— И постоянно какие-то непонятные стишки цитировал, — продолжала веселиться медсестра. — Да с таким, знаете, высокомерием, с таким величием в голосе!

— М-да, факультет накладывает свой отпечаток, — усмехнулась Тома, стараясь не глядеть на Александру. — А вообще: что там у вас в психиатрической больнице творится? Что, вот так вот всегда весело и радостно?

— А там — дикий ужас творится! — медсестра перестала хихикать, голос ее посерьезнел. — Санитары бедных больных гнобят, как только могут.

— Неужели? — протянула Александра с сомнением.

— Ужели, ужели! — всплеснула руками медсестра. — Уж так гнобят, так гнобят! Туалеты драить на несколько раз заставляют, или мыть в д?ше других больных — которые совсем ничего не соображают. Потом еще посылки из дома отнимают. Требования непомерные к чистоте в комнатах предъявляют. А если больной чего не понимает — просто бьют его, и все! Да как бьют-то — ух! Одному больному кто-то из санитаров кинул в злобе подушку на лицо, и ушел. А тот совсем в «овощном» состоянии был, а потому лежал, не шелохнувшись. И на соседних с ним кроватях в этой палате тоже «овощи» лежали — целый огород… Так что, когда утром медперсонал после пересменки новый пришел, обнаружили этого отморозка со все той же подушкой на лице задохнувшимся. Ну, санитара, который это сделал, конечно, не нашли, да так дело и замяли…

— Но как такое может быть? — спросила потрясенная Александра. — Почему же никто во все эти порядки — то есть, наоборот, беспорядки — не вмешивается?

— Да все об этом прекрасно знают — и больничное начальство, и родственники больных, — медсестра безнадежно махнула рукой.

— И что, до сих пор никаких мер не приняли?

— Зачем? Психиатрическая больница — это как бы модель нашего мира в миниатюре! Естественный отбор, сильный забивает слабого, психов — тьма тьмущая…

— Ну, этот образ уже достаточно избит… Но в данном конкретном случае: почему все знают о таком положении вещей, но никто ничего не меняет?

— Сначала нужно сам мир поменять, — проворчала медсестра, — а потом уже его модель.

Александра удивленно посмотрела на нее: какой бы простодушной и наивной она ни казалась, работа в психиатрической больнице повлияла на ее манеру рассуждений.

— И потом, за пределами больницы все эти санитары — вполне нормальные люди, — продолжила медсестра. — А когда приходят туда, они оказываются как бы в таком специфическом климате, что ли… ну, своеобразном контексте, где сама ситуация заставляет их вести себя не так, как обычно. Понимаете, дома они — добропорядочные граждане, благопристойные мужья, сыновья и т. д. А в больнице, попав в ту атмосферу, они меняются, это уже — не они сами. Они ведут себя так, как их заставляет вести себя ситуация, климат и все такое прочее… А после рабочей смены возвращаются домой, и вновь надевают маску приличия и добропорядочности.

Александра неожиданно для самой себя присвистнула:

— Вот это да!

17 глава

Толпясь и отталкивая друг друга локтями, граждане залазили в автобус и возбужденно утрамбовывались там. Александру сплющили между долговязым субъектом с младенцем на руках и парочкой иностранцев. Иностранцы сразу же кинулись громко что-то обсуждать на каркающем наречии, тыча пальцами в разных направлениях — на проплывающие мимо автобуса памятники, на старинные дома с причудливой деревянной вязью…

Долговязый, между тем, стал все ближе и ближе прижиматься к Александре. "Надо же, как толкаются", — с неприязнью подумала она. Долговязый прижался еще ближе и теснее. "Батюшки, да он — нарочно, — с удивлением подумала Александра, делая попытку отстраниться и косясь на так не подходящий для похотливых намерений долговязого аккуратный сверток с младенцем в его руках. — Да что же это за маньяки-то сплошные в последнее время встречаются?!". Иностранцы, похоже, тоже это заметили, так как перенесли свои экскурсионные восторги в сторону Александры, с радостной непосредственностью указуя на нее пальцами. "Я, конечно, не понимаю их языка, — испускала недовольные флюиды Александра, — но жесты-то в данном случае не поймет только полный кретин".

