Однако почему именно из этих трех вельмож Федор выбирает? Разве мало знатных родов в Лит­ве? За три года Федор перебрал множество вари­антов, изучил множество родословных, навел справки о множестве людей. И не нашел никого лучше. Ольшанский и Глинский оба отважны, ум­ны и умеют молчать* они патриоты — и поддер­жат заговор не ради будущих благ и славы, а ради светлой цели; они оба богаты — помогут золотом; наконец, они оба честны — не выдадут сейчас и не потребуют наград за особые заслуги потом…

А вот Михаил — совсем другой человек

Михаил Олелькович, двоюродный брат Федора по отцу, прямой потомок Ольгерда. Герб Олелько-вича — «Погоня» — государственный символ Ве­ликого княжества Литовского — всадник с зане­сенным над головой мечом. Потомственный Ки­евский князь, он пользуется огромной любовью всей Киевской земли, и она пойдет за ним по пер­вому зову. У него богатые отчины — Копыль и Слуцк. Лучшего претендента на литовский пре­стол не сыскать! Когда после смерти Семена, его старшего брата, король Казимир назначил своим киевским наместником не Михаила, а пана Мар­тина Гаштольда, киевляне восстали, требуя Олель-ковича, и королю пришлось водворять в Киеве своего нового наместника при помощи войск.

Но при всем этом Михаил Олелькович, как лич­ность, ровно ничего не стоит. Федор изучил сво­его двоюродного брата досконально. Недалекий и невежественный Михаил владел в совершенстве лишь двумя искусствами — выпить и поговорить. Но тут уж он не знал себе равных. Особенно в красноречии. Он умел заразить слушателей лю­бой идеей, и хотя речь его, как правило, не содер­жала ни одной свежей мысли, он пересыпал ее простецкими, малороссийскими шутками и сло­вечками, за что его обожал простой народ, а при случае умел придать своим словам весьма много­значительный смысл, которого, впрочем, сам не понимал, за что любили слушать его болтовню образованные вельможи. Этот талант делал Олельковича исключительно популярным во всех слоях населения, и даже в далеком Новгороде зна­ли и любили Олельковича. В остальном Михаил Олелькович был туповат, непомерно тщеславен и бессмысленно жёсток. Доброта и благородство были для него качествами совершенно неизвест­ными. Случай с Новгородом как нельзя лучше рас­крывал характер князя Олельковича.

Дело было в 1470 году.

Богатые новгородские бояре, почуяв, что их власти и самостоятельности Новгорода приходит конец и что Московский князь Иван Васильевич только и ждет случая, чтобы покорить Новгород­скую землю, стали бить челом королю Казимиру, умоляя его прислать для защиты от Москвы «доб­рого князя», причем упорно называли при этом имя Михаила Олельковича, не соглашаясь на дру­гие предложения. Мудрый политик, король Кази­мир хорошо знал, что Олелькович — совсем не тот человек, который может возглавить новгород­цев в их будущей борьбе с Москвой, но ничего не мог поделать и вынужден был согласиться, хотя и с большой неохотой.

И вот князь Михаил Олелькович со всей своей дружиной прибыл в Новгород Великий.

К слову сказать, вместе с ним кроме воинов дружины прибыль огромное количество мастеро­вых и купцов, среди которых оказался и никому тогда не известный купец с Ближнего Востока по имени Схария. Он до конца своих дней остался в Новгороде, где стал пророком-основателем новой таинственной и странной веры, тысячи последо­вателей которой спустя несколько десятилетий будут сожжены, как еретики, на кострах, после то­го как самые дерзкие из них сделают попытку по­сягнуть на сам московский престол.

Но это случится еще не скоро, а тогда, в ноябре 1470 года, радости новгородцев не было предела. И первый месяц они души не чаяли в своем новом князе, заслушивались его речами, как райскими песнопениями.

Но со временем они стали замечать, что князь не встает от стола уже второй месяц, а расходы на содержание его самого и внушительной дружины начинают приобретать катастрофический харак­тер. Попутно выяснилось, что застольное красноре­чие Михаила совершенно непригодно для обсужде­ния даже простейших политических вопросов нов­городской "жизни. Наконец, на четвертом месяце пребывания Михайлушки в Новгороде бояре свире­по спрашивали друг друга, кто позвал сюда этого человека и зачем он здесь. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не умер в Киеве старший брат Михаила Семен. Михаил, уже нарекший себя Вели­ким князем Новгородским, немедленно бросил сво­их подданных на произвол судьбы и Московского князя, а сам тут же двинулся в Киев, находясь поче­му-то в полной уверенности, что король непремен­но назначит его там своим наместником и он по традиции рода станет Великим князем Киевским. Новгородцы не только охотно простили ему это предательство, но даже обрадовались невыразимо и провожали Михаила со слезами восторга на глазах, не подозревая, что их горести на этом еще не кон­чились. Проезжая через «свои» Новгородские зем­ли, Михаил Олелькович беспощадно жег и грабил все попутные села, и много ни в чем не повинных людей сложили головы, защищая свое добро от приглашенного князя.

Вот такой человек был Михайло Олелькович, но в данном случае его пороки и недостатки обо­рачивались для Федора определенными достоин­ствами, вполне соответствующими роли, которую он предназначал для своего двоюродного брата. Если на престоле воцарится государь, который все свое время будет проводить в веселых и при­ятных развлечениях, да еще способен будет в тор­жественных случаях произносить блестящие ре­чи — чего же еще желать человеку, который соби­рается из-за его спины управлять державой.

Итак — все правильно.

Только Олелькович!

Федор глубоко вздохнул — и это был вздох об­легчения.

Тысячный раз он пересматривал свои рассуж­дения и не находил ошибок.

Туман рассеивался. Уже смутно проглянул про­тивоположный берег, уже появились на холме за спиной Федора расплывчатые контуры высоких стен и стройных башенок охотничьего терема, уже пропели первые петухи.

Слова, дописанные Федором на песке, еще вид­нелись, но теперь имя растворилось бесследно.

На освободившемся месте Федор осторожно написал:

MICHAEL

Вытерев нож о парчовую полу кафтана,, он спрятал его в ножны и полюбовался новым соче­танием слов.

MICHAEL, DEI GRATIA DUX MAGNUUS LITUANIA

Это выглядело вполне приемлемо и даже в не­котором роде величественна

Теперь, когда все было решено, Федор почувст­вовал себя легко и свободно. Он давно уже был готов к борьбе, и долго сдерживаемые силы иска­ли теперь выхода в быстрых и решительных дей­ствиях. Мысли одна за другой рождались, спори­ли, уходили и возвращались, Федор обдумывал ближайшие шаги — свой первый выпад в поедин­ке, который предстояло начать…

И только когда со стороны терема стал доно­ситься лай собак, стук топора и звон цепей у ко­лодца, Федор встряхнулся и увидел, что тумана давно нет, что верхушки высоких сосен уже позо­лотило солнце й что; наверно, сегодня будет теп­лый безветренный день.

Он встал, потянулся на цыпочках, поднял руки над головой и стал подниматься по крутому скату берега.

На полпути он вспомнил о чем-то и вернулся.

Огромный валун в двух шагах от воды сверкал капельками росы. Князь Федор Доставил на него ногу и склонился, внимательно вглядываясь.

На мокром блестящем песке никаких слов уже не было.

Только гладкая зернистая поверхность, состоя­щая из золотистых песчинок, которые лежали здесь тысячи лет назад и точно так же будут ле­жать тысячи, лет йотом.