Намазав лицо, Букингэм протянул баночку Сыромятеву.
- Полковник, не будете?
- Нет, спасибо. Тут от костерка небольшой дымок. Да я от них веткой, веткой... Это ужасно, полковник, - заговорил Сыромятев далее, всматриваясь в сизые сумерки ночи. - Когда мой поручик Маклаков стреляет пленных красноармейцев, я думаю: а какая у него будет старость? Что он вспомнит в последние свои часы? Как можно смотреть в глаза народу, если ты убивал свой же народ?
Сыромятев озлобленно стал хлестать себя веткой ольхи.
- Пойдемте в баню, полковник, - предложил, вставая от костра - Там хоть можно запереть двери и убивать этих паразитов поодиночке. Костер, видать, не спасет, а ночь только начинается.
В дымной, горьковато пахнущей ветхой баньке стол накрыт газетами. Лежат карты. Светится лампа-пятилинейка. Издалека неустанно бьет артиллерия: это британские гаубицы, недавно прибывшие на Мурман, проводят тренировки ночных стрельб, уже третий день расстреливая скалы над озером. А в крохотном окошке, величиною с книжку, колышутся темные, лохматые, как медвежьи лапы, сочные еловые ветви.
- С вашего разрешения, - сказал Букингэм, заваливаясь на банный полок, - я прилягу... Не возражаете, полковник?
- Пожалуйста. Вам завтра уходить?
- Да, - задумался Букингэм. - Я, впрочем, мыслю несколько иначе, сказал он в продолжение разговора. - Вот вы завели речь о войне братоубийственной: русский против русского. Я не представляю себе, как я, англичанин, убивал бы англичан... Для меня здесь все чужое, и мы не собираемся тут задерживаться. Королевство Островов потерпело поражение, это пора признать. Но вот на днях я пойду на Колицкий район, против партизан! А какое мне дело до русских партизан? И мне все чаще мыслится: вот вы, полковник, очень милый человек, с вами приятно беседовать, но почему так случилось, что мы сидим не дома, а в этой бане? Кто мы такие с вами, полковник?
- Букингэм, не ходите на Колицы, - неожиданно сказал Сыромятев.
- Приказ, - тихо ответил ему британец.
- Вас убьют там.
- Возможно.
- Вы еще не знаете, что русский человек природный партизан. Он всегда партизан лучше, нежели солдат. Вы будете разбиты!
- Приказ... - прошептал Букингэм, закрывая глаза. Кулак Сыромятева с треском опустился на доски стола.
- Не надо! - сказал он. - Не все же приказы исполнимы. Мне труднее, нежели вам, и то я нашел в себе силы отказаться...
С далекой платформы, затерянной в глуши, гугукнул паровоз.
"Ах, - подумалось, - где же те вечера на даче в Лигове? И рядом жена и дети, так же светила лампа под абажуром, и далекий гудок отзывался в сердце тревогой и радостью... желтые пятна вагонов - будто искры в темной листве, и все проносится вдаль - к голубым и заманчивым морям..."
- Где этот мир? - глухо произнес Сыромятев.
- Я русского языка еще не знаю, - засмеялся Букингэм.
- Ах, извините, полковник! - встряхнулся Сыромятев. - Я немного задумался... Так, кое о чем! О своем.
Шевельнулись за окошком ветви, и в баньку, согнувшись, шагнул поручик Маклаков, перетянутый ремнем в осиной талии.
- Сволочи! - И шлепнул на лавку фуражку.
- Что с вами, поручик? Вы ранены?
- Ну да... в самое мясо!
- Что случилось?
- Какая-то банда шляется здесь... Сейчас мы их взяли. Двух шлепнули в перестрелке. И меня, вот видите, прямо в мясо. Хорошо - не по костям!
- Вот вам, - повернулся Сыромятев к англичанину, - продолжение той же истории... Куда их деть? Сколько там, поручик?
- Восемнадцать, господин полковник.
- Откуда они, вы их спрашивали?
- Молчат, как бараны. Жрать стали просить, я не дал!
Сыромятев потянулся к лампе, прикуривая.
- Поручик, - сказал, пыхтя дымом, - вы ведь еще молоды, учились в благородном заведении... Откуда у вас такое сердце?
- У меня сердце железное, господин полковник.
- Это очень плохо, господин поручик, что сердце у вас железное... Дайте. Дайте им пожрать, что ли!
- Ладно, дам, - ответил Маклаков. - А куда их потом? На строительство аэродрома или сразу шлепнуть?