Когда она уже вжилась в роль пейзажа за окном для непосредственных иностранцев, то поймала на себе заинтересованные взгляды двух парней студенческого возраста, стоящих у двери. "Что ж, на меня теперь весь автобус пялиться будет?" — мысленно возмутилась Александра. Парни, поняв, что их взгляды заметили, отвернулись в сторону и заговорили… на французском языке. "Что за иноплеменное нашествие на наш провинциальный городок?" — удивилась философиня, с уважением посмотрев на парней. Те, в свою очередь, участили взгляды в ее сторону и заговорили громче, но она уже забыла о них и думала о своем.

Когда Александра выходила на нужной остановке, ее сильно толкнули сзади, и она налетела на выходящего впереди нее парня. Парень повалился на асфальт в двух шагах от грязной лужи.

— …! Что за черт! Нельзя ли поосторожней! — взвился он, оглянулся и… оказался парнем, несколько минут назад говорившим на чистейшем французском наречии.

"Что, дружок, французский язык — это новый способ привлечения женского внимания?" — усмехнулась про себя Александра. Вслух она этого не сказала, но послала изобретателю способа самую ехиднейшую из своих улыбок. Сконфуженный парень поспешно скрылся в неизвестном направлении.

Во взвинченном состоянии она летела от остановки до общаги, не замечая ничего вокруг. Нет, ну, вы только подумайте! Дохлые кошки, китайские пытки, сумасшедшие профессора, закомплексованные студентки, французские стиляги, похотливые маньяки!..

Перед входом в общагу стоял Алексис. Увидев Александру, он оживился, отбросил в сторону недокуренную сигарету и начал расточать двусмысленные комплименты. "Ох, теперь еще и этот на мою голову, для полного комплекта, — недовольно подумала Александра. — Кажется, этот снобяра начинает мне основательно надоедать". Нет, она любила общаться с людьми, тем более — незаурядными. Алексис же был явно незаурядной натурой. Однако то ли в силу своего снобизма, то ли из-за своей навязчивой страсти он действовал ей на нервы.

Алексис, очевидно, что-то такое в выражении ее лица заметил, потому что перестал изгаляться с комплиментами и перешел к очередной лекции. На этот он рассуждал об элитарной культуре. Несмотря на то, что они оба стояли на крыльце общаги (Александра не спешила вести Алексиса к себе в гости, а потому топталась на одном месте), неподалеку от мусорной урны и посреди беспрерывно спешащего и толкающегося потока студентов, Алексису это не помешало. Он длинными вычурными фразами говорил о том, что же это за человек такой — Человек с Элитарным Сознанием, Пассионарий Духа и Великий Творец Великой Элитарной Культуры. Где-то на середине его лекции Александра вдруг сказала:

— Ты так рассуждаешь обо всем этом, будто бы знаешь ситуацию изнутри.

Алексис так удивился, что кто-то сомневается в его пассионарности и элитаризме, что замолчал.

А Александра так разозлилась, что в голове у нее возникла картинка из будней китайских палачей, в свободное от своей увлекательной работы время разговаривающих на умные философские и религиозные темы. Тут ей пришла в голову идея посмотреть, как Алексис отреагирует на слова «кара» и «возмездие». Идею эту она тут же и попыталась реализовать, продолжив свои слова:

— И ты совершенно не боишься говорить о таких вещах в таком тоне… Думаешь, можно вот так, запросто, говорить обо всем, что тебе вздумается? Не опасаясь никакого наказания, возмездия, кары? — она смотрела на Алексиса внимательно, стараясь не упустить его реакции.

У Алексиса же в этот момент в голове возникла картинка из будней тайных агентов КГБ, в свободное от своей нелегкой застеночно-пыточной службы время развлекающихся прослушиванием Гребенщикова.

— Кто же еще может знать об элитарной культуре и пассионарности, как не я, — сказал Алексис, стараясь выдерживать иронично-снисходительные интонации в своем голосе. — Или ты забыла, что имеешь дело с самим Алексисом?