– Садись, Сирота. И не вытаращивайся на колодки. Те две ленточки, которых ты не знаешь, это медали «Партизану Отечественной войны» обеих степеней. Когда-то расскажу, чего они стоили. А сейчас давай свою проблему. Что тебе надо?

– Говорят, товарищ подполковник, что пять лет назад в Киеве исчезло без вести приблизительно сто человек сверх среднего общего показателя.

– Что, уже говорят? Когда-то за одно неосторожное слово об этой истории выгоняли из органов. И генеральские погоны не спасали. Я уцелел только потому, что вовремя поплакался дважды герою Федорову, а тот позвонил самому Ве-Ве. Обошлось. Но велели заткнуться. Так что, уже сняли секретность?

– Какое там! Я вот из обыкновенного любопытства где-то так, по краешку прошелся. Так мне Контора сразу топтунов приставила, даже двух. И боюсь, что это только начало.

– Странно… получается, они так ничего и не нашли. А помню, так уж на нас сверху посматривали, с таким презрением у нас из рук личные дела исчезнувших выхватывали, будто мы их не из шкафов, а из унитазов доставали.

– Боюсь, что кое-что все-таки отыскали. Иначе не было бы столько переполоха. Объявился тут внезапно один из тех, кто исчез. Правда, через целых пять лет, за тысячу километров от Киева и с полной потерей памяти. Но объявился!

– И что?

– Песенку «У попа была собака» помните? Вот-вот. Самая дешевая в мире советская медицина приложила все усилия и таки достигла своего: покойник перед смертью потел.

– Что, умер?

– Даже дважды. Какое же тут сердце выдержит? Так и написали: от острой сердечной недостаточности. Одна только неувязочка: так торопились похоронить, что забыли покойника в могилу положить. А вот надгробие на Берковцах поставить не забыли.

– Постой, Сирота, а где он, собственно, умер? Имею в иду – вторично?

– В Кирилловке, в спецотделении.

– Сирота, поди, дай кукиш тому, кто это все заварил. Покойников из спецотделения нашей психушки хоронят там-таки, на территории больницы. Для этого существует специальное, ведомственное закрытое кладбище… Давай, рассказывай все по порядку, пока за тобой самим не пришли.

Пришлось мне опять выложить все, что я знал и о чем только догадывался. Подполковник спокойно поддакивал, а потом успокоил:

– Все сходится, парень, все сходится. Теперь ты послушай. В нашем городе-герое каждый день исчезает где-то трое граждан. Если отбросить старых маразматиков, юных путешественников-романтиков, легкомысленных жен и больших нелюбителей платить алименты (я уж не упоминаю откровенных правонарушителей), то нормальных, порядочных советских людей среди этой публики – раз-два и ничего. И вот представь себе: в течение одной недели – ливень заявлений. Сотня пропавших. К тому же, в один день. И, как позже выяснилось, приблизительно в одно время – сразу после двадцати одного. И ни у кого из них, понимаешь, ни у кого не было ну никаких причин растаять на ровном месте.

Наш отдел, естественно, схватился за голову, и я пошел к тогдашнему начальнику. Попросил, хоть временно, увеличить штаты, добавить оргтехнику, средства на телеграф, междугородний телефон и всякое-разное. А генерал – что тебе сказать? Вместо помощи немедленно отрапортовал министру. Тот тут-таки доложил самому Владимиру Васильевичу – и началось! Налетели чекисты в штатском, изъяли чуть начатые дела, облаяли каждого так, будто мы всех этих людей у себя под столами спрятали, а потом полетели звезды и погоны. Вот и все. Так уже нас переполошили, что я пять лет даже интересоваться боялся, что же там было дальше.

– А что было дальше, товарищ подполковник, кое-что могу сказать. До конца года почти всех этих пропавших, как я догадываюсь, признали через решение суда умершими. Опять же таки, на основании заявлений ближайших родственников. И если бы не этот слесарь, о котором я вам рассказывал, и не мой друг-психиатр, который случайно в спецотделение попал, никто бы ничего до сих пор не знал. Вы говорите, какие-то версии были?

