Эти секунды проходили медленнее, чем на боевом курсе, под ураганным огнем. Каждое мгновенье могла разразиться катастрофа, а командир полка, которому в начале войны самому пришлось садиться с миной под самолетом, внешне спокойно стоял у посадочного знака. Матрос восхищался подполковником и сам перестал волноваться. Ни один мускул не дрогнул на лице Борзова. Неторопливым движением руки он словно вел летчика на посадку.

- Спокойно, спокойно, сынок! Никогда раньше он так не говорил. Позднее у Борзова спросили: мог ли он помочь лейтенанту?

- Мне хотелось быть там, за штурвалом поврежденного самолета. Это легче, чем переживать за своего летчика. Я и был с ним, и лейтенант потом сказал, что, увидев командира у посадочного знака, обрел уверенность.

По возрасту Борзов не подходил в отцы своим летчикам, но по боевому опыту командир был для них батей.

...Было у командира Борзова любимое словечко - соколики. Употреблялось оно со множеством оттенков - от похвалы до возмущения. Как благодарность воспринималось, когда Иван Иванович скажет по-отцовски: "Хорошо сработали, соколики". Ну, а если спросит: "Куда, соколики, бомбы сбросили?" - для летчика хуже нет наказания. Как-то и я попал под его многозначительное словечко:

- Все, соколик, хватит летать!

Оказалось, на Ленинградском фронте кинооператор хотел с борта бомбардировщика заснять удар по укрепленному пункту врага и погиб. Я возразил: в воздухе выполняю обязанности не корреспондента, а стрелка. Подошедший к нам командир дивизии полковник М. Куроч-кин поддержал меня.

- Посмотрим, как вы стреляете, - сказал Иван Иванович.

В юности я был чемпионом Москвы по стрельбе, позднее чемпионом Балтфлота. В полку меня тренировали мастера воздушной стрельбы Анатолий Иванов (стрелок-радист экипажа Борзова) и штурманы Виктор Бударагин л Николай Иванов. И все-таки волновался, стреляя в присутствии Ивана Ивановича. Получилось нормально.

- Разрешаю, соколик, летать на любое задание, с любым летчиком.

Недавно Алексей Скрябин писал мне: "Мы удивлялись, почему ты на торпедный или бомбовый удар летал, как правило, с нами, молодыми". Очевидно, нравились их задор и удаль...

Доверяй, но проверяй

Командующий флотом адмирал В. Ф. Трибун, чтобы глубже осмыслить тактику противника и лучше представить работу торпедоносцев, послал в полк контролеров. Как говорится, доверяй, но проверяй.

- По вашим боевым донесениям видно, что экипаж Шаманова потопил за короткий срок несколько судов противника, - сказал инспектор Борзову. - С Шаманова и начнем...

- Экипаж Шаманова на КП! - приказал командир полка.

Сентябрьской ночью сорок четвертого года в 3 часа 51 минуту ДБ-ЗФ оторвался от бетона, и контролеры - инспектор капитан 3 ранга Петров и радист старший лейтенант Строков - увидели, как летчик и штурман слаженно, внимательно и сосредоточенно выполняют свою работу. Короткие команды, лаконичные доклады, ни слова лишнего.

Вышли в море. Торпедоносец все дальше уходил от берега. Взгляд вниз не вызывал ничего, кроме боли в глазах - от напряженного, но пока безуспешного поиска. Лорин, быть может, после тысячного галса обыденным ровным голосом произнес:

- Справа впереди коробка.

Капитан 3 ранга Петров, опытный, бывалый моряк, не удержался:

- Где, где, покажите!

- Справа впереди, - повторил Лорин. И командиру:- Давай, как учили.

Шаманов так круто развернул самолет, что Петрову и Строкову пришлось крепко вцепиться в сиденье. Проверяющие потеряли транспорт из виду. Теперь, когда торпедоносец находился на темной стороне горизонта, штурман определил, что это крупный транспорт, идущий курсом на Пиллау. Его осадка свидетельствовала о полной загрузке. Скорость судна, направление атаки - все уже было рассчитано.

Атака. Петров и Строков, хотя и впервые шли в воздушную атаку, как истинные моряки могли в полной мере оценить молниеносные, точные и решительные действия экипажа.

