Так совпало, что в эти дни турки, долго тянувшие волокиту, наконец-то ратифицировали Кючук-Кай-нарджийский договор. Временный поверенный в де­лах России полковник Христофор Петерсон и великий визирь Дервиш Мухаммед-паша произвели в Констан­тинополе размен ратификационными грамотами. Приход в бухту Золотой Рог двух российских фрегатов не вызвал особых возражений со стороны рейс-эфенди и визиря Мухаммед-паши. Сказалось, видимо, их не­давнее вступление в должности, а также неурядицы Порты с Австрией и недовольство в народе проигран­ной войной.

В середине мая «Архипелаг» и «Почтальон» отдали якоря на Керченском рейде. Сенявин рапортовал в Адмиралтейств-коллегию кратко — «Архипелаг» и «Поч­тальон» прибыли в Керчь благополучно мая 18-го сего года». Только что флагман Азовской флотилии полу­чил радостную весть из Петербурга, его произвели в полные адмиралы.

Появление в Черном море двух фрегатов, построен­ных на верфях Петербурга, еще больше подбодрило ад­мирала. Наконец-то под его командой стали в строй полноценные морские боевые корабли, а не приспособ­ленные, сооруженные на реках суда.

И теперь в мирные будни у флагмана хватало забот. Приводили в порядок пообветшавший за время войны корабельный состав. Меняли обшивку днищ, обновля­ли такелаж и рангоут, принимали рекрутов на послед­ние корабли, поступившие с донских верфей. На рей­дах Керчи, Еникале, Таганрога реяли вымпела 32 бое­вых кораблей, в постройке которых была и его немалая заслуга. По распоряжению Адмиралтейств-коллегий он отправился к устью Днепра. Наступали новые времена, Россия обосновывалась на Черном море. Для обо­роны морских рубежей державе необходим флот, по крайней мере равный противостоящему сопернику. Флот состоит из кораблей, для постройки которых на Черном море не было ни одной верфи. Сенявину и пред­стояло подыскать место, где возможно сооружение ко­раблей. В молодые годы адмирал сражался в этих мес­тах с турками в составе Днепровской флотилии. Непо­далеку от урочища Глубокая пристань он и рекомендо­вал создать верфи. Минуют годы, и здесь появится го­род корабелов, Херсон…

В Керчи адмирала ждало указание отправить часть офицеров на Балтику. Адмирал считал своим долгом напутствовать каждого из них.

Федору Ушакову перед отъездом сказал:

— Откровенно, доволен тобой, распознал, что в те­бе истинно морская жилка трепещет. Рад, что ты за­калку здесь получил по всем статьям. Мыслишь не­ординарно. Сие к добру. Не цепляешься за букву, яко слепец за стену, как говаривал наш создатель, Великий Петр.

Ушаков смущенно переступал с ноги на ногу, но по лицу было видно его радужное настроение.

— Не забывай сии места, где отплавал пяток кам­паний, авось тебе сызнова в этих краях служить Отече­ству выпадет…

В Санкт-Петербургской корабельной команде, куда по предписанию прибыли азовцы, царила непривыч­ная для их слуха сонная тишина. В канцелярии разо­млевший от летнего зноя унтер-офицер полистал в пап­ке бумаги и объявил:

— По высочайшему повелению вам предоставлен домовой отпуск. Жалованье велено вам выдать вперед, затри месяца…

Кто-то из офицеров оставался в столице, не каждо­му по карману дальняя дорога, большие путевые расхо­ды. Другим, из разорившихся однодворцев, и ехать было некуда, они лишь номинально принадлежали к дво­рянскому сословию. Ушаковы жили скромно, но до­стойно. В трех деревеньках за ними значилось два де­сятка душ, помогали родственники из Рыбинска. Ехал Федор на перекладных, экономил в дороге, дома ждал встречи с отцом и матерью, сестрой и братом.

Первые дни отсыпался вдосталь на сеновале, пер­вых петухов не слышал, спал крепко, не будил его и со­бачий лай. В полдень отправлялся к Волге, купался. Лето хоть и было на исходе, но стояла несносная жара.

Дома его всегда ожидали, обедать не садились. Ждали новых рассказов о далеких, незнакомых краях.

— Дон-то, каков он? — не один раз переспрашивал отец.

Приходилось начинать сызнова, повторяясь.

