Споры о роли различных исторических личностей в судьбе Советского Союза, об ответственности тех или иных политических деятелей (отечественных и иностранных) в развале нашей страны продолжаются и еще долго не утихнут. Но те, чья роль уже очевидна, должны знать об этом и готовиться держать ответ.
В современной России ныне модно выискивать «лучших» на политическом Олимпе государства: «лучший» министр иностранных дел, обороны, внутренних дел, железнодорожного транспорта. Едва не стал «лучшим» генеральный прокурор, да помешало заключение под стражу и препровождение в следственный изолятор ФСБ в Лефортово как подозреваемого государственного преступника. М. С. Горбачев не стал «лучшим» руководителем нашей страны, к чему очень стремился, заигрывая то с образом В. И. Ленина, то обрушивая критические стрелы на И. В. Сталина, то злословя по поводу «застоя», то призывая на помощь социал-демократию.
К созданию красивой легенды о М. Горбачеве как о «творце демократической перестройки» и о «создателе климата партнерства и сотрудничества нашей страны с Западом» сам Запад приложил много сил. Над образом «друга Запада» немало потрудились в Лэнгли. Недаром М. Горбачева наградили почетным титулом Нобелевского лауреата, не скупились на финансовые вливания в его деятельность как лектора и писателя, и до сих пор стремятся держать его на плаву, реанимировать изрядно увядшее представление о его роли в перестройке. «Отца перестройки» надо поддерживать и выставлять напоказ лишь за одно то, что «главного противника» больше нет.
Между тем первые шаги нового хозяина Кремля вызвали известную настороженность Вашингтона. Руководители ЦРУ откровенно заявляли, что попытки нового руководства СССР перестроить страну не меняют принципиального отношения США к Советскому Союзу как к «главному противнику». Более того, принятый курс на перестройку и ускорение развития, активная внешняя политика мира и сотрудничества могут привести к ситуации, в которой США становилось бы все сложнее проводить линию на открытое противоборство с нашей страной. Впрочем, очень возможно, что это очередной камуфляж, стремление подтолкнуть новых лидеров, смотревших на Запад, к выгодным для него реформам, к откату от защиты завоеванных во Второй мировой войне позиций. Правда, не могло не насторожить то обстоятельство, что Горбачев манипулировал репутацией «верного ленинца», считался выдвижением твердокаменного Андропова, провозглашал лозунг «Больше социализма!». Не сразу в Вашингтоне поняли, что Горбачеву (при его активном личном участии) создают таким путем популярность в стране, загнанной им самим и его советниками-реформаторами в полный хаос.
Странные прогнозы обрушивало ЦРУ в те годы на Белый дом: то реформы, предлагавшиеся Горбачевым, пугали американских аналитиков своей притягательной силой, способной превратить Советский Союз в еще более сильного противника США, то им предрекали полный и быстрый провал, то неопределенную судьбу. В Лэнгли тогда умели облекать выводы из разведывательной информации в такую форму, которая устраивала бы тех, кто знакомится с докладами.
Постепенно в Вашингтоне поняли, что перестройка и ускорение, объявленные Горбачевым, не более чем нарядный спектакль для собственной страны и для Запада. В Информационно-аналитическом управлении ЦРУ, немного оправившись от обилия нахлынувших материалов о «радикальных реформах», уже более спокойно реагировали на словесные извержения советского лидера. Посол США в Москве Джек Мэтлок в своих донесениях в Вашингтон затруднялся с оценкой стремительно развивавшейся ситуации и предлагал подождать, пока Горбачев снизит скорость, с которой выстреливает свои реформы. В ответ Мэтлоку вменялось внимательно наблюдать за развитием обстановки в Москве, использовать гласность в качестве источника информации и побольше общаться с правительственными чиновниками и теми, кто впадал в фрондерство—и справа и слева. Мэтлок не мог ослушаться рекомендаций: его резиденция в Спасо-хаус превратилась в место оживленных свиданий со сторонниками и противниками Горбачева. Американские дипломаты зачастили в советские учреждения, искали встреч с журналистами, представителями творческой интеллигенции, взбудораженной предоставленной свободой и вниманием Запада.