Торпеда сброшена, вошла в воду и сближается с целью. Трассы огня по самолету слились воедино с - взрывом внизу и пламенем, нервно полыхающим над пораженным транспортом. Агония судна была недолгой. Оседая на нос транспорт уходил в пучину.

...На базе экипаж сразу отдал фотопленку в лабораторию. Но еще до ее проявления инспекторы флота сказали командиру полка Борзову:

- Подтверждаем победу экипажа Шаманова. Командующему флотом мы доложили с места событий.

Шаманов и Лорин умели быстро переключаться с одного задания на другое. Хотя значительная часть их полетов приходилась на чисто морскую войну атаки на коммуникациях, они бомбили почти все опорные пункты противника от Финского залива до Пруссии. Красногвардейск, Нарва, Урицк, Ропша, Котка, Хельсинки, Таллин, Либава, Кенигсберг, Пиллау - это далеко не полный перечень тех мест, над которыми под интенсивным вражеским огнем выполнял задание экипаж Шаманова. В его летной книжке их записано 240. И среди них такие, как полеты над Ивановскими порогами во время прорыва блокады Ленинграда, операция в районе Пулкова, где Шаманов и Лорин висели над целью пять часов, время от времени сбрасывая одну-две бомбы. Когда прилетел экипаж, командир сказал:

- Пока вы были в воздухе, гитлеровцы не стреляли по городу. Очевидно, вы вывели орудия из строя.

- Я не уверен в этом, - ответил Шаманов.

Не убедившись в результате, он никогда не докладывал об успехе.

Нанося удары по вражеским укреплениям и орудиям, Шаманов всегда помнил о том, что здесь, в Ленинграде, зимой сорок первого погибла мать Лорина, и мстил врагу.

Осенью 1944 года газета "Красный флот" в передовой статье "Экипаж торпедоносца" призывала в основу обучения и воспитания экипажей положить боевой опыт Борзова, Шаманова и других мастеров торпедной атаки.

Чтобы улучшить подготовку к боям, Борзов организовал в перерывах между ними учебу штурманского состава. Самолет Шаманова становился "летающей лабораторией". В роли наставников выступали Михаил Лорин и Никита Котов. Занимавшие места в самолете молодые штурманы проходили строгий экзамен, прокладывая курс. Среди тех, кто на борту самолета Шаманова научился пользоваться радионавигацией, был Герой Советского Союза Виктор Бударагин. Мне довелось и самому в полете быть "за партой", а потом я видел этих штурманов в боевых полетах. И тогда все с благодарностью вспоминали "летающую лабораторию" Шаманова.

В конце 1944 года командира третьей эскадрильи Первого полка И. Г. Шаманова с повышением назначили в учебный полк. Но он просил вернуть его на фронт. Нашли такое решение: Шаманова назначили летчиком-инструктором штаба ВВС КБФ. А практически Иван Гаврилович оставался гвардейцем-торпедоносцем. Лорин завершил войну помощником флагманского штурмана ВВС КБФ.

Опора командира

Коммунисты - опора командира. Когда надо, подвергали товарищей острой критике и в то же время делали все, чтобы воспитать человека настоящим патриотом.

Воевал в полку Павел Сквирский. Мне довелось лететь с ним на задание, которое можно считать комбинированным: с бомбами (на случай обнаружения кораблей njap-тивника) на разведку погоды.

Подполковник Борзов напутствовал:

- Если сможете прорваться к Пиллау, сразу радируйте, десятка торпедоносцев будет дежурить в немедленной готовности.

Таким образом, Сквирскому доверялось определить, возможна ли в ближайшие часы боевая работа полка. Вылет был в первой половине дня. Опасности начались над побережьем, занятым оккупантами. Разрывы снарядов ложились близко к самолету, но особых повреждений не нанесли: Павел великолепно маневрировал. Потом мы долго летали над темными в этот ненастный зимний день волнами. Видимость - не более пятисот метров. Никакой "коробки" не встретили. Сквирский приказал передать: "Нахожусь в заданном месте, погода, как дома, гостинцы при мне".

Да, "гостинцы", то есть бомбы, не довелось использовать. И бросать рыбам пожалели. При возвращении Павел вдруг резко скользнул вниз, к волнам, затем снова вверх, над берегом летел низко и все время маневрировал, а когда осталось полсотни километров до родного аэродрома, вдруг вплотную прижался к лесу,, так что рубил винтами верхушки елей. Это было более чем неприятно. Вот и аэродром. Посадка.