— Я начинаю хотеть снова выйти в море,— сказал Орм,— хотя бы только ради того, чтобы встретить такой корабль, как ваш.

Готландцы засмеялись:

— Многие этого хотят,— сказали они,— но те, кто пытается, возвращаются домой с тяжелыми ранами, если возвращаются. Ты должен знать, что мы — сильные бойцы и не боимся показать нашу силу, когда в этом возникает необходимость. Стирбьорна мы бо­ялись, но никого больше. Но хватит болтать. Говорите, будете покупать или нет. Ведь многие ждут очереди.

Олоф Синица купил свои мешки и добавил к день­гам несколько слов. Но когда Орм подсчитал, сколько он должен заплатить, он начал громко ворчать. Его брат дотронулся до него рукой, открыл кулак и пока­зал небольшую кучку серебряных монет, которые он аккуратно положил в ладонь Орма.

|— Вот видишь! — сказали готландцы.— Мы гово­рили правду. У него много серебра. Теперь ты можешь не сомневаться, что он — твой брат.

Орм с сомнением посмотрел на серебро. Потом сказал:

— От тебя, Аре, я приму эти деньги, но ты не должен думать, что я жадный или бедный. У меня хватит денег на нас обоих. Но всегда унизительно платить деньги торговцам, особенно таким, как эти.

— Их больше, чем нас,— сказал Олоф,— а соль нам нужна, какая бы ни была у нее цена. Но действитель­но, надо быть богатым человеком, чтобы иметь дело с торговцами с Готланда.

Они холодно распрощались с торговцами, отвезли свою соль на берег и направились домой, и Орм не знал, то ли ему радоваться, то ли печалиться о том, что он везет домой брата, столь жестоко искалечен­ного.

В ходе своего путешествия, когда они стали лаге­рем на ночлег, Орм и Олоф попытались, при помощи Многочисленных вопросов, узнать от Аре, что же с ним произошло. Олоф Синица не помнил, чтобы видел его в Миклагарде, но после долгих расспросов, однако, они наконец узнали, что он был капитаном на одном из Кораблей императора. Его изувечили не в качестве наказания, но когда он попал в плен после боя. Олоф, тем не менее, оказался прав, когда предположил, что это византийцы поступили с ним так. Но больше этого им не удалось узнать, хотя они и умело ставили свои вопросы, ведь все, что мог Аре сделать в ответ, это обозначить «да» и «нет», и они видели, что его очень огорчает то, что они не могут составить правильные вопросы, чтобы спросить его, и он не может направить их мысли по правильному пути. Они поняли, что он принимал участие в каком-то странном предприятии, в котором свою роль сыграли золото и сокровища, и что он обладал какой-то информацией, которую хотел передать им. Но все их попытки узнать, что это было, оказались напрасными.

— Ничего не остается делать, как быть терпеливы­ми,— сказал наконец Орм.— Бесполезно мучить тебя дальнейшими расспросами, это ни к чему не приведет Когда приедем домой, попросим священника помочь нам, тогда, может быть, нам удастся найти разгадку твоей тайны. Хотя я и не знаю, как нам это удастся

Олоф Синица сказал:

— Ничего из того, что он нам может рассказать, не может быть более удивительным, чем то, что он смог найти дорогу домой через такие огромные расстояния по суше и по морю, и в таком беспомощном состоянии. Если такая удивительная вещь могла случиться, бу­дем надеяться, что и для нас не окажется невозмож­ным разгадать его тайну. Ясно, что я не поеду домой из Гренинга, пока не узнаю побольше обо всем этом.

Аре вздохнул, вытер пот со лба и сидел в напря­жении.

Когда они увидели Гренинг, Орм поехал вперед, чтобы рассказать все Азе, потому что боялся, что радость и горечь от встречи с Аре могут оказаться непереносимыми для нее. Сначала она была в замеша­тельстве от того, что он рассказал ей и стала горько рыдать, потом, однако, упала на колени, ударилась головой о скамью и стала благодарить Бога за то, что вернул ей сына, которого она уже давно считала по­гибшим.

