Алф Хеллот допил свой кофе. Бармен сбросил гущу из кофеварки в ящик под стойку. Ни он, ни кто-либо из посетителей не походил на ушастого агента разведки со знанием норвежского языка.

Алфик продолжал:

— После заседания, на котором Герхардсен говорил по-норвежски и ошарашил натовских политиков, после этой речи, на обеде у президента Коти, Эйзенхауэр попросил одного норвежского дипломата связаться с ним на другой день. С норвежской стороны секретность обеспечивал генерал Эг. Не будем называть имя дипломата, но на другой день между ним и американским президентом и впрямь состоялась короткая доверительная беседа. Эйзенхауэр встревожен ухудшением международной обстановки, но больше всего — ростом влияния военно-промышленного комплекса.

— Военно-промышленный комплекс! — перебила Линда. — Это у тебя комплекс. Уж ты-то мог бы воздержаться от подобного социалистического бреда. Армия и военная промышленность всегда возглавляли развитие научных исследований и техники, также и для гражданских целей. Так было всегда, и тебе это хорошо известно. Возьми хотя бы электронные вычислительные машины. Фирма ИБМ создана исследователями, которые порвали с Манхэттенским проектом после того, как были сброшены бомбы на Хиросиму и Нагасаки.

— В таком случае Линда X. Хеллот и президент Эйзенхауэр по-разному судят о военной промышленности. И пожалуй, ответственность Эйзенхауэра весит побольше твоей. Он готов к любым политическим инициативам, чтобы найти выход из угрожающего международного положения. Он считает, что Норвегия могла бы наводить мосты между Востоком и Западом.

Алф Хеллот перевел дух. Мысль об ответственности, возложенной на его народ, сделала суровым лицо норвежского солдата. Он продолжал:

— Норвежский дипломат — он знает Эйзенхауэра по САКЕВРу, когда тот возглавлял союзные войска в Европе, — предложил, чтобы американский президент встретился с премьер-министром Хрущевым на борту норвежского судна посреди Атлантики. Там они могли бы спокойно, без помех, с участием всего лишь нескольких советников, обсудить меры для разрядки.

— На полярном «Фраме», — предложила Линда X. Хеллот. — Посреди океана из тяжелой воды. С Нансеном и Амундсеном в роли капитана и штурмана. Впередсмотрящий — Бьёрнстьерне Бьёрнсон, старший механик — Сам Эйде? Тур Хейердал у руля, Соня Хени — официантка. Глядишь, Норвегия станет наводить мосты еще и между Севером и Югом?

Честь мундира не позволяла Алфику отвечать на такие реплики.

— Я только хочу сказать, — добавила Линда, — что Норвегия — удивительная страна, если прибегает к посланникам с такой необузданной фантазией.

— Норвегия выступит в роли посредника между Востоком и Западом, — хмуро произнес Алфик. — Эйзенхауэр назвал тому дипломату один адрес в Вашингтоне. Только этот адрес гарантирует, что до президента дойдет полученный нами сигнал.

— И здесь на сцену выступает адъютант норвежского военно-воздушного атташе? Курьер?

— У меня такое впечатление, что генерал Эг вполне доверяет мне.

Алф Хеллот вдруг заторопился, чувствуя, что сказал больше, чем следовало. Положил на стойку деньги за кофе.

— Пошли.

Линда подождала, когда Алфик откроет дверь и пропустит ее вперед. Смеркалось. Рождественская иллюминация переливалась на фоне мутно-красного декабрьского неба. Машина стояла в одном из соседних переулков.

Линда села за руль. Через открытое окно пристально посмотрела в глаза Алфику. Прикрыла свои глаза, тут же снова открыла и сказала, словно прочитав памятку на внутренней стороне век:

— Стремящийся создать достойное творение ограничивает себя малым числом фигур, ибо как властители короткими речами умножают свое величие, так и бережливое употребление фигур увеличивает ценность творения.

— Ты должна меня понять. Есть вещи, которые необходимо хранить в тайне.

— Не сомневаюсь. Что же они теперь намерены делать?

Линда завела мотор и смотрела вверх на стоящего рядом с машиной Алфика.

— Не знаю. Я не начальник.

Он не знал. Она ничего больше не сказала. Подняла стекло, отъехала от тротуара и затерялась в нарастающем потоке машин.

Он шагал вверх по лестнице через три ступеньки. Бегом одолел длинный коридор. Лейтенант Хеллот опаздывал. Генерал просил его явиться в аудиторию. Хеллот остановился перед дверью и потратил несколько секунд на то, чтобы привести дыхание в норму.

В аудитории царил полумрак. Хеллот быстро затворил за собой дверь и прокрался к задней стене. Остановился там, пытаясь сориентироваться.

Сперва он ничего не увидел. Потом в просвете между гардинами рассмотрел за окном черную кобылу, которая скакала внизу по манежу, неся в седле элегантного всадника. Копыта вихрили снег и мерзлый песок.

