– Блайс! Ты что?! – Роза с трудом высвободилась, и Блайс поднялся с колен.

Сент-Ги неподвижно стоял в дверях. Все трое молча так и оставались на своих местах, пока Сент-Ги, круто повернувшись, не обратился к своей матери, которая стояла прямо за ним и, как Роза надеялась, не видела из-за его широкой спины того, что было на террасе.

– Прошу меня простить, мама, – его тон был холодным и официальным, – но мне не стоило беспокоиться о напитках. Только что звонила Флор, и я буду обедать у нее. Не жди меня. Я, возможно, вернусь поздно.

– Ох, Сент-Ги… нынешней ночью, да как же так? – В голосе мадам слышались нотки отчаяния, но она быстро добавила: – Хотя, конечно, вполне естественно, что ты хочешь провести вечер с Флор. Но ты заглянешь ко мне утром, не так ли? Я уже успею проснуться…

Сент-Ги вышел, ни разу не оглянувшись. Избегая встречаться с Розой глазами, Блайс забрал телефон и начал сворачивать шнур, а мадам Сент-Ги подошла к ее стулу.

– Я оставила вас безмятежно спящей, моя дорогая. Как вы сейчас себя чувствуете? – спросила она.

Глава 8

Уже позже Роза вспоминала остаток этого вечера как кошмарный сон. Ко всему прочему, ей не представилось даже возможности потребовать объяснений у Блайса. Было совершенно непонятно, что означал его поцелуй, тем более что сама она не давала ему ни малейшего повода.

Почему он сделал это? Почему именно сейчас? Было похоже, что Блайс специально выбрал момент, когда, вся в бинтах, с рукой на перевязи, да еще с телефоном на коленях, Роза не могла отреагировать на поцелуй, кроме как застыть от изумления. Более того, Блайс сам сказал, что Сент-Ги уже на подходе, чтобы составить им компанию за обедом. Ему нетрудно было сообразить, что и мадам Сент-Ги может появиться в любую секунду. Даже если Блайс ощутил внезапный импульс поцеловать Розу, то почему он именно тогда не сумел подавить его? Должен же он был знать, что она не ограничится одним лишь оцепенением, а свидетели помешают особому разговору, что непременно последовал бы, если бы они оставались одни?

Вопросы так и остались без ответа, ибо Блайс упорно избегал ее взгляда, а мадам, не подозревая о возникшей за столом напряженности, вела себя за обедом со свойственной ей непринужденностью, а когда в ночном воздухе повеяло прохладой, объявила, что Розе надо пораньше лечь спать.

«Этой ночью ждать объяснений от Блайса не приходится, – подумала Роза, когда стала раздеваться на ночь. – Но в следующий раз, когда я останусь с ним одна!..» Она не хотела принимать снотворное, что прописал врач, но все же пришлось. Иначе она будет часами ворочаться в кровати, мучительно размышляя, чего ради Блайса охватило такое неодолимое желание поцеловать ее!

Предположим на мгновение, что Сент-Ги остался бы на обед или выпить с ними вина перед обедом. Стал бы он в дальнейшем игнорировать инцидент, как он это сделал перед тем как удалиться? Или же, что более естественно, начал бы задавать вопросы?

О, если бы это было так! Розе было неведомо, насколько хорошо осведомлен Сент-Ги об отношениях Блайса и Сильвии и о том, что совсем недавно он отверг ее. Если он полностью в курсе, то – Розу приводила в ужас сама мысль! – какого же мнения он теперь о ней, после всего увиденного! Если Сент-Ги поверил, что помешал нежной сцене между ней и Блайсом, то он, должно быть, думает, что это Роза отбила Блайса у Сильвии! Один вопрос Сент-Ги – единственный! – и Роза смогла бы убедить его в необоснованности подозрений насчет нечестной игры с Сильвией. Но Сент-Ги не остался – может, его это вовсе не волнует? – чтобы задать такой вопрос. Вместо этого унес с собой неизвестно какое впечатление от увиденной картины, будто бы Роза охотно позволила Блайсу себя целовать.

Кстати, о его безразличии. Это напомнило и еще кое-что, не менее мучительное, ибо никак не поддавалось объяснению. Как выяснилось за обедом, краткий диалог Сент-Ги с матерью перед самым уходом относится к его отъезду завтра утром в Англию.

