— Нет, — расслышал я ее голос, не помня, чем было вызвано отрицание. — Наверно, у него были на то свои причины.

— Взять хотя бы карты Геелкерка. Первые карты, на которых как-то показана наша речная сеть. Утра, Улла, Фёрре, и Сира, и Квина — все реки, берущие начало в здешних горах. Впервые они были нанесены на карту человеком, который видел их своими глазами. Его звали Исаак ван Геелкерк, он был голландец родом, в Норвегию приехал во время шведско-норвежской войны в семнадцатом веке. По велению короля он исходил вдоль и поперек всю Южную Норвегию. Но карты его больше ста лет оставались военной тайной. Тайна сия велика и глубоко сокрыта!

Я посмотрел на Констанцу. Она спала — или делала вид, что спит. Возраст давал себя знать. Мы больше суток находились в пути. Колонна продолжала движение вниз по долине в сторону Балле. Водитель не выпускал баранку и не отпускал идущую впереди машину. Я видел только растворяющиеся в тумане габаритные огни. Уйду в сновидение, где к скалам лепится красный снег, вернусь — все та же картина. Водитель полулежит на баранке. Констанца Хеллот спит, навалясь на плечо Фридтьофсена. Так мы проехали через Валле. Туман не хотел редеть. Хокон Фридтьофсен оставил попытки разговорить нас и углубился в изучение своих карт.

У селения Нумеланд мы свернули с шоссе направо. На обочине стояли мальчуганы в широких бриджах и вязаных шлемах с завязками. Они деловито махали руками тупоносым грузовикам нашей колонны.

Большинство боковых долин, впадающих в Сетесдал, в устье узкие, а выше расширяются. Все же машины вскоре забастовали. Не помогли ни цепи, ни широкие протекторы. В крутой теснине колонна встала. Дальше дорога не была расчищена. Оставалось только разгрузить машины и топать своим ходом. Видно, неожиданная остановка после ровного движения вперед разбудила Констанцу. Она сонно поглядела на водителя, который ответил своей инфантильной улыбкой. Следом за Хоконом Фридтьофсеном она сошла по ступенькам на землю. Я спустился последним. Мы стояли на мокром снегу в глубокой колее с высокими сугробами по бокам. Я обошел вокруг машины, разминая ноги. Под брезентом в кузове лежали рации, пустые ящики из-под боеприпасов, камуфляжные сети, старые канистры.

Плюс наши рюкзаки и счетчик Гейгера: Констанца забрала его и влезла на сугроб. Ее силуэт четко рисовался на фоне тумана, и я увидел, как она надевает наушники. Стронций-90 не подал голос. Я слышал только, как пятятся грузовики, разворачиваясь на обочинах.

Дальше путь в горы указывали глубокие следы военных сапог. Новобранцы из Эвье уже час как вышли на поиск. Теперь двинулась в путь армия добровольцев. Впереди шагал Фридтьофсен, за ним по пятам следовала Констанца. Нам выдали две пары военных лыж. Взвалив их на плечи, я шел третьим.

Километра два топали мы сквозь туман, ничего не видя. Березки по бокам тропы все больше съеживались. Под конец из снега торчали только верхушки вереска да кусты можжевельника. Мы миновали границу леса и вступили в зону кустарника. Чем дальше — тем глубже снег, тяжелее идти. На южных склонах тропа пересекала клочки голой земли. Выше, где ветер без помех обгладывал кручи, под снегом темнели утесы с пятнами лишайника.

Туман становился все гуще. Туман войны, туман холодной войны сгущался, приобретая четкие контуры и человеческие черты. И превратился в офицера ВВС в полевой форме, который направлялся к нам. Хокон Фридтьофсен остановился и козырнул, приветствуя генерала. Мы уже с полчаса шагали по тропе. Пришло время рассыпаться в цепь. Следом за Констанцей я подошел к Фридтьофсену, который разговаривал вполголоса с генералом Эгом. Из тумана вынырнул также радист с качающейся антенной. Слушая Фридтьофсена, Эг несколько раз отрицательно покачал головой. Нет, капитана Хеллота не засекли радары наведения ни в Суле, ни в Хевике. Но самолет сильно отклонился от нормальных курсов. Пилот не докладывал ни о каких неисправностях. Потом радиоконтакт и вовсе прервался. Генерал Эг внезапно смолк. Закрыл рот, посмотрел на Фридтьофсена, потом на нас.