Кобыла исчезла из поля зрения. В другом конце аудитории проектор высвечивал пустой прямоугольник на белом экране за трибуной. Алфик услышал голос докладчика. Из полумрака стали проступать фигуры слушателей. «Эти офицеры, — замечал Флобер в письме Тургеневу, — которые разбивают твои зеркала руками в белых перчатках, которые знают санскрит и хлещут твое шампанское… пугают меня больше, чем каннибалы».

Когда за окном снова показался всадник, Алф Хеллот различил в передних рядах аудитории знакомый силуэт генерала Эга. Одновременно он начал выстраивать в толковой последовательности слова докладчика.

Произносимые по-английски с сильным французским акцентом, они объясняли причины предстоящей вскоре победы французов над мятежниками в Алжире и иллюстрировались возникавшими на экране за кафедрой диапозитивными картинками.

Не только Бен Белла, который служил во французской пехоте в Индокитае, но и мы тоже кое-чему научились у Вьетминя, вещал докладчик. И продолжал: Вьетминь не вел войны, эти люди занимались научными исследованиями в области военной этнографии. Когда наши ВВС засыпали их бомбами, они в ответ сажали рис еще более прямыми рядами, чтобы мы видели, что у них не дрожат руки.

Господа: какой язык в конечном счете сильнее — дождь бомб или ряды риса?

Или: могут ли бомбы вообще поставить точку на рукописных строках рисовых саженцев?

Или. Докладчик предложил слушателям представить себе новоиспеченного младшего лейтенанта из военного училища, который вступает со своим подразделением в деревню под Ханоем, в одной руке — «Краткий вьетнамский разговорник для начинающих», палец другой — на спусковом крючке автомата. Нервно размахивая оружием, он смотрит в книжонку с фонетической транскрипцией и произносит, запинаясь: «Есть здесь сторонники Вьетминя? Выходи вперед!» И дальше, поскольку никто не отвечает: «Я не потерплю никаких штучек!» — после чего указательный палец нажимает на спуск.

Докладчик пока не брался сказать, в какой мере поражение во Вьетнаме было вызвано тем, что вьетнамский язык — тональный, у одного и того же слова может быть до шести совершенно различных значений, в зависимости от знака ударения.

Докладчик не знал. Но он знал, что специалисты занимались этим вопросом и результаты исследования уже с успехом применялись в Северной Африке.

Главной темой доклада как раз и были успехи французов в алжирской войне. Кампания в Сахаре — мотив большинства диапозитивов. Вот на экране улыбаются выпускники военной академии Сен-Сир. Следующий диапозитив — те же офицеры в Атласских горах, в бурнусах, наподобие феллахов. Они же — парашютисты в маскировочных костюмах. Отпускники в городе Алжир, с кепочкой на голове. Без головного убора в баре в Эль-Уэде, за стаканчиком анисовки и кемиа. Командиры рот в парадной форме принимают награды из рук генерала Целлера. Позируют под знаменем 2-го парашютного полка Иностранного легиона; на знамени надписи: Камерун 1863, Индокитай 1949-54. Офицеры со шрамами и орденами, тех и других поровну.

Все сильнее спотыкаясь на английских словах, докладчик описывает последние французские операции. Харки и феллах, предатель и патриот. Джебель, уэд, блед. Гора, река, равнина. Катиба. Чужеродные слова и Алфу Хеллоту помогали представить себе сражение в пустыне, как оно рисовалось батальонным штабникам: в расплывчатых от зноя очертаниях или в ледяном черном мраке, под фейерверком звезд и артиллерии. Глубоко в Сахаре, далеко за Атласскими горами, при нулевой влажности, с солончаковыми грядами, которые выглядели снежным ландшафтом в биноклях ночного видения. Нигде больше ночь не кажется такой высокой, звезды — такими яркими и близкими. И тишина — такой оглушительной в последние минуты перед тем, как заговорит тяжелая артиллерия, и фиговые деревья растопырят черные стволы и белые листья при вспышках разрывов, и «пайперы» поднимутся в воздух, и винт вертолета начнет вращаться, солнце вынырнет из-за острого края земного круга, и парашюты посыплются на барханы, точно шапочки одуванчиков. Генерал Салан предоставил свободу действий полковнику Бижару, известному среди коллег как «герой Дьенбьенфу». Высоко в горах Джебел-Мезариф, между Тимимуном и Бешаром, к юго-востоку от марокканской границы он лично возглавляет штурм стратегически важной высоты 895. Минометная батарея получила данные о цели и приказ произвести пристрелку. 81-мм миномет методично берет цель в вилку. Пехота начинает продвигаться вперед. Ей противостоят джунуды из Вилайи III, под командованием Амироша. С винтовкой в руках партизаны кланяются в сторону Мекки. После чего занимают оборонительные позиции. Высоко над ними парашютисты мысленно молятся богу, прежде чем нырнуть в пустоту, в туманы войны.