– Начали! – Ее Высочество резко взмахнула рукой и, спустя мгновенье, пронзительно свистнула. Как обычно – через два пальца. Наткнувшись на укоризненный взгляд де Брюэ, тихонько хихикнула – без тени смущения, даже не пытаясь принять виноватый вид.

Но парламентер не обратил на детскую выходку никакого внимания – он зачаровано следил за происходящим. Впрочем, следить особо было не за чем. Дружный залп невидимых стрелков уничтожил всю «британскую» пехоту и орудийные расчеты. Небольшие глиняные горшки, заменяющие головы, брызнули в стороны сотнями осколков. Дальняя сторона поля потонула в пороховом дыму. Метров триста – если навскидку.

– Отличная стрельба! – в скупой похвальбе лейтенант-колонель тщетно пытался укрыть завистливые нотки. – На уровне наших лучших снайперов.

Он лукавил – такая дистанция была за пределами возможностей любой из армий мира. За исключением полков Заморья.

– Снайперов? – удивленно переспросила Златка. Ей всегда казалось, что термин появился значительно позже.

– Ну, да… – с не меньшим удивлением выкатил глаза подполковник. – Охотники на бекасов. В эту верткую птицу чрезвычайно трудно попасть. – Бросив взгляд на полигон, он недоуменно спросил: – А почему я до сих пор не вижу ваших солдат?

– Вы их и не увидите. В искусстве маскировки им нет равных.

– То есть, если правильно понял вас, Ваше Высочество… – Самуэль Хейз нахмурил брови. Видно было, что он тщательно подбирает слова. – Вы собираетесь воевать с нами из засад и укрытий?

– А что вас удивляет? – искренне поразилась Златка и обернулась за помощью к де Брюэ. Француз с отсутствующим видом мрачно смотрел куда-то в сторону, явно избегая встречаться взглядом со своей повелительницей.

– Это неблагородно, – безапелляционно заявил парламентер. Породистая бледность лошадиной физиономии расцвела пунцовыми пятнами.

– Скажите еще – не эстетично, – язвительно предложила девушка, скрывая неловкость.

Ей вспомнилось ворчание француза на первых учениях спецназа. Дворяне разных стран той эпохи придерживались негласных правил ведения боя. Стрелять по противнику из засады считалось недостойным занятием. Большинство офицеров даже запрещали своим солдатам выцеливать командиров вражеской армии. Случайно убивать разрешалось, специально отстреливать – возбранялось категорически. Лейтенант-колонель согласно кивнул – не эстетично.

– Зато дешево, надежно и практично.

Де Брюэ осуждающе кашлянул. Златка сердито посмотрела на него – и без тебя тошно. На этот раз лавры первопроходца давили тяжким грузом.

Не говоря ни слова, подполковник резко бросил руку к виску, отдавая честь, круто развернулся на каблуках и, печатая шаг, двинулся к карете.

Спустя две недели полк королевской пехоты под командованием полковника Хэнкока поднялся в самоубийственную атаку на позиции казаков, усиленных сербским батальоном под командованием секунд-майора Алексича. Живыми в Бостон вернулось меньше полуроты. Лейтенант-колонель Самуэль Хейз в их числе не значился. Среди защитников Лысой горы погибших не было. Ни одного.

– У батюшки, говоришь? – Шереметьев прищурился. – На дальних заимках последний холоп имел свою лампу?

Голова закружилась. Внезапный озноб пронзил тело с головы до пят. Юлька, тихонько ойкнув, покачнулась и ухватилась за спинку стула.

– Да ты горишь вся! – молодой граф приложил прохладную ладонь ко лбу. – Никак в дороге застудилась? Да под ливень еще угодила. И я не подумал тебя в сухое переодеть… – он выругался сквозь зубы.

Девушка слабо улыбнулась в ответ. Зябко поежившись, она обхватила себя руками за плечи. Влажное платье, еще минуту назад не доставлявшее ни малейшего неудобства, неожиданно превратилось в орудие пытки – морозные щупальца иглами впились в позвоночник. Пламя свечей завертелось, замелькало перед глазами в странном хороводе.