— Не чета Волге, тятенька. Тишком переливается. Заводи да запруды по всему руслу. Мелководен, берега камышом проросли, а в устье сплошь. Хопер-то, при­ток Дона, побойчее.

Каждый раз Федор припоминал новые случаи из своей службы. Четыре навигации сновал по Дону, вверх-вниз от Воронежа до устья. Хватало событий и о перипетиях морской службы вспомнить.

— Плаванье-то по речке не чета морскому, — заме­тил отец.

Федор довольно ухмылялся. Отец начинал прони­каться его жизненной потребностью.

— Сие верно, тятенька. Земная твердь на речке-то под рукой, хотя и там водица шутковать не дозволяет, держи ухо востро, особливо на поворотах да на перека­тах.

В этом месте сын обычно держал паузу, поглядывая на притихших домовых.

— На море-то не то каждый день, каждый час все вновь. То и дело леди перемен, поглядывай на все че­тыре стороны. То ли ветер переменится, то ли шквал с бурей налетит. Особливо в Северных морях. А то волна, не чета домовине нашей, подхватит и в бездну швырнет. Иногда Федор подтрунивал над пехотой.

— Што у них забот? Шагистика каждодневно да чучело штыком колоть. Другое дело на море. Непри­ятель каждый час объявиться может. Жди каверзы ка­кой, разгадай его замыслы, перехитри. А погода-то те­бя не спрашивает, крутит судно туда-сюда. Отец обижался.

— Сие ты оставь. Куда вы, морские, без пехоты де­нетесь? Без того же штыка да без пушки полковой? Прибиться вам все одно к бережку рано или поздно по­надобится. А оного прежде у супротивника штурмом пехоте отвоевать надобно. Как-то отец спросил:

—   Погляжу, ты службой доволен? Не ровен час, возмечтаешь в полковники пробиться?

—   Каждому смертному в жизни место Бог опреде­ляет. Сие начертание познать надобно. Дабы под силу было, к намеченной цели следовать. Отец удивленно слушал, топырил губы.

— Не твои мысли-то. Чужие, больно мудреные. Сын не отрицал.

— Сие верно подметил. Оные мудрости Персии сказывал, муж древний. О том нам корпусной учи­тель Курганов Николай Гаврилович частенько пере­сказывал.

Нет-нет да в мужской разговор вмешивалась мать:

—   Ты-то, Феденька, подумываешь семейством об­заводиться?

—   Мне, маменька, все недосуг, — отшучивался Федор. — Экипаж на судне мне вверенном моя обитель. Там отраду нахожу для души.

—   Ох, не то молвишь, сыночек, — сокрушалась мать. — Не все тебе с мужиками знаться. Душу-то от­крыть да заботы служебные, где не позабыть, как с пригожей девицей. Да и без деток-то скука на свете.

— Не вижу проку, маменька, от девок. Насмотрел­ся на них в столице, да в Кронштадте, да в иноземных местах. Одна канитель с морокой, а толку мало. К тому же и сослуживцы мои не всяк на бережок бегом бежит. А который с кислым видом возвертается.

В такие пересуды обычно вмешивался отец, косо по­глядывая на жену:

— А ты, матушка, не понукай сынка. Сам опреде­лит со временем, што к чему. Наиглавное для не­го — Отечеству долг сполна отдать. Примером тому дед наш преславный, — отец крестился, повернув голову к иконе, висевшей под подволоком, в красном уг­лу, — Игнатий, верно служил анпиратору нашему Ве­ликому Петру в лейб-гвардии. Да и мы, преображенцы, лицом в грязь николе не ударяли, за веру нашу и Оте­чество кровушки пролили немало…

Погожими вечерами Федор брал в руки флейту, уса­живался на высоком откосе у Волги.

Неподалеку обычно паслось стадо овец. Заслышав знакомые звуки, вожак, баран, переставал щипать тра­ву, медленно переступая передними копытами, повора­чивал увитую рогами морду в сторону доносившихся звуков. Помедлив, будто размышляя, нехотя двигался к берегу. Пастушку не приходилось подгонять отстав­ших овец, они покорно тянулись вслед за бараном. За­сунув рожок за пазуху, пастушок мостился рядом с Фе­дором, слушал незнакомые мелодии, пока солнце не касалось горизонта…

* * *

Возвратившись в столицу, Ушаков перезимовал в казарме Корабельной команды, неподалеку от Галер­ной гавани. Там обычно ожидали своего назначения на корабли офицеры, находившиеся за штатом.