— А это что такое?

Он обращался к Хокону Фридтьофсену. Но взгляд его был обращен на меня.

Фридтьофсен, с характерными для местных жителей гласными и согласными, медленно и рассудительно пророкотал:

— Это мамаша, генерал. Фру Констанца Хеллот. Мать капитана Хеллота. А это счетчик Гейгера, который она таскает с собой.

Не дожидаясь продолжения, генерал Эг перебил его:

— Не она. Тот, другой. Что это за тип и что он здесь делает?

Я стоял рядом с Фридтьофсеном, между ним и Констанцей Хеллот. Туман и морось переплелись с влажным ватным дневным светом. Генерал не дождался ответа. Я ничего не сказал о дружбе. Не сказал ничего о бессвязных словах на ненормальной радиочастоте. Не сказал о полковнике Эванге из разведотдела. О Холистоуне и подобных кодовых обозначениях. В глазах генерала Эга я был частицей тумана, окутавшего ландшафт. Меня это вполне устраивало. Знак без смысла. Но в самом знаке был смысл. Генерал Эг повернулся кругом и зашагал прочь; радист следовал за ним, словно тень.

Время от времени сквозь туман над нами проглядывали летучие окна синего неба. По-прежнему не различая контуров окружающего нас ландшафта, я все же отметил, что местность выполаживается, становится более открытой. Мы вошли в заказник, охотничьи угодья фашизма. Еще я отметил, что туман жмется к земле, стелется тонким одеялом, заползая в ущелья и теснины, стелется так плотно, что ничего не видно ни впереди, ни сзади, ни по сторонам. Вот только вверху. Подняв глаза, я различал клочки серо-синего неба и влажного солнца, видел, как высокое небо над серыми гребнями перемежается с темной хмарью на отливающих сталью мокрых отвесах.

Хокон Фридтьофсен уже распорядился, чтобы люди рассыпались цепочкой вправо и влево. Теперь, подчиняясь его команде, цепочка двинулась вперед. Я сохранял зрительный контакт с Фридтьофсеном справа и отчетливо видел Констанцу Хеллот слева. Еще дальше шли за мной другие люди. Да, Персон вышел из бункера, вышел на поверхность земли из толщи бомбостойкого гранита. Я расправил крылья, и размах моих крыльев был неимоверен. Руками, чья длина измерялась количеством людей на свете, я обнимал всех, кто приходил ко мне, прижимая их к своему усталому и уязвимому телу.

Мы медленно пробирались по неровной местности. По колено в мокром снегу. Сквозь просвет в тумане мимо проплыл бледный серп дневной луны. Я видел, что Констанца то и дело включает счетчик Гейгера, но наушники явно не тикали. Ни ее радиоактивный слух, ни мой радарный глаз не помогали. Мы не видели ни Алфика, ни его стронциево-красных следов. Но туман был наполнен звуками, шагами, людьми. И текущей водой рек, водопадов, перекатов. Сверху, прерывисто махая крыльями, на нас спикировал бекас, производя блеющий звук хвостовыми перьями. Вышел из пике и снова взмыл вверх.

Я чувствовал печенкой. Мы подошли совсем близко. Где-то в тумане лежали останки сверхзвукового истребителя. И пилота. Великая надежда, разбитая вдребезги. Или: где-то в густой пелене торчат над землей обломки самолета, из них встает Алфик и спокойно шагает навстречу нашей цепочке, освободясь от фюзеляжа, освободясь от кресла, что его катапультировало, от парашюта, затормозившего свободное падение, от спасательного жилета и аварийного костюма. Последняя, великая надежда, не оправданная, но выпущенная на свободу. Алф Хеллот — уверенной поступью навстречу объятиям тысячерукой цепочки.

Но нет, ко мне не приближались знакомые шаги. Справа пропал в тумане Хокон Фридтьофсен. Слева я все еще видел, как движется размытый силуэт Констанцы Хеллот.

Мокрые сапоги. Рыхлый снег. Мы топали дальше. Скрипели по снегу. Шлепали по грязи. Скользили по льду. Хлюпали по воде. Шуршали по вереску. Пробегали по камню. Все такой же плотной завесой стелился туман. Иногда его разрывали порывы южного ветра. Но тут же вновь опускалась завеса. Сгущаясь над снегом, туман полз на свидание с вечером. Дневной свет был глух и непроницаем, все звуки — приглушены.