— Пожалуйста, обратитесь в Институт истории естествознания и техники Российской академии наук. Вам покажут бесценный раритет под названием «Тем, кто будет читать, чтобы строить». Всего три печатных листа, а рукопись вполне можно отнести к немногим сгусткам научной мысли, определяющим ход истории. Написана в 1919 году, когда автору было 22 года. Мыслимое ли это дело, чтобы юноша столь нежного возраста, не имеющий высшего образования, самостоятельно — логически и технически — обосновал возможность освоения космического пространства. Согласитесь, такое под силу лишь гениальному уму.

О том, что Кондратюк был самородком, свидетельствуют инженеры Н. В. Никитин и Б. А. Злобин. Те самые, по проекту которых была построена высочайшая в мире Останкинская телебашня. Когда-то в Харькове они вместе с Кондратюком создали уникальное по тем временам сооружение — ветровую электростанцию, представлявшую собой двухсотметровую железобетонную башню. Каждое из двух гигантских ветроколес имело 80 метров в диаметре!

Заслуги Кондратюка в области освоения космоса отмечены не только тем, что в ряде городов и поселков есть улицы, названные его именем, развернуты музейные экспозиции. Именем Кондратюка назван один из кратеров на обратной стороне Луны.

Дутые сенсации

До середины лета 1993 года считалось, что Кондратюк Юрий Васильевич, 1900 года рождения, командир отделения взвода связи 1-го батальона 1281-го стрелкового полка 173-й стрелковой дивизии пропал без вести в конце 1941 — начале 1942 года.

Обратите внимание на год рождения. Почему 1900-й? Ведь военный историк Ножкин, беседа с которым приведена выше, говорит, что свою первую «космическую» работу Кондратюк написал в 1917 году, когда ему было 20 лет, а вторую в 1919, в двадцатидвухлетнем возрасте. Стало быть, он 1897 года рождения. Ошибка?

В том-то и дело, что на этот раз у Ножкина ошибки нет. Но об этом немного позднее. Запомним обнаруженную нестыковку, которая станет ключом для разгадки еще одной тайны, и вернемся к обстоятельствам исчезновения ученого.

Формулировка «пропал без вести» давала самый широкий простор для всевозможных инсинуаций. Пожалуй, не было в Москве газеты, особенно из числа новых, возникших после 1991 года, которая не сочла бы своим долгом высказать очередную глубокомысленную догадку о дальнейшей судьбе ученого. Тема исчезнувшего гения обрастала самыми невообразимыми подробностями, которые авторы иных публикаций придумывали, как говорится, не отходя от кассы.

Первоначальная версия — погиб 3 октября 1941 года во время ружейно-пулеметного обстрела, которому подвергся батальон народного ополчения — была с ходу отметена. Поскольку никаких документальных подтверждений о дате гибели и месте захоронения не обнаружено.

Бульварная пресса в погоне за сенсациями и читателями на все лады мусолила эту тему. Одна газетенка высказала предположение — Кондратюк, отлучившись из расположения взвода под предлогом устранения обрыва телефонного провода, добровольно сдался немцам. Другая, ссылаясь на источник, пожелавший быть неназванным, запустила утку — Кондратюк был похищен противником! И пространно разглагольствовала о том, что, доставленный в Германию, ученый мог быть зачислен — куда бы вы думали? Правильно, в конструкторское бюро Вернера фон Брауна. И даже мог стать одним из его ближайших помощников. Фантазия журналиста разыгралась не на шутку: после краха гитлеровского рейха Браун перебрался в США, где продолжал работу по созданию ракет, ну и, разумеется, рядом с ним был и герой нашего повествования, но уже под другим именем. И проектировали они уже не устаревшие ФАУ.

Теоретическую возможность похищения не исключал на первых порах и мой друг Ножкин. Начитавшись в прессе детективных сюжетов, он допускал, что рукопись одной из работ Кондратюка, которую он продолжал, будучи бойцом народного ополчения, могла каким-то образом попасть к немцам. При этом ссылался на аналогичный случай, который произошел в Подмосковье, правда, на противоположной стороне. Фронтовые разведчики тогда обнаружили какую-то тетрадь с непонятными расчетами и передали ее в ГКО. Это оказались расчеты по тяжелой воде, над которыми трудился на передовой призванный вермахтом молодой немецкий физик.

