Джун, оторопев, смотрела на этого парижанина, пока тот не скрылся в мирно гуляющей толпе.

Тем временем около них примостился средних лет бородатый мужчина. На нём был плотный шерстяной свитер серого цвета, во рту торчала трубка. Усевшись на поднесённый ему стул, он снял с себя кобуру, из которой выглядывал наган, и бросил её под ноги.

Не глядя на человека с наганом, но явно обращаясь именно к нему, ни с того ни с сего любовник Джун громко сказал:

- Я прочёл Ваши письма.

- Все? - не оборачиваясь, спросил бородач с наганом.

- Насколько хватило сил.

- Ну и как?

- Полное дерьмо, - сказал спокойно человек в мятой шляпе, - потуги стать мужчиной. В лучшем случае, жалкие трюизмы. Прочёл бы на досуге Достоевского или хотя бы Гамсуна.

- Вы - законченный софист... - начал было защищаться мужчи- на в свитере, но их перебил какой-то прохожий с лёгкой залыси- ной и падающими в разные стороны лохмами.

- Друзья мои, мало того, что ни страны, ни сельского кладбища с церквушкой, так Вы ещё...

Но тут зазвучал Вагнер и с диким скрежетом раздвинулась ба- люстрада. Выехали машины по чистке паркета. С шоферами на- верху. Машины наводили много шуму.

Когда эти дикие современные аппараты завершили свой обыч

178

ный круг, тот, с залысиной, сидел на соседней трибуне и ел гуся, из-под мышки торчала какая-то грамота. А на противоположных рядах творилось что-то несусветное.

Все места оказались заполнены до отказа. Наверху дремали. В серединке активно общались. Ну а в первых трибунах творилось чёрт-те что, а именно: во втором ряду у каждого человека ни с того ни с сего оказался огромный топор, а сидящие перед ними вдруг безмолвно опустились на колени и поникли головой на сиденье. Палачи, чуть привстав, одним махом перерубили им головы и ногами скинули уже безжизненные тела с их уже бывших мест. После этого они аккуратненько поставили орудия убийства и сами - в это поверить невозможно заняли первый ряд. Словно по мановению невидимой руки, за их спиной все спустились на ряд вниз, тем самым заполнив брешь. Верхние же места оказались заняты неизвестно откуда появившимися весёлыми зрителями. И вновь повторилась та же ужасная картина, только бывшие палачи уже оказались в роли казнённых. Капли крови попадали на балюстраду, в верхних рядах по-прежнему дремали, плавно спускаясь каждый раз на ряд, в средних рядах активно общались. Кровь даже немного запачкала паркет - кто-то уж слишком наотмашь, уж слишком рьяно выполнил свою работу; машины по чистке паркета (под звуки Вагнера) вновь появились вовремя из-за своего укрытия: девственная чистота была восстановлена.

- Я протестую, - раздался чей-то громкий голос.

- А проблемы ядерного урегулирования?! - вопрошала неви- димая женщина с железным оскалом.

Толпа мирно гуляющих то увеличивалась, то уменьшалась. Временами мелкие кучки народа отставали от общего гуляния и позже вновь присоединялись к коллективу. С восточной стороны в толпу влилась группа мужчин с перепоясанными чреслами. У всех на майках красовался шестьдесят восьмой номер. Вновь раздались крики.

- Я, чёрт возьми, жду ответа. Есть же международные нормы этикета.

- Позвольте, - раздался грубый мужской голос (кажется, из перепоясанных), - но такими темпами наша сборная опять не попа

179

дёт на чемпионат мира!

- Гражданка, - дико завизжала дамочка в длинном развеваю- щемся белом шарфе, обращаясь к женщине с собачкой, - Ваш крокодил описал левое переднее колесо моей новой машины! Это возмутительно!

Гражданка даже не обернулась.

Смеркалось.

В воротах появился мерзкого вида старик, его голова через подбородок была перетянута белым платком. Он уселся в уеди- нении на вовремя принесённый официантом деревянный склад- ной стул, достал шариковую ручку, листок бумаги и принялся что-то чертить.

