Когда Лоскутов возвращался домой, ему показалось, что он находится в машине, сорвавшаяся с тормозов и несущаяся под гору. Водителя нет в кабине, и авария неминуема. Но как сладостно лететь вниз! Дух сжимался и немел.

- Долго собиралось во мне нечто, а теперь, вижу, бьется в стенку: ищет, как слепой, выход., - ворчливо сказал он, ощущая внутри нарастающую тяжесть.

И с каждой минутой все напористее пыталось вырваться из Лоскутова то, чему он никак не мог найти точное, подходящее слово, - раздражение, злоба, отвращение, ненависть, все это вместе или все же что-то другое, но представлявшееся ему мерзким.

По пути Лоскутов зашел в магазин и какое-то время ему пришлось постоять в очереди. Он сжимал зубы и шевелил в карманах кулаками, - казалось, что ему хотелось с кем-нибудь подраться. Он поморщился и тряхнул головой, сбрасывая навязчивое желание.

Когда уставшая пожилая продавщица подала Лоскутову сверток с колбасой, он вдруг усмехнулся ей в глаза. Ему хотелось обидеть ее.

На улице в лицо Лоскутова ударил секущий, как осколки, дождь, в грудь напирал холодный ветер, и в порывах он был так силен и упрям, что подгонял, подталкивал людей. Лоскутов, закрыв глаза, пошел против ветра, хотя нужно было совсем в другую сторону. Ему было радостно сопротивляться, и он крикнул ветру:

- Посмотрим, кто кого!

Лоскутов размахивал руками, и прохожие сторонились.

- Да, да, я рехнулся! - крикнул он в лицо какой-то женщине и дико засмеялся.

3

Домой Лоскутов пришел поздно. Татьяна открыла дверь, отступила на шаг и замерла.

- Боже, Коля... какой ты! - прошептала она. - Мокрый, бледный. Что с тобой?

- Ничего. - Лоскутов всунул в ее руки колбасу, нервно, быстро разделся и ушел в спальню. Оттуда крикнул: - Я хочу полежать. Один! Что-то знобит.

- Я тебе приготовлю...

- Ничего не надо! Позволь мне спокойно полежать! - И захлопнул за собой дверь.

Лоскутов зарылся в одеяло, но озноб не унимался. Он мучился буквально физически и стонал.Присел на кровать. Почему-то внимательно посмотрел на свою тень.

- Лежишь?

- Лежу, - вдруг услышал он тихий, слабый голос, словно пришедший издалека.

Лоскутов вздрогнул, хотел побежать к двери, но не смог сдвинуться с места - ноги, казалось, намертво прилипли к полу.

- Сядь, сядь, дружок. Я тебя крепко держу. Давай поболтаем.

Лоскутов чувствовал, как его тело наэлектризовывалось страхом, ощущал, как распухали и выкатывались его глаза.

- Т-тень... г-говорит?! - прошептал он, задыхаясь.

- Да, да, я говорю. Успокойся и присядь. Ты все равно не сдвинешься, пока я не захочу. Я стала тяжелее и сильнее тебя. В твоей груди скопилось столько гадости, что уже не вмещается и не удерживается. А я, голубчик, готова принять. Так и быть, пожалею тебя: всю твою дрянь перетяну в себя. Смотри, я толстею. О, как приятно - растягиваются мои сплющенные мышцы!

Действительно - тень полнела, наливались и округлялись ее формы. Она изогнулась и поднялась, и перед Лоскутовым предстал он сам. Точная копия. "Господи! Спаси и сохрани!"

- Да брось, дружище, ты же никогда не верил в Бога.

Тень села на противоположное кресло и развалилась:

- Отдохнем, дружок, перед тяжкими делами. Нам нужно сегодня совершить их все. У тебя много замыслов? Что ж, они в эту ночь сбудутся. - Тень безобразно скривила губы и засмеялась.

Лоскутов сидел в забытьи и прислушивался к своей душе, в которой что-то происходило: она, казалось, плавала в невесомости или в воде и с каждой секундой становилась все легче, а тень - раздувалась и крепла.

Неожиданно Лоскутову представилась совершенно ложной, обманчивой и глупой вся его прежняя жизнь, в которой он то ненавидел, то нервничал, то хитрил, то пригибался в учтивом поклоне, то еще что-то совершал такое, чему противилась душа.

Лоскутов услышал за дверью голос жены:

- Миша, не балуйся: папа заболел, спит.

