Рославль любил Елизара, и Елизар платил Ро­сл авлю взаимностью. Она выражалась не только в денежных суммах, но и в грандиозных великолеп­ных приемах, которые купец устраивал всякий раз, когда приезжал в родной городок или когда покидал его. А так как Елизар Бык редко бывал в Росдавле дольше месяца и редко отсутствовал больше трех — сограждане пировали в его огром­ном доме не меньше шести раз в год.

В то утро, когда Медведев и его друзья въехали в городок через восточные ворота, в Рославле ца­рило веселое оживление. Разнеслась весть о том, что вчера вечером Елизар Бык вернулся из дале­кого путешествия в Италию, где ему удалось не­слыханно выгодно продать свои товары, и сего­дня вечером он приглашает сограждан в гости, чтобы поделиться рассказом о длинной, полной опасности поездке. Для именитых сословий будут накрыты столы в доме, а люди попроще пригла­шаются пировать на огромном купеческом дворе, куда хозяин велит выкатить десять бочек перво­классного вина и выставить закусок на триста че­ловек.

С самого рассвета в доме Елизара шли пршч> товления к ночному пиршеству. Огромная кухня в глубине двора напоминала кузницу — там вспы­хивало пламя, поднимались клубы дыма, доноси­лись шипение пара и лязг металла.

Несмотря на ранний час, купец Елизар Бык, ак­куратно и с обычной скромностью одетый, стоял у окна в большой светлой комнате второго этажа, наблюдая за суетой во дворе.

Посреди комнаты находился богато убранный стол, а возле него хлопотал Олекса, молчаливый слуга Елизара.

Олекса закончил приготовления, последний раз окинул стол внимательным взглядом и тихо доложил:

— Все готово, хозяин.

— Сейчас ты выйдешь через заднюю калитку,

встретишь там Симона Черного и проведешь сю­

да, как обычно — чтобы никтр этого не видел.

Проследишь, чтобы нашему завтраку не мешали.

Кто бы ни пришел — меня нет дома. Если что-ни­

будь понадобится Яну или его людям, доложишь.

Олекса ушел, а Елизар по-прежнему смотрел в окно до тех пор, пока не услышал за своей спи­ной тихий стук закрывшейся двери и мягкие ша­ги. Тогда он обернулся.

Посреди комнаты стоял Симон Черный.

Стройность его высокой тонкой фигуры под­черкивал серый костюм дорогого бархата тако­го же скромного и простого покроя, как и кос­тюм Елизара. Несколько пряжек черненого се­ребра в одном стиле с инкрустированными шифрами на мягких сапогах серой замши служи­ли единственным украшением. Длинные сереб­ристые волосы Симона Черного свисали на плечи, а платиновая седина бороды и усов странно не соответствовали моложавому лицу и живым глазам. Зато эти волосы, удивительно гармони­руя с серебристо-серым цветом одежды, каза­лись одним из самых изысканных предметов ук­рашения. Это был человек без возраста. Ему с одинаковым успехом можно было дать и три­дцать лет, и шестьдесят.

Елизар шагнул навстречу Симону, они обня­лись и на долю секунды застыли неподвижно в крепком объятии, как люди, встретившиеся после долгой разлуки.

Елизар, коротко стриженный, с черной оклади­стой бородой, казался прямой противоположно­стью Симону, и в то же время что-то неуловимое, спрятанное в глазах и в выражении лица, делало этих людей похожими.

Они молча подошли к столу, подняли две золо­тые чаши, наполненные душистым венецианским вином, и, посмотрев друг другу в глаза, как будто молча произнесли им одним известный тост, —выпили. Потом еще немного помолчали, и Симон спросил: -

— Он отказался?

Елизар чуть слышно вздохнул.

— Я был лучшего мнения о человеке, обладаю­щем такой властью и таким могуществом. Папа римский, глава церкви, раздающий титулы коро­лей, имеющий влияние почти на всех монархов Европы, оказался слишком осторожным, слишком нерешительным и недоверчивым человеком.

-Что же он сказал?

— Разумеется, у него загорелись глаза, когда он узнал, что речь идет о возможности Рима полу­чить влияние на Московский престол, но они тут же потухли и заметались, как только он понял, что для этого Риму придется оказать нам некото­рую помощь.

—  Ты назвал сумму?

—  Нет. Я упомянул, что речь идет всего лишь о нескольких жалких миллионах, и тут же понял, что мы не придем к соглашению. По крайней ме­ре, сейчас. Он совершенно несведущ в делах на Востоке и, хотя в самой Москве имеет постоян­ных агентов, не делает выводов из их донесений.

Он, похоже, все еще воображает, что существует некий способ внедрить в русские княжества ла­тинский закон в чистом виде, и совершенно не отдает себе отчета, что привести в католичество русских, пятьсот лет преданных православию, просто невозможно. Короче говоря, нам придется самим найти необходимые деньги.

—  Я был готов к этому, — после некоторого молчания сказал Симон. — Без римских миллио­нов осуществить наш план будет труднее. Но… Ес­ли вспомнить о двух начитавшихся книг бедня­ках, какими мы были еще пятнадцать лет назад, и сравнить их положение с нашим теперешним, эта трудность представляетея мне ничтожным пустя­ком. В нашем распоряжении пять тысяч человече­ских душ, рассыпанных на огромных просторах трех княжеств, нам известна не одна государст­венная тайна, мы невидимы, но все видим… И мы найдем нужное нам золото, как нашли когда-то Схарию с его миллионами… «

—  У него было кое-что подороже, — задумчиво возразил Елизар. — Великий дар ^проповедника.

Слушая его, я понял, почему Христос был иудеем.

Расскажи, как он умер.

— Бредил… Беседовал с Богом. И, кажется, пе­ред концом сам поверил в то, что он действитель­но — Великий Пророк.

Симон умолк, и оба задумались.

— Знаешь, Симон, — сказал Елизар, — я часто думаю о том, что слабый разум человека не может самостоятельно рождать такие гигантские замыс­лы вроде того, что десять лет назад пришел в го­лову двум нищим, хотя и очень образованным мо­нахам.» И прихожу к выводу, что без вмешательст­ва Высшей силы здесь не обошлось. Я готов поверить, что и в самом деле Господь Всемогущий вложил в наши головы все, в чем мы потом в дол­гих беседах и спорах убеждали мудрого Схарию,и что он так харизматически и заразительно пе­ренес затем в Новгороде в головы и сердца тысяч людей, ставших первыми адептами нашей веры.

Симон беззвучно рассмеялся.

— Кто знает… Кто знает. Бог создал человека по своему подобию — отчего же у этого подобия не могут рождаться божественные замыслы?

Симон поднял кубок, они снова выпили, и не­которое время завтрак продолжался в молчании. Потом Симон сказал:

— Теперь, когда Великого Пророка Схарии

больше нет среди нас, его заменит избранный Высшей Радой Братства Преемник. Пусть все бра­тья нашей тайной веры думают, что это я. Но ни­кто не может поручиться, что среди тысяч верных не найдется хотя бы один Иуда. И потому на са­мом деле Преемником будем мы оба. Мое завеща­ние у_тебя — ты его знаешь. Если я погибну, дове­дешь до конца то, что мы начали вместе. Сегодня ночью я отправляюсь в Новгород, а оттуда в Мо­скву. Кто знает, — я могу и не вернуться. Никто не должен знать, что меня нет. Ты возьмешь все в свои руки до моего возвращения и будешь дейст­вовать от имени Преемника. Я изготовил для тебя точную копию моего перстня с монограммой. Да­же Высокая Рада Братства должна думать, что по­лучает все приказы лично от меня и все свои ре­шения сообщает лично мне.

— Значит, снова мы расстаемся, так и не успев

встретиться, — грустно улыбнулся Елизар.

— Что ж делать? Неудача в Риме требует немед­

ленных действий. Нам нужны новые люди и но­

вые золотые. Я постараюсь, чтобы двое наших

лучших людей перебрались в Москву и устрои­

лись поближе к великокняжескому престолу, для

того чтобы внедрить там наше учение. Для этого

мне необходима помощь нашего старого знако­

мого — дьяка Великого князя Алексея Полуехтова.

Он готов убедить своего государя взять двух на­

ших людей из Новгорода прямо в Московский

Кремль. Это было бы для нас большой победой

нашего дела.

— Нужны деньги?