- Погодите. Они еще не опомнились после боя с вами. А вы уже загоняете их аэродром строить...
Сыромятев перевел эту фразу для Букингэма на английский, и Букингэм долго смеялся, прыгая спиною на черном банном полке.
- Идите, поручик. Утро вечера всегда мудренее...
Маклаков ушел. Букингэм уснул. Сыромятев, взяв ольховую ветку, покинул баньку. В раздумьях он добрел до раздвижного ангара, в котором временно разместили арестованных.
- Открой, - велел часовому и шагнул внутрь...
Было темно. Включил фонарик. Узкий луч побежал по спинам людей. Они поднимали головы от земли, загораживались от света ладонями.
- О! - замер вдруг луч фонаря. - Отец дизелист! Здравствуй, святой человек... Я полковник Сыромятев, разве ты меня не помнишь? Я не раз бывал в гостях у отца Ионафана, когда командовал погранрайоном на Паз-реке... Что у тебя с рукою?
- Финны, - простонал отец дизелист.
Сыромятев осветил фонарем почерневшую руку монаха, - гангрена!
- Да, брат, ныне по лесам ягодки собирать опасно... Видишь, вон в отдалении огонек? Беги по тропке, там англичане. Протяни им свою несчастную лапу и назови только мое имя: "Сыромятев!" - они тебе сделают всё. Там их врачи... хорошие врачи. И станут пилить руку - не возражай. Они не со зла, они просто врачи, и ты им подчинись...
Монашек, скуля, убежал по темной тропке к лазарету.
- Так вы, ребята, судя по всему, из Печенги? - спросил Сыромятев. Тогда вы - герои... Прошли сотни верст, где только волки да олени шныряют. Хорошо, ничего не скажешь, здорово вы прошагали через Лапландию... А-а-а, удивился полковник, - вот и вы, Небольсин... Очень рррад!
Фонарь сразу погас, и в полной темноте Сыромятев сказал:
- Небольсин, завтра я желаю вас видеть. Мне нужно кое-что сообщить... Отдыхайте, ребята. И не бойтесь. Вам здорово повезло! Спокойной ночи...
Утром Небольсин был проведен в баню, стол уже был накрыт к его приходу, и полковник Сыромятев велел ему:
- Ешьте...
Небольсин ел. Сыромятев, согнувшись, мерил узенький проход между каменкой и полком. Зеленый свет леса сочился через окно.
- Как мне начать? - остановился полковник. - Пожалуй, так... У меня кончилась злоба, ее хватило ненадолго. Я остановился и озираюсь. Вокруг лес и кровь. Тупик! - сказал он, и Небольсин вздрогнул (он вспомнил Петю Ронека). - Из тупика надо выходить, - продолжал полковник. - Пока не поздно. Иначе я буду осужден навсегда застрять в тупике. Но я не поручик Маклаков, мне, слава богу, уже пятьдесят, и надо выправлять то, что сломалось. Совесть - вот!.. А почему вы не едите, Небольсин?
- Я растерян. Не понимаю, для чего вы мне это говорите?
- Дайте руку... правую, - сказал Сыромятев. - Что с нею?
- То же, что и у отца дизелиста. Только не успели доломать..
- Сейчас одни безумцы, вроде большевиков, рискуют заходить в эти леса, - сказал Сыромятев. - Мало того, большевики умудряются вести ответную контрпропаганду среди бандитов... Кемский комендант, барон Тизенгаузен, был отправлен англичанами против Ухты и пропал без вести со всем отрядом{35}.
Сыромятев сел напротив инженера и спросил:
- Вы большевик? Тайный? Только не отрицайте этого сейчас...
- Я был сочувствующим большевикам, - ответил Небольсин. - Но после всего, что довелось пережить, я стану большевиком...
- Вы им станете! - сказал Сыромятев, тряхнув головой. - Я отпущу вас к Спиридонову. Но только вас! Остальные останутся у меня. Как заложники. Скажите Спиридонову, что я прошу о встрече с ним. Если он согласится на встречу, я отпущу заложников... Почему вы не едите?
- Я не могу, черт возьми. Вы мне задаете какие-то загадки.
- Вот масло, - придвинул тарелку Сыромятев. - Намажьте погуще. Вы масла давно не видели и, попав к большевикам, долго не увидите. И вы слабый человек, Небольсин; не обижайтесь, что я говорю вам это. Но вы еще окрепнете, вы молоды... Скажите Спиридонову, что от свидания его со мною зависит судьба не только моя, но и многих людей, одетых в такую же, как у меня, шинель Славяно-Британского легиона...