Удивительно: голос Татьяны, всегда раздражавшийЛоскутова, неожиданно стал желанен ему и мил. Хотелось слушать его. И муж притягивался слухом, чтобы услышать мельчайшие нотки голоса, но Татьяна, кажется, ушла в дальнюю комнату. Лоскутову вспомнились все девушки из его молодости, и он поразился тому, что мог когда-то просить их о любви, о сострадании. Как прекрасна его Татьяна! Ему захотелось скорее обнять жену, опуститься на колени и попросить у нее прощения. В нем распустилась захватывающая, но мучительная нежность.

Лоскутов вспомнил сыновей, которых так часто обижал, и теперь ему хотелось только судить себя, не оправдываться.

Ему стало смешно, что он мог злиться на людей только потому, что они оказывались удачливее его, и стало невыносимо стыдно, что мог презирать, ненавидеть Анатолия Ивановича лишь потому, что тот являлся его начальником.

Он понял, что жил в бреду и ложно.

- Гх! - услышал он и вздрогнул:

- Кто здесь?!

Он совсем забыл о сидевшей напротив тени.

- Итак, мой друг, я готова! Вся твоя дрянь - во мне. Ты чист, ты, можно сказать, - ангел. Однако не получил то, о чем мечтал столько лет.

- Сгинь, сгинь! - стал махать руками Лоскутов. Он увидел, что тень сделалась толстой, безобразной, и узнал в ней самого себя - жирного, пухлого, толстогубого уродца.

- Ну-с, хватит! Я должна действовать, а иначе, увы, не могу: я переполнена и сыта, во мне столько энергии!

4

Тень встала - поднялся и Лоскутов, хотя совсем и не думал этого делать. Тень шагнула - и он следом, точнее, след в след. Тень оказалась сильнее, и сопротивление Лоскутова было напрасным. Он испугался, поняв, что тень - его палач, от топора которого ему не увернуться.

Они вбежали в зал, в котором жена и сыновья играли в лото.

- Помнишь, - обратилась тень к Лоскутову, - как ты хотел расправиться с женой и детьми?

- Коля, ты мне что-то сказал? - неохотно оторвалась от игры Татьяна и повернулась к мужу, который подходил к ней. - О-о, Боже! Ты что делаешь?! Мне больно! Постесняйся детей!

- Ха-ха-ха!

Дети набросились на отца:

- Отпусти маму!

- Миленькие мои, Миша, Петр, разве не видите, что не я, а тень глумится над мамой?!

- Ты что несешь? - гневно сказал старший сын. - Ты пьяный или спятил?

Тень хохотала, потом ударила мальчиков и Татьяну и побежала к двери; Лоскутов покорно последовал за ней.

- Как же вы не видите, что нас двое, я и тень? - кричал Лоскутов. Может, я действительно сошел с ума?

Как бы реалистично, ясно ни размышлял Лоскутов, но не мог не понимать и не видеть, что делал то, что было угодно его тени, - она уже бежала по улице, а он - за ней. Он чувствовал, что не в силах сопротивляться.Разумное безрассудство, - даже попытался определить он то, что с ним происходило.

Дождь был таким сильным, хлестким, что Лоскутов не мог открыть глаза. Ветер, как собака, бросался на него из-за углов каждого дома, бился в стекла автобусов и трамваев, со свистом влетал в голые ветви тополей, и они трещали и гнулись. Все вокруг Лоскутова гудело, издавало устрашающие звуки, словно бы разошлась нечисть.

Тень, этот уродливый сгусток зла и раздражения, бесовски хохотала и подпрыгивала.

- Прошу тебя, стой! - взмолился Лоскутов, пытаясь схватить тень.

- Поздно, дружок, поздно! Нужно было раньше думать, а теперь ты сделал меня сильнее себя. Я счастлива - ты мой раб! Я устала валяться в твоих ногах. Вперед, вперед! - кричала тень.

Они забежали в магазин, в котором Лоскутов недавно купил колбасу. Тень стала толкать людей, потом повалила на пол продавщицу. Послышалась сирена кто-то вызвал милицию. Но тень быстро выбежала на улицу, грубо устраняя с пути людей. Прыгала, кричала, строила рожицы, однако Лоскутов заметил, что, кажется, резвости, азарта у нее поубавилось. Она иссякала, но еще была довольно сильной.

Появились милиционеры, но Лоскутов и тень забежали в какой-то подъезд и быстро поднялись на четвертый этаж. Тень уже задыхалась, хрипло дышала и худела. Лоскутов тоже устал и ослаб.