– Пойдем-ка, милая моя, – откуда-то издалека донесся заботливый голос. Приятная тяжесть пледа опустилась на плечи. – Семен, доктора срочно разыщи… – яростный шепот был едва слышен. – Угробите девку, обоих взашей прогоню…

Жар отступил, исчез, оставив вместо себя мокрую от пота подушку. День, два, три или неделю? Сколько она пролежала, то свернувшись в клубок под пуховым одеялом, то разметавшись в бреду, сухими горячими губами шепча далекое, любимое имя? Сколько? Она не помнила.

Яркими вспышками возникают видения. Вот Агашка с круглыми от испуга глазами ложечкой вливает ей в рот горький травяной настой. Молодой граф с озабоченным лицом осторожно гладит ее по голове, что-то говорит… непонятно, слов не разобрать. В глазах туман, уши забиты ватой. А этого господина она не знает. Доброжелательный взгляд за блеском пенсне, мягкие, но сильные пальцы, порошки и пилюли, от которых рот заполняется тягучей слюной. Хочется сплюнуть, но непослушен язык и саднит охрипшее горло.

– Очнулась? – черномазая физиономия скалилась в радостной улыбке. – Побегу барину доложусь, он седня уже трижды справлялся.

Юлька, откинув одеяло, села на кровати. Заметив на маленьком столике – у изголовья – небольшую крынку, жадно приложилась к ней; тоненькая струйка теплого парного молока ласковой змейкой скользнула по груди. Желудок предательски заурчал.

– Изголодалась? – дверь, скрипнув, открылась без стука. На пороге стоял молодой Шереметьев. – Сейчас покормят тебя.

Из-за его спины вынырнула Агашка с деревянным подносом в руках. Юлька бросила голодный взгляд – не удержалась. Тарелка куриного бульона, пышный ломоть свежеиспеченного хлеба… блаженство!

– Ладно, ты поешь спокойно, не буду мешать, – граф мягко улыбнулся. Уже уходя, обернулся: – Сил набирайся… А вот после и поговорим!

Юлька поперхнулась. Не забыл, значит. Придется изворачиваться. Что б ему такого наплести?

Плести ничего не пришлось – после полудня в имение прискакал Федор Козловский, личный курьер императрицы. Заядлый театрал, поэт и ее напарник по висту. Примчался, доставив волнующую весть: государыня милостью своей почтит присутствием очередной прием, устраиваемый старым графом Шереметьевым. Кусково погрузилось в хаос.

Дворовой люд носился очертя голову, из кладовых на свет извлекались окорока, соленья, беспрестанно хлопали двери винных погребов, молодой граф сорвал голос, отдавая приказания. К концу недели обитатели усадьбы напоминали загнанных лошадей. Даже Юльке досталось. Правда, толку от нее было мало, больше путалась под ногами. Но нет худа без добра: и силы восстановились, и Шереметьеву было не до нее.

Когда кавалькада из десятка карет въехала в имение, сумасшествие возобновилось с новой силой. Екатерина II вышла из шестиместного экипажа в дорожном костюме славянского покроя, сверкая бриллиантами голубой Андреевской ленты. Хоровод дворовых девок в нарядных сарафанах и кокошниках закружился вокруг, вздымая пыль каблучками. Арапчонок, лихо выскочив из толпы встречающих, устремился к государыне, держа на вытянутых руках расшитое полотенце с пышным караваем.

Далее следовал торжественный обед. Юлька суетилась вместе со всеми, носила блюда с кухни, убирала грязную посуду, переливала в хрустальные графины вино из дубовых бочек… Словом, познавала светскую жизнь с изнанки. Пару раз поймала на себе оценивающий взгляд фаворита. Когда он подмигнул ей, не удержалась – показала язык. Его светлость расхохотался.

По окончании пиршества императрица в окружении свиты направилась в театр. Юльке тоже нашлось место – за кулисами. Вместе со всеми хлопала в ладоши, зачарованно наблюдая за постановкой. Итальянская опера-балет. Не даром театр Шереметьева считался лучшим на Руси – на миг ей показалось, что она сидит в ложе Большого театра.

– Юлия, – отвлекла ее от сцены запыхавшаяся Агашка. – Идем со мной, поможешь. Барин шампанского требуют.

Бегом на кухню, шагом в зрительный зал. Тонкие фужеры звенят чуть слышно, запотевшее от льда серебряное ведерко с матово-зеленоватой бутылью оттягивает руки.