Тем временем в самом центре арены появился отряд солдат, шагающих под песню на месте. На каждом было по две пары очков. Раздался дикий скрежет, загремел Вагнер, и вновь, как танки, выползли чистящие, лязгающие ножами машины. Восседающие на них шофёры устремили свою чудо-технику по обычному маршруту. Одна из машин на полном ходу врезалась в служивую гущу. Как по линеечке, замертво упала целая шеренга. С упавших на землю солдат слетели очки. И тут же места героически погибших гениев штыка-молодца были заняты другими доблестными воинами, и, перестроившись, дивизия продолжала маршировать.

- Но, помилуйте, я же, право, ничего не понимаю, - еле слышно раздалось с трибун. Из-за сумерек не было никакой возможности рассмотреть лица говорящего.

- Чай с лимоном. И с шиповником. Больше пить. Пить, пить и пить, - чей-то старческий баритон из толпы.

Когда паркеточистящие, мерзкогремящие машины проезжали мимо уже пригревшего своё место мерзкого старика с платком на голове, ему оторвало кусочек пятки, закапала кровь. Реакция ста- рика была на удивление спокойной. Он поднял с паркета кусок своего мяса и стал рассматривать его на свет. Затем вызвал по- сыльного, потребовал конверт и, получив, запечатал в нём род- ной кусок плоти. Потом надписал адрес и немедленно отправил почтальона, после чего кликнул служанку и велел привести в порядок его двуспальную кровать.

180

Выбегая из ворот, мальчишка-посыльный задел стоящего на выходе мужчину. Тот отрешённо смотрел на луну.

- Опять здесь, - зло заорал грязный мальчуган. - Ну какого, спрашивается, чёрта рогатого? Что ни ночь, стоит тут, и хоть ты убейся, а он стоять будет.

- Зря кричишь, сынок, - мягко проговорил входящий на стади- он мужчина с царской звездой на груди, - он глухой. Ты беги лучше, выполняй поручение...

(сон...)

181

13

Как только вошёл в её спальню, увидел это письмо. На туа- летном столике.

Мужской почерк.

Мы с ней пятый год вместе; всё пишут.

Взгляну от кого; это почти в рамках приличия. А ну-ка. Её ша- ги. Резкий поворот. Ей навстречу. Сделал вид, что грызу ноготь на безымянном. Голова наклонена вниз: появляются её стройные, красивые, молодые загорелые ноги. Люблю, люблю, люблю, люблю.

Игра.

Влада:

- Джек, дорогой, когда ты перестанешь грызть ногти?!

Обняла меня. Прижалась всем телом.

- Ты как ребёнок.

- А я разве это отрицал?

Целую её.

Стоим обнявшись. Бах! - время замерло. Болтаем о прошед- шем дне. Кончались ещё одни сутки, что вместе. А чёрт, это письмо. За столько времени ни одного повода для ревности. И всё же. Роет внутри. Чешет. Мешает. Жж-жу.

- Я ушла принимать ванну.

- А я почитаю газеты. И помечтаю о том, как увижу тебя голой, горячей и очень вкусной.

- Так почитаешь или помечтаешь?

Улыбается лукаво.

Уходит. Шум воды.

Какого чёрта? Очередной вздыхатель. Посмотрим адрес: это несколько тысяч километров на запад. Или на восток? А это, смотря куда поедешь; земля-то круглая. Хм.

Неинтеллигентно... Фу, некрасиво. Сам понимаю: это уже хо- рошо. Значит, не пропащий. Вот возьму, прочту, и больше никог- да... В конце концов, могла спрятать, если бы захотела. Значит, наплевать. Даже в ящик стола не бросила, уж там бы я не копо- шился. Среди её баночек, духов, губных помад - валяется себе сверху.

182

Сердце сейчас выскочит.

Люблю её.

Всё, не могу больше.

Надо запомнить, как было сложено. Вот так, по изгибу. Ага...

Дорогой мой человек...

Эй, парень, полегче.

Кто ещё из нас двоих хуже?.. Ведь знает, что она моя невеста.

...Не могу даже имени твоего написать. Ты режешь, режешь

меня по живому...

Столько лет я люблю тебя... Столько... я мечтаю о том дне,

когда смогу назвать тебя своей. Человек! Боже...

Ну, это уже слишком. Это ведь моя невеста!.. Ну ладно, валяй дальше.

Уселся на кровать. Подпёр голову. Удобно. Как он смеет?!

...Ты ни разу не ответила мне. Хоть пару строк. Как ты

живёшь, человек дорогой?