Когда они ввели Аре в дом, она с криком подбежала обнять его, и некоторое время его не отпускала, потомстала ругать Орма за то, что тот не признал в нем своего брата. Успокоившись, она сказала, что сделает ему получше повязку для глаз. Затем, когда услыша­ла, что он голоден, то обрадовалась и пошла собствен­норучно приготовить ему его любимые блюда, о которых она помнила. Несколько дней она двигалась, будто во сне, думая только об Аре и о том, как получше поухаживать за ним. Когда у него был хороший аппетит, она сидела рядом с ним, счастливая, когда однажды он положил свою руку на ее в знак благодарности, она расплакалась от радости, а когда она утомила его своей болтовней, так что он приложил к ушам руки и негромко застонал, она закрыла рот и смиренно сидела молча несколько минут, прежде чем начать снова. Все в доме были полны сочувствия к Аре и помогали ему всячески. Дети поначалу его боялись, но потом полюбили. Особенно он любил, когда его водили к реке по утрам, и он садился ловить рыбу вместе с кем-нибудь, кто помогал ему насаживать наживку и забрасывать леску. Черноволосый был его любимым спутником на рыбалке, а также Рапп, в тех случаях, когда у него было время, возможно потому что они больше всех любили ловить рыбу молча, так же как и он.

Каждому хотелось побольше узнать о постигшем его несчастье, так как они знали уже то, что удалось узнать Орму во время путешествия из Кивика. Олоф Синица отослал своих людей домой с купленной со­лью, оставив в Гренинге только двоих. Он сказал Йиве, что ему хотелось бы, если можно, остаться до тех пор, пока они не узнают побольше про тайну Аре, потому что он чувствует, что это может быть что-то важное. Йива была рада позволить ему остаться, потому что он ей нравился и она всегда радовалась, когда он их навещал. Кроме этого, она замечала, что его взгляд стал часто задерживаться на Людмиле, которая уже была вполне созревшей женщиной пятнадцати лет и становилась с каждым днем все красивее.

— Очень хорошо, что ты остаешься,— сказал Орм,— потому что без твоей помощи мы никогда ничего не узнаем от Аре. Ты здесь единственный, кто знает Миклагард и людей, живущих там.

Но несмотря на все их и священника усилия, а также усилия женщин, они мало что могли понять в истории Аре. Единственным несомненным новым фак­том, который они узнали, было то, что с ним сделали На реке Днепр, в стране патцинаков, недалеко от большого волока через пороги. Но больше этого им ничего узнать не удалось, а Олофу Синице трудно было представить, что там делали византийцы.

И тут Орм придумал план, который мог им помочь. Аре был умелым в использовании рун, поэтому Орм Попросил Раппа сделать доску, белую и ровную, для того, чтобы Аре мог писать на ней углем своей остав­шейся рукой. Аре охотно взялся за это и упорно трудился в течение долгого времени. Но левой рукой писать ему было тяжело, и в своей слепоте, он смеши­вал свои руны одну с другой, так что никто не мог понять, что он хочет сказать. В конце концов он рассердился, выбросил доску и уголек, и больше не стал пытаться.

Наконец Рапп и священник придумали лучший способ. Однажды, когда они сидели и скребли в затыл­ках, размышляя над этим делом, Рапп вырубил корот­кий деревянный брусок, выгладил и отполировал его и вырезал на его поверхности шестнадцать рун, боль­ших и четких, разделенных между собой глубокими выемками. Они вложили доску в руку Аре и попроси­ли ощупать ее, и когда он понял их намерения, было видно, что у него на душе полегчало. Ведь сейчас он мог касаться к букве за буквой, чтобы обозначать слова, которые хотел сказать, а отец Виллибальд си­дел рядом с ним со шкурой и ручкой и записывал слова, по мере того как Аре передавал их. Поначалу работа шла медленно и трудно, но потом Аре выучил расположение каждой буквы, и все были полны радос­ти и ожидания, когда на шкуре стали появляться разумные предложения. Каждый вечер священник зачитывал им то, что ему удавалось записать за день. Они жадно слушали, и через три недели была запи­сана вся история. Но первую часть ее, в которой говорилось, где спрятаны сокровища, он читал только Орму.