— Да себе, себе пообещала!

— Мы не будем пить, — заверила Тома, натягивая ботиночки и подхватывая кошелек. — Мы только немножко выпьем. Чтобы стимулировать мозговую активность.

Когда механизм стимуляции мозговой активности был приведен в действие, Тома сказала, размахивая стаканом:

— Итак, мы выяснили, что мотива нет ни у кого из подозреваемых. Конечно, мы не всемогущи и можем ошибаться, но ведь милиция считает точно так же.

— Угу…

— И что получается? Фрол Фролыча убили просто так? Эдакое, понимаете ли, ненужное убийство получилось?

— Может, и «ненужное», но не "просто так".

— Сашенька, ты очень мало пьешь, — Тома заботливо наполнила стаканы. — А поэтому до сих пор высказываешься… неудобоваримо.

— А я выпью! — с вызовом ответила Александра, чувствуя, как от стимуляции мозговой активности в ней просыпается бодрость и радость жизни. — Но и тогда скажу, что все-таки все дело было в психологически напряженной атмосфере во время зачета. Ситуация настолько накалилась, что стала буквально взрывоопасной. И кто-то в такой ситуации мог дойти до состояния аффекта, схватить нож и…

— Но это же психологически ненормально! — убежденно воскликнула Тома.

— Может быть…

— Тогда у меня есть гениальный, потрясающий, просто исторически значимый план! — провозгласила историня, отставила стакан и, наклонившись к самому уху собеседницы, сообщила ей таинственным шепотом: — Надо узнать о психологическом здоровье подозреваемых.

— Каким образом?

— У специалистов. То есть у врачей.

— И где мы их возьмем?

— Да в университете, конечно!

Медсестра была пухленькая и румяная. Молочные щечки беспрестанно растягивались в добрую улыбку; через плечо тянулась тугая пшеничная коса. И ото всей ее фигуры за километр веяло чем-то таким милым, уютным и приятным.

— Валерий Ли? Знаю, а то как же, — говорила она, добродушно посмеиваясь. — Вам для чего надо-то?

— Мы — аспиранты с кафедры социологии философского факультета. Нам нужна информация для социологического исследования, — произнесла заранее приготовленную фразу Тома.

— Да-да, — многозначительно закивала головой Александра. — Именно социологического.

Услышав серьезные научные слова, медсестра преисполнилась уважения к своим неожиданным визитершам. А когда ей сказали, что ей, медсестре, выпала важная миссия ответить на вопросы интервью, которое поможет решить какие-то — ну, очень большие научные проблемы, медсестра расправила пухленькие плечики, гордо подняла голову и даже немножко заважничала. Поэтому она достала с полки несколько толстых тетрадей с записями о здоровье студентов, и, периодически сверяясь с ними, на вопросы мнимых социологинь отвечала вежливо, охотно и исчерпывающе. Что, собственно, от нее и нужно было.

— Что я могу сказать про Валерика? — она задумалась. — Хороший мальчик. Умный, незлой, галантный, вежливый и, наверное, невероятно талантливый. Но… Такой он какой-то… драматический, что ли.

Услышав эти слова, Тома довольно фыркнула: очень уж высказанная оценка была похожа на ее собственное мнение.

— Вот поэтому и бегает постоянно в наш медпункт — давление измерять.

— А что, проблемы? — стараясь скрыть ехидство, спросила Тома.

— Проблемы, — подтвердила медсестра. — А все почему?

— Почему? — с готовностью откликнулась Тома.

— А все потому, что современная молодежь никаким спортом не занимается — одни бани, сауны да секс у них на уме.

Говорила она это таким голосом, словно «молодежь» — это не про нее. Хотя самой медсестре на вид можно было дать от силы не более тридцати лет. Но, очевидно, ее работа позволяла относиться ко всему прочему населению — то есть к потенциальным больным — свысока, по-матерински.

— Вот и Валера — тоже слабачок, — продолжила она. — Нет, он, конечно, рассказывал, что когда-то увлекался и карате, и на лошадях скакал. Но это ведь когда-то. И, подозреваю, недолго эти его увлечения продлились. А сейчас он просто рад, что можно чем-то похвастаться. А где результаты этих его карате и скачек, я вас спрашиваю? Давление у него скачет, а не лошади — то высокое, то низкое. А это — еще хуже, чем обычные гипотония и гипертимия. Вот так.

