Ушаков знал, что Войнович устраивает у себя дома спектакли, некоторые офицеры, подчиненные Ушако­ва, принимают участие в этих домашних спектаклях. Но Ушакова как-то не привлекало откровенничать с Войновичем. Человек он был совершенно чуждого Ушакову склада. Поговаривали, что и графское досто­инство ему пожаловали непонятно за какие заслуги.

— Благодарствую, Марко Иванович; у меня на ста­пеле работ невпроворот. Надобно до осени на воду спус­титься да устье Днепра миновать.

Войнович и раньше приглашал Ушакова, но он все­гда находил предлог, чтобы отказаться. «Отшельник какой-то», — не показывая виду, сердито подумал Вой­нович, откланялся и уехал.

Лето вступило в свои права, жарче припекало солн­це, а вместе со знойными днями кое-где опять появи­лась «моровая язва».

Из Петербурга Потемкин получил письмо встрево­женной императрицы.

«Пронесся слух по здешнему народу, будто язва по-прежнему в Херсоне свирепствует и будто пожрала большую часть адмиралтейских работников… Сделай милость, возьмись сильной рукой за истребление хер­сонской язвы…»

И все же труды и пример ушаковского экипажа по борьбе с чумой явно брали верх над заразной болезнью. К осени поветрие начало затухать, в город понемногу возвращались жители, и наконец из карантина выпус­тили несколько сот жителей, а сам карантин сломали и сожгли.

Осенью сошел со стапеля № 4 линейный корабль и был наречен именем «Святой Павел». Командир это­го 66-пушечного корабля капитан 1-го ранга Ушаков дождался-таки столь желанного дня, переселился на корабль и обосновался в капитанской каюте. Теперь-то он был не в гостях, а д о м а. С шутками и прибаутка­ми покидали казарму матросы, взвалив на плечи нехи­трые баулы. Подле ограды толпились девицы. Многие из них с грустью помахивали платочками, расставаясь с верными дружками…

Ступив на палубу, матросы, щурясь на яркое солн­це, поглаживали планширь фальшборта, притоптывали сапогами-» словно испытывая прочность настила па­лубы. Из радужного состояния их выводил зычный го­лос боцмана:

— Хватит зенки пялить! Шевелись, братцы! Геть по кубрикам и рундукам! Койки вязать! Бачковым на камбуз, бачки ополаскивать!..

Матросы, улыбаясь, озирались. Половина из них пугливо жалась друг к другу, отходя подальше от фальшборта, не решались глянуть вниз, где в десятках сажен плескались ленивые волны, слегка покачивая полупустой корпус «Святого Павла». Это были моло­дые рекруты из солдат, впервые ступившие на палубу корабля.

Старослужащие матросы ржали, хватали молодых за рукава, тащили к борту.

— Не бойсь! Не робей! Не свалишься! До седой боро­ды служить тебе здеся! Ежели прежде рыбам кормить не спровадят!

Вся осень прошла в хлопотах. «Святой Павел» гото­вился к переходу в Глубокую пристань. Оттуда в Севас­тополь ушли три корабля, первенцев Херсонской вер­фи: 66-пушечный линейный корабль «Слава Екатери­ны» и два 50-пушечных фрегата «Святой Георгий» и «Херсон».

Весной, в половодье, Ушаков проводил «Святого Павла» через отмели устья Днепра. Корабль пришлось приподнимать на специальных устройствах-плотах, камелях, чтобы пройти безопасно перекаты и бары в устье Днепра. С мая по август, все лето 1785 года на корабле, у причалов Глубокой пристани, поднимали на борт и устанавливали мачты, наращивали их стеньга­ми, крепили реи, вооружали и обтягивали такелаж, подвязывали паруса. В то же время «Святой Павел» прирастал огневой мощью, главным средством для на­несения ударов по неприятелю. На талях, через блоки, закрепленные на концах рей, на борт поднимали тяже­лые пушки, орудийные станки. Крюйт-камера заполнялась пороховыми зарядами, на батарейных палубах укладывали пирамидками ядра. Приближалась осень, Ушаков поторапливал людей, «Святой Павел» гото­вился к переходу в Севастополь.

В ту пору произошли важные перемены в верхах. Главнокомандующий войсками на юге России светлей­ший князь Потемкин-Таврический указом императри­цы был назначен Главнокомандующим Черноморским флотом и Азовской флотилией. В Херсоне учреждалось особое «Черноморское Адмиралтейское управление», подчиненное непосредственно президенту Адмирал­тейств-коллегий, генерал-адмиралу Павлу I.