В Англию! Конечно, это связано с бизнесом, что уж точно не Розиного ума дело. Но сам факт, что он не счел нужным даже упомянуть о своем визите и ее родную страну, равно как и Блайс, да и мадам тоже, явственно говорил о том, как мало они с Сильвией интересуют семейство Сент-Ги и как ничтожно то место, которое они занимают в списке их знакомых!

Да, им оказали помощь, отнеслись с добротой и радушием, более чем оправдав такие робкие поначалу надежды. Но когда через несколько месяцев они с Сильвией уедут отсюда, то даже Блайс вскоре напрочь забудет о них!

На этой стадии депрессии и жалости к себе снотворное наконец подействовало и Роза погрузилась в забытье. Сквозь сон ее слегка встревожил звук, который вполне мог происходить от закрываемой или открываемой двери в спальню. Но дремота пересилила, и Роза окончательно уснула.

На следующее утро она проснулась очень рано от шума автомобиля. Это, должно быть, Сент-Ги уезжал в аэропорт Ниццы или Граса. Роза полежала еще немного, размышляя, было ли явью то, что она слышала этой ночью, затем встала, приняла ванну и как могла оделась. Потом ей в комнату принесли завтрак, состоявший из булочек и кофе. Плечо онемело и не причиняло боли, как она и доложила мадам, когда спустилась вниз, готовая вернуться в магазин.

Мадам ответила:

– Очень хорошо, моя дорогая. Если вы думаете, что так будет лучше, Блайс, конечно, отвезет вас. Я полагаю, вы найдете его в гараже, где он возится со своей машиной. И помните, прошу вас, если почувствуете, что вам трудно оставаться одной на ночь, то стоит только позвонить днем – на случай, если Блайса не окажется рядом, и он приедет к вам и привезет вас сюда.

Голова Блайса была под капотом машины, но он опустил крышку и подался вперед при виде Розы.

– Видишь ли… – начал было он.

– Не здесь, Блайс, пожалуйста, – отрезала она, глядя на свои часики. – Если заберешь меня прямо сейчас, то будет время поговорить перед открытием магазина. А ведь нам надо поговорить, не так ли?

Он пожал плечами:

– Полагаю, что надо.

У нее на квартире Блайс подождал, пока Роза взяла стул, отошел и прислонился к подоконнику. Роза сразу перешла к делу:

– Прошлым вечером – ты знаешь, о чем я, – что все это значило?

– Неужели не ясно? – Ответ был обескураживающим. – Ты должна была видеть, что к этому все идет!

– Видеть… что?

Блайс вновь пожал плечами:

– Ну, все… Неужели мне надо еще что-то объяснять? Mon dieu, Роза, ты не настолько глупа, чтобы не понимать, что означает, когда тебя целует мужчина… как это сделал я!

– Достаточно глупа, когда мужчина, о котором идет речь, как предполагалось, ухаживал за моей сестрой не далее чем две недели тому назад!

Блайс закусил губу:

– Удар ниже пояса. А я ведь старался дать тебе понять… в воскресенье, на Санта-Маргарет.

Роза подумала, что начинает что-то понимать:

– Ты имеешь в виду, что, говоря о средствах, ради… словом, речь шла о твоих чувствах уже ко мне, а не к Сильвии?

– О небеса, конечно нет! Я имел в виду, что под крутым углом ложусь на другой курс, открыв тебе, что ты достойна любви. А что до средств, то…

– …ты выбрал прямой подход? Ты поцеловал меня, желая доказать, что почти так же быстро, как почувствовал влечение к Сильвии, теперь влюбился в меня?

Он полуотвернулся от нее, чтобы провести ногтем большого пальца по оконной раме, и лишь потом ответил:

– Ну где-то… пожалуй…

– И чтобы дать мне знать о своих чувствах, выбрал место и время, когда я никак не могла влепить тебе пощечину? Ты знал, что мы, вероятно, не останемся одни более чем на несколько минут?

– Это… просто нашло на меня. Я не знал, как долго не будет Сент-Ги, он и словом не обмолвился, когда заявится на террасу. И откуда мне было знать, что моя тетка будет пасти тебя, как кроткую овечку, до тех пор, пока не отправит в кровать. Я подумывал прийти к тебе в комнату после отбоя, чтобы глянуть – позволишь ли ты мне объясниться. Но по здравом размышлении решил, что после снотворного тебя трудно будет добудиться.