– Ну, в обиход пустили что-то вроде таинственной секты со строгим уставом. Какой-то подпольный монастырь или еще что-то такое. Но это все сказочка для партийного начальства. Кагебе и в нормальной церкви на десять верующих держит одного стукача. А что уж говорить о сектах. Нет, тут что-то другое.

– Не в партизаны же они пошли.

– Скажешь такое, салага. С чего бы им идти в партизаны или в ту секту? Я же тебе говорю: нормальные люди, которых ничего не связывало, кроме того, что они исчезли в один и тот же день, приблизительно в одно и то же время и, насколько мы успели установить, многих из них в последний раз видели возле станций метро Святошинской линии.

Вот тут в моей голове опять что-то затренькало, и я припомнил: «Сел в метро, задремал, чуть не проспал остановку, выскочил…» А старый подполковник тем временем продолжал:

– Версии, говоришь, версии… в тридцать седьмом люди без версий исчезали тысячами. В пятьдесят втором – тоже. А сейчас, даже если бы и хотела Контора столько людей убрать, так уже не те времена. Вот ты такого Ивана Дзюбу знаешь? Из писателей?

– Да вроде слышал.

– Вот видишь, ты хотя бы слышал. А я вообще из «Голоса Америки» узнал. Дали ему всего пять лет за политику. А весь Запад на всех волнах только об этом и говорит. А так, чтобы сто человек незаметно убрать, – да ну! И потом, если бы это действительно была секта, то погоны бы не у нашего генерала полетели, а у Федорчука. Лубянка такие шутки не прощает. И потом, послушай меня, старика. Я хоть и немного, но этими людьми занимался. Ты же знаешь, что тот, кто ходит в оперу, практически не бывает на футболе.

– Вы имеете в виду?…

– Еще проще: кто любит пить пиво из майонезной баночки под задрипанной будкой, никогда не найдет вкуса в «Мускате белом красного камня». Понял? Ту сотню ничего не объединяло – ничего в их способе жизни. Единственное место, где они могли бы собраться вместе – это не секта, а Первомайская демонстрация или обыкновенный троллейбус.

– Или метро, – добавил я, и тут меня как на фазу замкнуло. – Вы сказали, многих из них возле станции метро видели? А они входили или выходили?

– Входили, парень, входили. А выходить им полагалось или на Нивках, или на конечной – в Святошино. Но там их никто не видел… Еще вопросы будут?

– Последний. Никогда не поверю, что вы в самом начале не переписали себе хотя бы список всех, кто исчез.

– Правильно, Сирота, подумал. Старшим надо верить. Конечно, переписал, для удобства. Я бы в тех папках утонул, если бы каждый раз в них каждую мелочь искал.

И тогда я без объяснений вытащил из кармана свою тетрадку со списком «судовых покойников» и начал зачитывать вслух. Подполковник побледнел. Потом, внимательно прислушиваясь, отпер сейф, достал из его глубины старую школьную тетрадку, развернул… там был какой-то список. От моего он отличался лишь тем, что был составлен по алфавиту, а не в хронологическом порядке. Сработала, очевидно, канцелярская жилка старого мента.

– Так как, товарищ подполковник, все совпадает?

– Плюс-минус. Но об этом потом. Лучше скажи, где взял? Не в Конторе же похитил. И ко мне в сейф не лазил, иначе бы переписал по алфавиту.

– Переписал, только не у вас, конечно. В отделе регистрации смертей и не далее, как вчера.

– Так что же с ними случилось? Нашли-таки мертвыми?

– Не знаю, что случилось. Я же вам сказал: всех признали покойниками на основании решения суда еще до конца того года.

– О люди, люди, горемыки! – вздохнул полковник. – У меня вон в том шкафу лежат заявления еще с сорок четвертого года на розыск родных. И никто их не забирает, и мертвыми признать не просит… неужели времена изменились?

– Обо всех не скажу, но родственники того слесаря, с которого у меня все началось, как только согласились дело закрыть, сразу квартиру получили. Причем, такую, что сразу на три отдельных разменяли без доплаты.

Ветеран еще немного поохал, помянул классику, потом поинтересовался, а почему, собственно, я голову на рельсы кладу. Неужели кто-то из этой сотни – мой родственник?