Тем временем росло досье на Горбачева в Лэнгли, пополняясь сведениями с такой же быстротой, с какой новый генсек произносил свои речи, принимал иностранных государственных деятелей и журналистов, совершал заграничные поездки. Были и другие источники, и они заставляли усердно трудиться аналитиков ЦРУ — гораздо больше, чем поступавшая официальная информация. Впрочем, она давно перестала удивлять Лэнгли: уже перестало быть новостью, что генсек принадлежал к той породе номенклатурных комсомольских и партийных работников, которые в изобилии размножились после смерти Сталина и заполонили ниши государственного правления. Беда большинства из них, сообщали информаторы ЦРУ, проистекала из амбициозности и непрофессионализма. Горбачев, дилетант в политике и экономике, способен увлекаться крайностями, очень податлив к воздействию стихии. Некоторые источники сообщали о его нерешительном характере, о влиянии, которому он подвержен со стороны консерваторов, о постоянных колебаниях и шараханьях.
То, что для СССР опасный авантюризм, для США и Запада в целом в конечном счете благо. Доклады ЦРУ в Совет национальной безопасности о советском лидере множились. Они ложились на стол Рональда Рейгана и сменившего его в Белом доме Джорджа Буша-старшего. Если Н. Хрущева и потом Б. Ельцина в Вашингтоне считали «непредсказуемыми», то М. Горбачев удостаивался совсем другого отношения — «над ним надо работать». Вслед за «железной леди» в работу включились другие тяжеловесы Запада — канцлер ФРГ Гельмут Коль, французский президент Франсуа Миттеран и сам Рональд Рейган. Потом работал над Горбачевым новый американский президент — Джордж Буш.
У всех этих западных лидеров останутся к Горбачеву «теплые чувства», «признательность и благодарность за исторический поворот к Западу», а фактически — за разрушение Советского Союза. Трудно сказать, осознавал ли Генеральный секретарь ЦК КПСС и Президент СССР подоплеку этого уважения и восхищения, принимая их как должное. Тактика, рекомендованная Маргарет Тэтчер, полностью себя оправдывала. Вот и федеральный канцлер Гельмут Коль не скрывает своих эмоций и клянется в дружбе к Горбачеву, отмечая его «историческую роль» в объединении Германии. Джордж Буш-старший называет его архитектором политики, которая привела к разрядке, доверию и окончанию «холодной войны». Буш передаст «семейный рецепт» обхаживания лидеров нашей страны своему сыну, при котором российские политики снова просятся в одну лодку с Западом. Как и тогда, Вашингтон отделывается заверениями в «дружбе и партнерстве», но в лодку не пускает.
Итак, Горби очень популярен у западных политиков. Им нет дела, что в России Горбачева считают «политическим покойником», быстро растерявшим доверие народа. Решившись от отчаяния посостязаться с другими кандидатами на президентских выборах 1996 года, первый президент СССР, несмотря на поддержку Запада и хлопоты своих сторонников из Горбачев-фонда, получил ничтожное количество голосов избирателей — 0,2 процента.
Ни М. Горбачев, не потерявший самоуверенности, ни некоторые поддерживающие его российские круги (это часть интеллигенции, связанная с культурой) не сдаются. Поддерживает его и кое-кто на Западе — солидарность особого рода: еще может понадобиться в России человек, разделяющий их взгляды на социал-демократию западного толка. Поэтому Горбачев — постоянный участник телепередач, исполнитель ролей в рекламных фильмах, лектор и автор публикаций.
В КГБ возвышение Горбачева, его первые шаги в качестве нового Генерального секретаря ЦК КПСС встретили, как и все советские люди, с удовлетворением и надеждой. Импонировали его клятвы в верности курсу на укрепление СССР, заявления о мерах по улучшению социалистического строя, о неизменности внешней политики великой державы, наконец, то, что его имя официально связывалось с деятельностью Ю. В. Андропова, авторитет которого в органах КГБ был очень высок. Несколько настораживали объявленная Горбачевым политика перестройки, суть которой, правда, вначале представлялась несколько неясной, и так называемое новое мышление — оно вносило изрядную сумятицу в существо сложившихся понятий, относящихся к сфере противоборства двух общественно-политических систем, противоборства разведки и контрразведки. Какова должна быть перестройка органов государственной безопасности, их деятельности, что необходимо менять и перестраивать, можно ли в острейшей оперативной обстановке времени мыслить по-иному в отношении спецслужб США — вот над чем задумывались. Правда, поначалу (по крайней мере, на том уровне, где находился автор этих строк) многого просто не знали. Срабатывал и очень сильный в органах госбезопасности фактор дисциплины: Горбачев — Генеральный секретарь партии, Верховный главнокомандующий, прямой куратор КГБ, а впоследствии — Президент Советского Союза. Висели в кабинетах руководящего состава комитета его портреты, а критические суждения о нем, распространявшиеся по стране со скоростью цунами и, естественно, попадавшие в КГБ, сотрудники комитета считали в самые первые годы его в Кремле злонамеренным брюзжанием, крамолой, призванной скомпрометировать энергичного новатора.