– Но что просочилось? Я не понимаю!

– Главным образом цифры. Причем они настолько соответствуют действительности, что не может быть сомнений: утечка могла произойти лишь от тех немногих людей, которые имеют к ним доступ и работают с ними. Среди этих немногих – вы. Вы – единственная особа, у которой есть возможность сделать на основе этих цифр определенные выводы и предать их огласке за стенами этого дома.

– Но я все еще не понимаю, – продолжала настаивать Роза. – Единственные цифры, с которыми я имею дело, – это суммы по чекам мадам разным благотворительным организациям…

– Точно. Но их много, а некоторые суммы достигают астрономических размеров, поэтому вы, возможно, заинтересовались?

– Я никогда не «интересовалась». Считала, что это не мое дело. И если бы даже проявила «повышенный интерес», то какие бы выводы могла сделать?

– Достаточные, осмелюсь заметить, для вашей цели. Хотя, если вы причастны к этому, то месть подобно рода – жалкая месть, на которую я никогда не предполагал вас способной.

– Месть? Кому?

– Мне, разумеется. И если не мне лично, то моему статусу и происхождению. Если помните, вы не делали секрета из того, что презираете, как моя семья использует свои привилегии. Поэтому могу заключить, что вы ухватились за идею – с помощью порочащих слухов сбить с нас спесь и заставить поджать хвосты. Способ, достойный всяческого осуждения, по моему глубокому убеждению.

– За который вы вправе были бы меня презирать… будь я к этому причастна. Но я ни к чему подобному не имею никакого отношения. Более того, даже не представляю, какой вред вам может быть от досужих слухов, кто бы их там ни распространял.

– Нет? Ну тогда, возможно, я познакомлю вас с образчиками слушков, состряпанных так, что люди к ним прислушиваются. Сначала, как правило, приводятся точные цифры. «Так много франков передано этому тресту, что щедрость, проявленная к тому фонду, не поддается описанию. Это расточительство повторяется из месяца в месяц, выливаясь в конечном итоге в тысячи… Такого не может быть? Вот вам точная сумма!» Далее следует… «Кто же ставит подпись, чтобы денежки утекали? Кто стоит за всем этим, делая возможным всяческие глупости мадам? Ну кто же еще, кроме самого монсеньора? И хотя такие суммы могли бы разорить самого Креза, однако он продолжает выплачивать их. Даже с риском обанкротиться… А когда такое произойдет, то что станет с нами? Что станется с Мориньи? Благотворительность – вещь хорошая, но если она выходит боком, то не лучше ли нам заняться обслуживанием туристов?»

Он с горечью пытался подражать ее тону во время декламации. Роза едва сдержала свой гнев.

– И вы осмелились предположить, что я способна вести такие разговоры? – потребовала она ответа.

– Если не вы предоставили цифры, создав питательную среду для слухов подобного рода, то кто тогда? Я должен подозревать мой банк, моих аудиторов или свою мать? – вопросом на вопрос ответил Сент-Ги. Роза с гордостью произнесла:

– Подозревайте кого угодно, кроме меня. Я настаиваю, чтобы вы поверили: я отвечаю за каждую цифру и каждую строчку, написанную для мадам или под ее диктовку.

– Поверил бы с радостью, если бы факты не указывали со всей определенностью на вас.

– Ах на меня? – Роза отбросила осторожность. – А как насчет того, что мадам Мичелет довольно откровенно обсуждала ваши дела со мной? И разве она не пользуется достаточным доверием мадам, да и вашим, чтобы знать хотя бы немного о тех цифрах, о которых идет речь?

Он коротко ответил:

– Вы можете исключить Флор из списка подозреваемых. Уверяю вас, у нее нет ни достаточного знания личных счетов моей матери, ни возможной причины быть заинтересованной в том, чтобы подорвать веру людей ко мне и моей семье.

– И вы верите, что такая причина есть у меня? Хотя я никак не возьму в толк – чего ради вам так уж бояться, что сказанное мной сможет подорвать веру Мориньи в семейство Сент-Ги?

