В полдень 9 июня часовой матрос-наблюдатель, как называли их, марсовый, перегнувшись с площадки фор-марса, прокричал:

— Неприятельские паруса на зюйде!

Чичагов перевел подзорную трубу влево. Один за другим из далекого марева выплывали паруса трехмач­товых кораблей. Быстро прикинув, Чичагов понял, что перед ним эскадра более двух десятков вымпелов. Не­приятель шел строем двух кильватерных колонн. На головных линейных кораблях турок развевались адмиральский и вице-адмиральский флаги.

Чичагов оглянулся за корму. В кильватер ему ровно держали строй три фрегата и два «новоманерных» ко­рабля. Далеко, у горизонта, маячила гора Митридат, подле Керчи.

«Принимать бой смысла нет, — сразу смекнул Чи­чагов, — но и показывать корму не к лицу».

— Поднять сигнал, курс пять румбов вправо. Изго­товиться к бою!

Контр-адмирал решил разойтись с турками на предельной дистанции. Когда головные корабли по­равнялись, турецкий флагман первым открыл беспо­рядочный огонь. Ядра пенили воду далеко от бортов русских кораблей. Чичагов медлил, ответный огонь не открывал.

— Неча боевые припасы впустую тратить!

Когда строй достиг середины колонны турецкой эс­кадры, Чичагов распорядился произвести для остраст­ки неприятеля несколько залпов. В это же время он за­метил, что часть турецкой эскадры под адмиральским флагом устремилась к проливу.

Чичагов сразу разгадал замысел неприятеля — от­резать русский отряд от пролива.

— Поднять сигнал: «Поворот на обратный галс! По­ставить все паруса!»

И на этот раз турки просчитались. Отряд Чичагова первым, уже в сумерках, подоспел к проливу и строем фронта, перегородив пролив, отдал якоря. Турецкий флагман не отважился лезть под огонь русских пушек в ночную темь и отвернул в море…

Чичагов ночью отправил нарочного с ботом в Таган­рог, доложить Сенявину обстановку.

С рассветом турецкая эскадра сделала попытку про­рваться в Азовское море. Но тактический прием рус­ского адмирала оказался превосходным. Поперек про­лива стояло на якорях пять русских кораблей, в про­лив мог войти лишь один корабль турок, который встречал залп носовых бомбард русской эскадры. Дол­го маневрировал турецкий флагман перед входом в пролив у мыса Тузла, но в конце концов ретировался.

Спустя два дня подоспел из Таганрога Сенявин. Он похвалил сметку Чичагова, поднял свой флаг на фрегате «Первый», ожидая новой атаки неприятеля. Одно­временно он послал на берег артиллериста.

— Поезжай к генералу Дельвигу и передай мое рас­поряжение передвинуть крепостные орудия ближе к нашей диспозиции, дабы своим огнем содействовать корабельным пушкам. Больно велико у турок орудий на эскадре супротив нашенских. Превосходят, почи­тай, многократно.

В утренней дымке 28 июня показалась вражеская эскадра. Медленно приближаясь, с дальней дистан­ции открыли первыми огонь турецкие корабли. Как и прежде, завеса всплесков поднялась за добрый де­сяток кабельтов до линии русской эскадры. Сенявин невозмутимо рассматривал в подзорную трубу при­ближающегося противника. Орудия русских кораб­лей не отвечали. Как и Чичагов, командующий Азов­ской флотилии бережно относился к расходу пороха и ядер. Знал, каких трудов стоило доставить их из России.

— Передать на бомбардиры, выдвинуться в первую линию. Остальным кораблям изготовиться к пальбе бомбами.

Прошло немного времени, передовые турецкие ко­рабли сблизились на дистанцию действенного огня и, внезапно замедлив ход, приостановились.

Сенявин, не сдерживая улыбки, хлопнул подзорной трубой по ладони.

— Ну вот, басурмане, и попались! — вице-адмирал кивнул на топ-мачты, где едва шевелился вым­пел. — Поднять сигнал: «Открыть огонь!»

Спустя минуту-другую на передние турецкие ко­рабли обрушился шквал картечи, посыпались бомбы на обмякшие от безветрия паруса кораблей противни­ка. Было видно, что там началась паника, спешно спу­скали шлюпки, заводили буксирные концы, развора­чивали дымящиеся от пожаров корабли на курс рети­рады…

Так бесславно закончилась последняя попытка ту­рецкого флота в этой войне взять реванш на море у рус­ских моряков.