«По связям флотов наших, — гласил этот указ им­ператрицы Потемкину, — вы имеете в указанное время доставлять надлежащие рапорты и ведомости генерал-адмиралу».

Императрица пожаловала Потемкину право подни­мать кейзер-флаг, символ высшего должностного лица Российского флота, при пребывании на борту корабля. Ему же предоставлялось право присваивать чины до капитана 2-го ранга включительно.

Одним из первых Потемкин назначил капитана 1-го ранга Николая Мордвинова старшим членом Черно­морского Адмиралтейского правления. Главным ко­мандиром в Севастополе пребывал обрусевший англи­чанин, контр-адмирал Фома Мекензи. Туда вскоре над­лежало отправиться «Святому Павлу» капитана Федо­ра Ушакова.

* * *

Десятый год над просторами Черного моря не слы­шалось раскатов орудийных залпов. Казалось, умиро­творение надолго станет привычным явлением в отно­шениях двух держав, расположенных на его берегах. На самом деле покой и тишина были призрачными. Россия небезуспешно осваивала небольшую прибрежную полосу от Перекопа до устья Днепра. Турецкие купцы то и дело рассказывали на базарах Стамбула страшилки о крепостях русских гяуров на берегах Дне­пра, Да и их соплеменники наблюдали из Очакова, с крепостных стен, что в Херсоне не на шутку русские мастеровые взялись за строительство кораблей.

Не могли смириться в султанском дворце с потерей своей вотчины и верного союзника, крымского хана. Правитель ханства, Шагин-Гирей, потомок Чингисха­на, был личностью незаурядной. Получив образование в Венеции, владел итальянским, греческим, русским языками, посетив в 1771 году Петербург, очаровал Екатерину II приветливостью и европейскими манера­ми. Весной 1778 года хан в Бахчисарае потчевал кофей­ным напитком генерал-поручика Александра Суворо­ва, недавно назначенного командующим Крымским корпусом. Крым тогда еще не был присоединен к Рос­сии, и Суворов сразу же предупредил подчиненные войска и потребовал «соблюдать полную дружбу и ут­верждать обоюдное согласие между россиян и разных званиев обывателей… С покорившимися наблюдать полное человеколюбие».

Предупреждая возможную высадку в Крыму десан­та, Суворов протянул по всему южному побережью по­луострова линию сторожевых постов, ввел сигнализа­цию между своими войсками и кораблями Азовской флотилии, приказал обучить солдат умению распозна­вать свои суда от турецких…

В бухте Золотой Рог готовилась к походу к берегам Крыма турецкая эскадра. Великий визирь требовал от главного капудан-паши высадить десант в Крыму.

— В Крыму ждут только нашей помощи. Русская царица держит там продавшегося гяурам Шагин-Гирея. Пора изгнать его из Бахчисарая.

Капудан-паша не забыл прошлые неудачи турецких рейдов в Керчь и Еникале.

— Для полного успеха мы пошлем на разведку в Ахти-Яр эскадру Гацжи-Мехмета. Там самое удобное место длядесанта. Оттуда рукой подать и до Бахчисарая.

— Действуй как лучше, — недовольно согласился великий визирь, — но только не мешкай. Наши братья ждут от нас помощи войсками, а не пустых заверений в дружбе.

В начале июня к Суворову прискакал гонец с южно­го берега.

— В гавань подле деревни Ахтиярской взошла ту­рецкая армада. Нашего казачка подстрелили турецкие янычары на берегу.

Генерал-поручик без промедления двинул к Ахти-арской гавани шесть батальонов «с приличной артил­лерией и конницей и при резервах».

Суворов понимал, что с Портой заключен мирный договор, и первый выстрел — война. Прибыв на место, он сразу же потребовал от флагмана турок Гаджи-Мех-мета найти и сурово наказать убийц казака. В ожида­ние ответа Суворов объехал по берегу все бухты боль­шой и довольно удобной гавани и сразу оценил ее зна­чение для базирования турецкого флота «яко истинной для стамбульцев гавани*. Наметанный глаз опытного полководца кроме уютной гавани приметил и выгоду своих позиций, на всякий случай, — вход в гавань был довольно узким, а с севера и юга он перекрывался близ­ко расположенными выступами, мысами.