– Тогда вы не понимаете, каким тяжким грузом это ложится на общину Мориньи, которая зависит от единственного источника существования – в данном случае имения. Если имение рухнет, то как им тогда зарабатывать на жизнь? Но пока имение есть… и будет, я резко возражаю как против того, чтобы щедрость моей матери становилась предметом кривотолков, так и против попыток поселить в умах моих арендаторов страх за свою будущность. – Сент-Ги сделал паузу. – Возможно, вы обратили внимание на то, что я сказал «пока имение есть…».

Роза с недоверием воззрилась на него:

– Вы имеете в виду… Ох нет!

– То, что такой риск существует, – да! С изобретением синтетики пробковая индустрия уже не та, что была когда-то, и мы – далеко не единственное имение, которое переживает нелегкие дни. Долго это не продлится, все должно вернуться на круги своя. Например, каучук, казалось, чего только не претерпел на своем веку, а все еще живет. И можно было бы наверстать упущенную прибыль сокращением рабочих и урезанием заработной платы. Но Сент-Ги никогда не шли таким путем. Надо искать другие способы исправить положение, и пока я именно этим и занимаюсь. Возможно, вам теперь станет понятно мое нежелание, чтобы кто-то тем временем усиленно раскачивал лодку изнутри.

– Да, понимаю. – Роза закусила губу; ее первой мыслью было, что она, похоже, вновь прониклась к нему симпатией; вторая же – недолгое злорадное облегчение, что его богатство – не столь уж непреодолимый барьер между ними и он тоже переживает тяжелые времена… Но это прошло, и она скромно добавила: – Благодарю, что объяснили. Я и вправду не знала.

– А вам и не полагалось знать. Из соображений морального плана никто не должен знать об этом.

– Но вы верите… надеетесь, что, возможно, есть шанс вновь оказаться на плаву?

– Дайте только успешно завершиться некоторым переговорам, и тогда это весьма возможно. Между тем, – говоря так, он всячески избегал смотреть ей в глаза, – до тех пор, пока вопрос с утечкой информации не прояснится, возможно, вы предпочтете прекратить здесь работать?

Скорее констатируя, чем уточняя, Роза произнесла ровным голосом:

– Вы хотите сказать, что для вас это было бы желательно. Я вполне понимаю вас. Но могу ли я выдвинуть один пункт в свою защиту? Может, вам вместо меня поискать среди тех, кто знает о ваших трудностях?

– И кто также имеет доступ к счетам моей матери и желает навредить мне в глазах Мориньи. – Он покачал головой. – Нет, боюсь, что это предполагает решение задачи слишком со многими неизвестными. Кстати, – сейчас его взгляд был прямым и обвиняющим, – вы знаете, где можно найти Блайса?

Мгновенное изменение темы разговора застало Розу врасплох и заставило потерять нить его рассуждений. Но когда она уловила связь и поняла, что это вопрос на засыпку, то просто проигнорировала его.

– Что и требовалось доказать! Вы действительно подозреваете, что я и Блайс действуем заодно? У меня доступ, а у него – злость на вас. Все сходится! Ну, если вы можете поверить в такое, тогда сможете поверить во что угодно… монсеньор Сент-Ги! – заявила Роза в гневе и выскочила из комнаты, будучи слишком гордой и сердитой, чтобы обсуждать его молчание относительно Сильвии. Громкий хлопок дверью у себя за спиной она поняла как полный разрыв между ними.

Позже Роза уловила еще одну связь и ощутила, как место гнева в душе заняла щемящая боль, нахлынувшая с неожиданной силой.

«Дайте только завершиться с успехом некоторым переговорам… и имение может быть спасено». Это как будто говорило о его надежде на поддержку, обещание помощи, денег извне. Денег Флор Мичелет, несомненно. Нет, не в виде займа и не как акт щедрости гибнущему бизнесу, но богатства Флор, которые она принесет с собой в качестве приданого новой хозяйки шато… как невеста Сент-Ги.

На следующее утро для Розы было два письма.

Одно с вензелем Сент-Ги, короткая дружеская записка от мадам. Ее внезапно вызвали в Авиньон к одному из старых друзей, возможно находящемуся на смертном одре. Следовательно, на непродолжительное время для Розы не будет работы в шато. Пребывание мадам в Авиньоне нельзя определить конкретным сроком, но когда она вернется, то вновь надеется на помощь Розы. В конверт был вложен чек на причитающуюся Розе сумму на момент отправки письма. Записка заканчивалась: «Благодарная Вам…»