Немецкий абвер располагал у нас в предвоенные годы достаточно сильной и разветвленной агентурой. Если американцы обратили внимание на его неприметную книжечку, изданную в Новосибирске двухтысячным тиражом, то что мешало это сделать немцам? Наверняка имя Кондратюка им о чем-то говорило, — разумеется, специалистам. Впрочем, рукопись ученого могла попасть им на передовой совершенно случайно. Отправленная по назначению, она вызвала громадный интерес в ведомстве Брауна. Остальное было делом техники. Слушая коллегу, я думал о том, что вот передо мной серьезный человек, а надо же, проникся фантазиями, которые густо расцвели на страницах красочных еженедельников.

Покуда акулы пера оттачивали свои перья на немыслимых коллизиях, якобы происшедших с Кондратюком, нашлись даже в наше смутное время люди, которые дутым сенсациям предпочли негромкое рытье в архивах.

Терпеливый Романенко

С 1934 года Кондратюк проживал в Москве. Занимал скромную должность начальника отдела в проектно-экспериментальной конторе ветроэлектрических станций.

В этом же отделе трудился и Борис Иванович Романенко, которому отводится особая роль в поисках следов пропавшего без вести товарища и начальника. Перу Бориса Ивановича, проживающего в Химках под Москвой, принадлежат десятки запросов во всевозможные архивы, писем бывшим однополчанам.

В народное ополчение они записались одновременно — в начале июля 1941 года. Запись проходила в одной из средних школ Киевского района Москвы. Сюда пришли все сотрудники проектно-экспериментальной конторы. Большинство попали в роту связи. Домой со сборного пункта они уже не вернулись, а прямо оттуда, ночью, зашагали в сторону фронта. Романенко шел в одной шеренге со своим начальником.

Последний раз он видел Кондратюка 30 сентября в лесу, возле блиндажа штаба стрелкового полка, который обслуживала их рота связи. Третьего октября ополчение вступило в первый бой. Что сталось с Кондратюком, никто не знал.

Одно время Романенко склонен был считать, что его начальник погиб именно в тот роковой день 3 октября. Однако внутреннее предчувствие подсказало — Кондратюк уцелел. Не может быть, чтобы погибший исчез бесследно, да еще на глазах бывших сослуживцев. Ни тела, ни медальона, ни документов — ничего.

Упорство и настойчивость принесли первые плоды. В папке со старыми бумагами, которые хранила гражданская жена Кондратюка Галина Плетнева, Борис Иванович обнаружил, к своему удивлению, три открытки с фронта. Предпоследняя была датирована декабрем 1941 года, последняя — январем 1942 года.

Примерно в то же время, когда обнаружились открытки, в архиве Министерства обороны — о, удача! — он наткнулся на раздаточные ведомости, по которым бойцы роты связи, где числился Кондратюк, получали денежное довольствие. Романенко не верил своим глазам: напротив фамилии его начальника стояла сумма 20 руб. за ноябрь, 30 руб. за декабрь 1941 года и столько же — за январь 1942 года. С его собственной росписью!

Борис Иванович — фронтовик бывалый, он знал, что нередко на войне погибших бойцов некоторое время не исключали из списков личного состава — получали на них пайки, махорку и самое главное — наркомовские сто граммов. Подписи, конечно, подделывали, да и кто в боевой обстановке присматривался к загогулинам и крючкам? Но он-то знал подпись начальника и был убежден, что она в раздаточной ведомости — подлинная. Не поленился, сравнил на рукописях, сохранившихся в архивах Академии наук, — идентичны. К тому же открытки с фронта, датированные декабрем и январем…

Значит, в январе сорок второго он был еще жив. Что же произошло дальше? Терпеливый Романенко не прекращал поиски, и его усердие было вознаграждено: в Подольске, в архиве Министерства обороны он обнаружил сведения о гибели Кондратюка 25 февраля 1942 года в деревне Кривцово Волховского района Орловской области.