— А про Никиту Розана что Вы можете сказать? — деловито осведомилась Тамара, довольная продуктивным началом беседы.

— Никиту? Розана? Не знаю такого…

— Что, совсем не знаете? — расстроилась историня.

Медсестра помолчала. Полистала свои аккуратненькие тетрадочки, поводила взглядом по просторной светлой комнатке, в которой располагался медпункт. Посмотрела на беленький шкафчик с лекарствами, оглядела уютненькое кресло для пациентов, внимательно изучила бодренький фикус в чистеньком горшке. Озарение пришло к ней в момент созерцания кактуса, нелепо торчащего засохшими иголками из майонезной баночки. Стукнув себя по коленке, медсестра воскликнула:

— Нет же, знаю, слышала!

— Что знаете? — с надеждой спросила Александра.

— Сама я его лично не знаю, но слышала сплетню, что Никита этот, вроде, зарезал кого-то — то ли двух профессоров, то ли крестного отца местной мафии!

Подивившись про себя тому, что народная молва одного крестного мафиозного отца приравнивает к двум профессорам, Александра продолжила "интервью":

— А что Вы можете сказать про Наталью Маркушкину?

— Какую? — медсестра полистала тетрадочку. — Как вы сказали — Маковкину?

— Маркушкину, — поправила Тома.

— Не знаю такую.

— А со студентами биолого-почвенного факультета Вы не работаете?

— Я за весь университет отвечаю, — гордо ответила медсестра, расправляя плечи.

— Как зд?рово! — льстиво воскликнула Тома.

— Зд?рово, — согласилась медсестра, еще больше расправляя плечи. — Но про вашу Морковкину все равно не помню. Да и в моих тетрадях ее нет. Может, у нее просто проблем со здоровьем не было? Я ведь только таких помню. Проведу медицинский рейд на каком-нибудь факультете — и все. А потом те студенты, у кого есть какие-то проблемы со здоровьем, сами ко мне приходят. Или о них из больниц, в которых они лечатся, сообщают, чтобы мы их на контроле держали. А вот я сама, между прочим, кроме университета, в психиатрической больнице подрабатываю, — не совсем к месту похвасталась она.

— Только подумайте: как интересно, — вежливо протянула Тома.

— Да-да. А еще в университете у меня в подчинении несколько медсестер. Нет, я, конечно, тоже медсестра, но — старшая, а они — младшие.

— Неужели?

Пока Тома упражнялась в вежливости, Александра вспомнила крепкую сбитую фигуру Маркушки и про себя согласилась с тем, что у той, пожалуй, проблем со здоровьем никаких не было и, очевидно, в ближайшее время не предвидится. И, пожалуй, у Никиты Розана проблем тоже не было. Пока — не было.

— Ну, а Лизу Гурицкую Вы знаете? Или тоже в болезнях, порочащих ее, замечена не была? — скаламбурила Александра, вспомнив "Семнадцать мгновений весны".

Но тут же осеклась: медсестра захихикала и голосом заядлой сплетницы поведала своим собеседницам столь пикантную информацию о том, в каких именно болезнях в свое время была замечена Лиза, что Александра пожалела о столь обтекаемой формулировке, в которой задала свой вопрос.

— Но это — не проблема, — закончила свой поток сплетней медсестра. — Ну, подумаешь — полечилась маленько, теперь строже к мужикам относиться будет… Но вообще-то от этих болезней кто только ни лечится! Я бы вам такое могла порассказать…

— Спасибо, — быстро перебила ее Александра. — А про Лизу — все?

— Про Лизу — не все, — неожиданно серьезно ответила медсестра. — Как я сказала, эти болезни — ерунда. Современная медицина лечит многое. А вот то, что у бедной Лизы есть еще — наверное, вылечить невозможно…

Главное, по словам разговорчивой медсестры, сводилось к тому, что Лиза была… чересчур открытым человеком. Открытым для новых людей, новых идей и новых психологических комплексов. То есть она общалась со многими людьми (главным образом, с мужчинами), принимала на веру чужие мысли и оценки, и — постоянно чего-то боялась.