Но пушечная канонада в Керченском проливе ото­звалась эхом на побережье Крыма, у селения Судак. Пользуясь скованностью флотилии, еще одна турецкая эскадра высадила десант янычар неподалеку от Суда­ка. Появление турок во главе с Хаджи-пашой всколых­нуло татарские деревни, где давно шныряли подстре­катели из Стамбула. Соединившись с янычарами, это войско двинулось вдоль побережья. Малочисленные, измотанные схватками с татарами гарнизоны отступа­ли, почти не оказывая сопротивления. Хаджа-паша имел целью овладеть самой удобной бухтой на Южном берегу Крыма, Балаклавской. Там базировались рус­ские корабли, надежно охраняя подступы к Крыму со стороны моря.

Собственно, на моряков только и надеялись окопав­шиеся вокруг Балаклавы армейцы из корпуса генерала Долгорукого.

Отрядив часть экипажей на помощь малочисленно­му гарнизону, командиры кораблей, стоявших в бухте, привели в действие свою главную силу — мощь кора­бельной артиллерии. Огненная завеса опоясала подсту­пы к траншеям оборонявшихся войск. Не ожидавшие отпора янычары надолго замешкались. Теперь каждая их атака захлебывалась под огнем корабельных пушек.

Среди корабельных артиллеристов выделялись ка­нониры «Модона». Не зря школил своих пушкарей Фе-дор Ушаков прежде, а теперь денно и нощно управлял стрельбой своих подопечных. В эти дни получил бое-вую закалку в очередной схватке с неприятелем коман­дир «Модона». И прежде он вступал в перестрелку с одиночными турецкими шебеками у побережья. Но то были дуэли на пределах досягаемости огня, тур­ки, как правило, не вступали в единоборство. Здесь же До неприятеля было рукой подать, ядра их легких пушек залетали иногда в бухту, вспенивая зеркальную гладь воды.

Неожиданно неприятельские атаки прекратились. На сопках, окружавших Балаклавскую бухту, воцари­лась непривычная тишина.

Минул день-другой, в Балаклаву пришло судно из Керчи, и командир сообщил неожиданную весть — меж­ду Россией и Портой подписан мирный договор. Война закончилась…

Оказалось, что в Стамбуле наконец поняли: война проиграна, пора кончать дело миром.

К этому склонили и султана Абдул-Хамида и глав­ного визиря Мухсан-заде в первую очередь неудачи флота в Черном море, у берегов Крыма, и победа Алек­сандра Суворова под Козлуджей.

Императрица назначила для ведения переговоров с турками генерал-фельдмаршала Петра Румянцева. Полководец готовился взять хорошо укрепленную кре­пость Шумлу, в которой засел сам великий визирь Мухсан. Понимая обреченность своего положения, ви­зирь послал к Румянцеву гонца с предложением о пере­мирии. Для переговоров он просил «прислать верную и знатную особу, дабы договариваться о мире». Как и бывало прежде, турецкий сановник питал надежду протянуть время, чтобы собраться с силами, а там, гля­дишь, «Аллах поможет».

Румянцев не блистал дипломатическими способнос­тями, но замыслы визиря разгадал сразу. Благо давно испытал на себе хитростные уловки турецких сановни­ков. Ответ его был краток и вошел в историю.

«О конгрессе, а еще менее о перемирии я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знает нашу по­следнюю волю: если хотите мириться, пришлите пол­номочных, чтобы заключить, а не трактовать главней­шие артикулы, о коих уж столь много толковано было. Доколе сии главнейшие артикулы не утверждены бу­дут, действия оружия никак не престанут».

Румянцев был прекрасно осведомлен, что его дав­ний приятель молодых лет, Алексей Обресков, не один месяц ведет переговоры с турецкими дипломатами и им уже подготовлен вчерне текст мирного договора.

5 июля в ставку Румянцева, размещавшуюся подле деревни Кючук-Кайнарджи, прибыли послы великого визиря. Встретили их с подобающим почетом. Сопро­вождал турецких послов полковник Христофор Петер-сон, эскадрон карабинеров под командованием князя Кекуалова.

После церемонии представления Румянцев недву­смысленно предупредил: