Действительно, в изданных у нас наконец полных воспоминаниях Хрущев излагает свой поступок и его мотивы совсем иначе. Британского премьера он не упоминает вообще. По словам Хрущева, его страшно возмущали представители испанской делегации, сидевшие непосредственно впереди него. Он даже запомнил одного из них — немолодого человека с приличной лысиной, седого, худого, со сморщенным лицом, вытянутым носом. Этот человек был страшно неприятен Хрущеву — не сам по себе, а потому, что представлял франкистскую Испанию.
Хрущев вспомнил, как накануне отъезда в Штаты он встретился в Москве с председателем Компартии Испании Долорес Ибаррури. Она обратилась к нему с просьбой: «Хорошо было бы, если бы вы выбрали момент — в реплике или в речи — и заклеймили франкистский режим в Испании».
Поглядывая на испанского деятеля, Хрущев раздумывал, как бы сделать это, да так, чтобы не выглядело слишком грубо. И он действительно в выступлении резко критиковал Франко, назвал его режим реакционным, кровожадным, то есть в том духе, как это было принято в советской печати. И вот, по словам Хрущева, во время выступления с репликой представителя Испании вся советская делегация стала шуметь, кричать, а сам он снял ботинок и стал как можно громче стучать по пюпитру.
Итак, некий безымянный испанец или глава британского правительства Макмиллан? Латиноамериканец? Или как в том анекдоте о незадачливом советском дипломате, который принял английского посла за болгарского и имел с ним беседу? С Хрущевым и не такое могло произойти.
В 1989 году, в самый расцвет горбачевской гласности, свою версию скандального эпизода обнародовал зять Хрущева — Аджубей, сопровождавший своего могущественного тестя на сессию ООН.
— Все началось, собственно, за день до памятного события, — воспроизводил детали Аджубей. — Предстояло обсуждение так называемого «венгерского вопроса». Во время завтрака в советской миссии Хрущеву сообщили о повестке дня, сказали, что предупредят, когда в знак протеста надо будет покинуть зал. Хрущев как бы не понял, о чем ему говорят. А после разъяснений удивился: «Покинуть зал, когда наших друзей поносит черт-те кто, да еще отказаться от права на обструкцию?..».
Далее рассказ Аджубея выглядит так. Председательствующий объявил о рассмотрении «венгерского вопроса». Советская делегация не покинула зал. Разнесся шепот удивления: «Советские не ушли». И тут началось. Хрущев непрерывно (но в соответствии с процедурными правилами и регламентом) вносил запросы, требовал разъяснений, уточнений, требовал, чтобы ораторы предъявили мандаты членов делегаций и прочее (нет, не мог он все-таки принять англичанина за испанца, Макмиллана-то он лично знал. — Н. З.). Было уже не до «венгерского вопроса», становилось ясно, что на этот раз обсуждение проваливали иным, более «громким» способом. Все члены советской делегации в соответствии с темпераментом колотили по откидным столикам перед креслами, их поддержали многие другие делегации. Как на грех, с руки Хрущева соскочили часы. Он начал искать их под столом, живот мешал ему, он чертыхался, и тут рука его наткнулась на ботинок…
Заметим снова: Аджубей свидетельствует, что рука Хрущева в поисках часов наткнулась на ботинок. Наткнулась, а не сняла. Чувствуете разницу? Еще один аргумент в пользу невероятной версии. Наберитесь терпения, будет и третий, пожалуй, самый убийственный.
Заговорил еще один очевидец. 88-летний генерал-полковник КГБ в отставке Николай Степанович Захаров в ту пору возглавлял Девятое управление КГБ СССР, осуществлявшее охрану высших партийных и государственных лиц в стране. Вот что рассказал он автору этой книги в своей квартире в знаменитом доме на набережной:
— Никто еще не рассказал правду, как это происходило. Я очевидец, так как сидел за спиной Хрущева.
Обсуждался вопрос о ликвидации колониализма, внесенный делегацией Советского Союза. На трибуне выступал, кажется, делегат от Филиппин. Филиппинец сделал несколько враждебных выпадов в адрес нашей страны, поливая грязью Советский Союз, его руководителей и его народ.
Хрущев, переговорив с сидевшим рядом Громыко, поднял вверх руку, прося у председательствующего ирландца Болэнда слово в порядке ведения, согласно установленной процедуре. Болэнд сделал вид, что не замечает поднятой руки Хрущева. Тогда глава нашей делегации привстал и вновь поднял руку, прося слова. Болэнд проигнорировал и этот жест Хрущева, а филиппинец тем временем продолжал лить помои на нашу страну. Тогда Хрущев снял с ноги коричневый башмак и, как метроном, ритмично и медленно стал стучать по столу. Только после этого Болэнд предоставил слово главе советской делегации.
Хрущев, подойдя к трибуне, помахал рукой перед все еще говорящим филиппинцем, отстраняя его этим от трибуны. Хрущев был возбужден, да и вся наша делегация была в гневе. Хрущев в первую очередь выразил протест председателю сессии за игнорирование его просьбы и за то, что он не остановил оскорбительную речь филиппинского оратора.
Затем Хрущев стал говорить об огромной роли сессии ООН, что здесь собрались решать вопросы о разоружении, о ликвидации колониальной системы, однако некоторые делегаты используют трибуну ООН для клеветы. В частности, клевещут на Советский Союз, у которого нет колоний. Дальше Хрущев потерял сдержанность и в запальчивости продолжил: «Я вижу, например, как впереди меня сидящая в зале испанская делегация рукоплещет всем, кто выступает против колониальной системы. А это потому, что у них во главе государства стоит палач испанского народа Франко. Предыдущий оратор является шавкой из подворотни, купленной капитализмом. Да мы этому капитализму и империализму выроем большую могилу и забьем осиновый кол!». Конечно, такая речь была далека от дипломатического языка, и она вызвала в зале большое оживление.
Испанская делегация с криками вскочила с кресел и угрожающе замахала руками. Я быстро пошел к трибуне, так как Хрущев возвращался на свое место. Испанская делегация вновь вскочила и, ругаясь, угрожающе жестикулировала. Я его прикрывал своим телом.
Вскоре после выступления Хрущева недалеко от меня появился начальник здания ООН господин Бегли, с которым у меня еще с гостевого визита были установлены хорошие отношения. Я подошел к нему. Рядом стоял негр исполинского телосложения. Бегли мне сказал, что этот негр — его человек, и он будет стоять в этой нише постоянно, когда в зале находится Хрущев. Испанцы весьма экспансивный народ, и от них всего можно ожидать, подчеркнул Бегли. Я поблагодарил его, пожал руку негру и вернулся на свое место. Когда я рассказал об этом Хрущеву и Громыко, показывая на негра, они рассмеялись. Но мне было не до смеха. Вот такая истинная правда с битьем ботинком по столу.
После инцидента
«Подумайте, стучал ботинком по столу, да где, в ООН! Позор! Что подумали о нас?» — зашушукались в стране, едва только весть об экстравагантной выходке Хрущева разнеслась по советским городам и весям.
Ох уж это извечно русское — что подумают о нас за границей? Слава Богу, понемногу начинаем избавляться от своего комплекса неполноценности. Сегодня уже нас не шокирует поведение высших должностных лиц, которые, находясь в той же Америке, не ботинком по столу стучат, а ходят на виду у встречающих справить малую нужду за колесо самолета, и будучи в веселом настроении в ихних Европах, и «Калинку» сбацать могут прямо на асфальте, и чужеземным оркестром подирижировать. И никого это не смущает, никто не испытывает дискомфорта. А тогда…
Кстати, как восприняли в мире эксцентричный поступок советского руководителя? По воспоминаниям западных дипломатов, он не противоречил протоколу ООН. Многие хохотали, а Генеральный секретарь Хаммаршельд, несмотря на жесткую и во многом несправедливую и даже в чем-то обидную критику в свой адрес со стороны Хрущева, даже не сделал ему замечания, хотя отличался строгостью контроля за соблюдением всех правил поведения в соответствии с Уставом ООН. Никаких финансовых санкций к возмутителю классического парламентаризма не применялось, но, несмотря на очевидную вздорность этого слуха, он стабильно держится вот уже много лет.