Мелкие капли воды отогнало к краю иллюминатора, они успели замерзнуть.

—  Чему вы учите Патрицию? — спросил Андрей.

—  Силе и Дао.

Андрей вспомнил о предстоящем Крысе «экзамене» на черную повязку.

—  Она может отказаться? Уйти в сторону?

—  В любой момент, — ответил Мастер. — Но она не хочет. Возможно, пойдет до конца.

—  А Чен?

—  Его зовет путь Воина — жесткое, силовое воздействие. На этом он и остановится, а Крыса — нет.

—  Куда она пойдет?

—  Путь длинный. Учись, трудись — жизни бы хватило. Знаешь, как сказал Чень Синь: «На солнышке все сушится-испаряется. Уйдут препятствия, прозреешь вдруг и осознаешь Великую пустоту». Он был великий мастер, написал трактат о тайцзи-цюань — «Семейная упряжка Ченей».

—  А зачем это Патриции? — Андрей снова вернулся к тому, что больше всего занимало его мысли. — Зачем вообще она развивает свою силу?

—  Полагаю, она сама тебе скажет. Я не спрашиваю своих учеников, почему они приходят ко мне. Просто выбираю и учу тех, кто может учиться.

—  Элизабет тоже ваша ученица?

—  Нет. Она хотела, специально из Америки приехала. Но эта женщина не годится в ученики. Во всяком случае, в мои ученики.

—   Почему?

—   В ней нет пустоты. Она переполнена знаниями. Что ни скажешь, все знает. Чтобы получать новое, нужно опустошить себя, отказавшись от старого. А она не может.

—   Как становятся учениками?

—   Как всегда — «здесь и сейчас». Когда ученик готов, учитель всегда появится. Прямо здесь и прямо сейчас, — повторил китаец.

Над ватным слоем облаков раскинулось утреннее небо. Некоторые облака вздымались бугристыми грибами, лишь немного не достигая пути самолета. Показалась маленькая серебристая точка — авиалайнер, идущий встречным курсом. Он стремительно пересек видимый круг неба, оставив за собой тающую белую полоску.

— Скажите, Ши-фу, вы даос?

Шинкарев сам не заметил, как стал называть китайца Мастером — Ши-фу.

—   Что значит «даос»? — спросил тот.

—   Тот, кто следует Дао.

—   Каждый следует своему Дао. Своему Пути. Ты тоже.

—   Но для вас это Учение.

—   Разве здесь нужно Учение? Как сказал триста лет назад Юань Хундао: «Все люди изначально имеют мудрость трех учений. Есть, когда голоден, спать, когда устал — вот даосское «сбережение жизни». Быть вежливым в общении, не впадать в суету — вот конфуцианский «ритуал». Отзываться, когда окликнут, идти, куда поведут — вот буддийская «непривязанность». Истина в нас самих, нужно ли искать ее на стороне?»

—   Но есть же даосы?

—   Есть «настоящие люди» — «чжэнь жень». Если хочешь, называй меня даосом, почему нет? Но ты спросил не просто так.

—   Да, вы правы. Я слышал о даосских сексуальных техниках...

—   Что ж, есть и такие. Хочешь узнать о них? — без всякой усмешки спросил китаец.

—   Не о них, — покачал головой Шинкарев, — о Патриции.

Он сделал попытку продолжить разговор, начатый им на яхте.

—  Да, о Патриции. Она ведь ваша ученица. Вы и этому ее учили?

—  Не слишком деликатный вопрос. Тебе не кажется? Да, я многому ее учил. Как писал Ли Юй, умение красавицы быть очаровательной сродни «искусству Дао»: «Умная женщина каждое утро обозревает небеса и укладывает волосы по подобию облаков. Так она может меняться, никогда не достигая предела своих превращений». А ведь дорога к собственному пределу суть приближение к Великому пределу, или тайцзи...

—  Извините, что-то не сходится.

—  Не сходится? — удивился Ши-фу.

—  Именно. Когда мы с ней были близки, — вы понимаете, о чем я говорю, — я не заметил, что она...

—  Что?

—  Ну... Скажем так, что она умеет что-то особенное... Необычное.

—  Гм-м... Вот, значит, как... Даже и не знаю, что сказать. Ты занимаешься медитацией?

—  Так, через пень-колоду.

—  Испытал ты что-нибудь необычное во время занятий?

—  Не знаю, считать ли это необычным. Несколько раз у меня были «выходы».

—  Куда именно?

—  В какое-то пустое пространство. То ли просто темное, то ли заполненное какими-то дымными клубами, трудно сказать.

—  Вот! — поднял палец Ши-фу. — Видишь! Таков уровень твоей «просветленности», ясности и чистоты твоего сознания. Темный туман. Дымные клубы. Так чего же ты хочешь от женщины? Каков ты, такая и она.

—  Ясно. Спасибо, Мастер.

Пассажиры, сидевшие на солнечной стороне лайнера, опустили на иллюминаторах затемняющие щитки. В салоне стоял смутно-золотистый полумрак, переходящий в холодный голубой свет, который лился с теневой стороны. Самолет начал снижение, над кабиной загорелась предупреждающая надпись. Раненая рука мешала китайцу пристегнуть ремень, Шинкарев помог.