– Ну как? – речная ведьма закончила приводить себя в порядок, – Достаточно прилично для официального визита к сильным мира сего?

– Волосы перекрасьте, – подсказала я.

– Ах, да! Спасибо, что напомнила. – Изумрудные кудри вновь превратились в каштановые, став при этом заметно короче. – Ты представляешь, некоторые уже бились об заклад, сколько у меня париков – десяток или больше. Вот наивные! Кстати, почему ты ещё не в карете?

– Там Флай.

– И что? Не думала, что такие как ты боятся трупов.

– Я не боюсь. Просто… не хочу, чтоб он остался в памяти таким, – неожиданно для самой себя созналась я.

– Так и не запоминай его таким, глупая. Твоя же память, а не чья-то посторонняя. Как хочешь, так ей и вертишь.

– Я не умею.

– Придётся научиться. Если не научишься забывать – сведёшь себя в могилу. Да и для кожи лишние волнения вредны. Всё, залезай. Поехали. Кстати, куда едем-то?

Я задумалась. От мысли, что придётся как-то объясняться с Сайоном айр Нермором, сердце начинало колотиться, как бешеное. А если его ещё и дома нет… Как втолковать слугам, зачем он мне нужен? Да и кто меня, такую остроухую, вообще слушать будет?

– К Муллену, – выдавила я. Хозяин выслушает и поймёт. Главное, чтобы он оказался на месте.

И мы поехали.

Видимо, стражники на воротах карету никсы знали, поэтому пропустили без вопросов. Даже не соблаговолили заглянуть в окошко, предусмотрительно занавешенное плотной шторкой. "Дядюшки" на них нету! Он бы за такую халатность… Впрочем, сейчас разгильдяйство стражи было мне только на руку.

Людей на улицах ранним утром было немного, добрались быстро. Я так и не придумала, что говорить, с чего начать. И как объяснить, что ещё вчера вечером я была в Таине, а сегодня оказалась в столице. Придётся вываливать на Хозяина всю правду, а не хотелось бы. Впрочем, кого сейчас интересуют мои желания?

Я вздохнула, посмотрела на Флая… и решительно полезла из кареты. Никса сказала, что подождёт внутри, чтоб не попасть под горячую руку. И я прекрасно понимала её осторожность. А сама всё также пыталась оттянуть момент объяснения.

О смерти всегда говорить неприятно, и даже страшно. О смерти близких и родных людей – ещё страшнее. А о смерти, которую мог бы предотвратить? Чёрт! Почему я опять стою и философствую, когда нужно что-то делать?

К воротам я подошла быстрым шагом, стремясь не растерять по дороге остатки мужества. Решительно тряхнула кованую решётку. Открыли мне сразу же. Значит, узнали. Даже попытались поздороваться и выразить свою радость от того, что госпожа вернулась… Но осеклись, заметив выражение моего лица, потёки крови на мятой куртке, драную штанину.

В ухоженном, цветущем дворике я, наверное, смотрелась дико и чуждо. А уж когда вошла в прихожую, грохоча каблуками по мраморному полу, слуги просто прыснули кто куда, справедливо стремясь не попадаться мне на глаза. Причину такой расторопности я понимала очень хорошо. Точно так же они себя вели, когда мрачный и не всегда трезвый Хозяин вваливался в дом после какого-нибудь совещания, или заседания Восточного совета, или ещё какого-нибудь официального мероприятия. Подобные сборища он откровенно ненавидел и, возвращаясь, частенько срывался на тех, кто имел неосторожность попасться ему на глаза.

Я тоже была бы рада сорваться, но, заметив в углу недостаточно расторопную девчонку, односложно спросила:

– Где?

О ком речь уточнять не требовалось. Не Тьяра же мне могла понадобиться с утра пораньше.

– В кабинете, – пискнула служанка, вжавшись лопатками в стену. По общей бледности физиономии она вполне могла с этой стеной соперничать. Неужели я так страшно выгляжу?!

Лестницу на второй этаж я одолела бегом, перепрыгивая через три ступеньки за раз. Потом, не сбавляя скорости, промчалась по коридору. В кабинете, значит. Интересно, уже встал или ещё не ложился? Зная Муллена – скорее второе, хотя всё возможно.

Незапертая дверь легко распахнулась внутрь. На то, чтоб отдышаться и дисциплинированно постучать моего здравомыслия уже не хватило.

– Хозяин, я…

"Дядюшка" сидел за столом, с унылым видом изучая какую-то бумагу, но при моём появлении сразу же про неё забыл. На его лице немедленно отобразилась немаленькая гамма эмоций, самой понятной из которых было удивление. Ещё бы! Ведь я сейчас должна быть на другом конце страны. А ещё он сразу понял, что со мной что-то не то. Не увидел (это-то было как раз несложно), а словно почувствовал. Даже не стал ругать меня за "некняжеское" обращение. Кажется, вообще не заметил оговорки. Просто резко встал, подошёл и положил руки мне на плечи, будто не решаясь обнять.

– Что случилось?

Произнёс он это неожиданно мягко, успокаивающе, но я стояла, и молчала. Казалось, чего бы проще – сказать несколько слов. Но горло вдруг перехватила чья-то невидимая рука, а ладони Муллена на плечах нисколько не прибавляли уверенности, лишь пригибали к земле.

Я несколько раз открывала рот, потом снова закрывала его, и всё никак не могла решиться произнести вслух одну-единственную фразу. Губы дрожали, перед глазами всё плыло, сердце билось о рёбра, как безумное. И я молчала.

В углу за моей спиной скрипнуло кресло, и я вздрогнула, запоздало сообразив, что в комнате есть ещё кто-то. Но обернуться и посмотреть почему-то не смогла. А этот кто-то тактично кашлянул и спросил:

– Может, мне выйти?

Голос я узнала. Тот голос, который меньше всего хотела бы сейчас услышать. Сайон айр Нермор, глава Восточного совета. Отец Флая.

– Да, наверное, – пробормотал Хозяин.

– Нет, – тут же выкрикнула я, не давая ему договорить. – Это и вас тоже касается… Я объясню… Мы… Мы с вашим сыном…

Снова скрипнуло кресло. Нермор встал и подошёл поближе, а я так и нашла в себе сил обернуться.

– Мы сбежали из академии. Не навсегда. Просто погулять. Но… так получилось… на нас напали, и… в общем…

Это было так странно – обращаться к человеку, который у тебя за спиной, и при этом разглядывать расстёгнутый воротник хозяйской рубашки. Я уже запомнила каждый стежок, все переплетения нитей, досконально изучила едва заметное чернильное пятнышко…

– Ну, говори же, Марготта. И не волнуйся, никто не будет наказывать вас за побег. Просто это удивительно, как вы сумели добраться сюда, когда в стране такое творится, что представить страшно. Так что главное – вы живы, и…

– Нет, – с усилием вытолкнула я, наконец-то переведя взгляд со злополучного воротника на мужчину. – Я жива, а он… нет…

Лицо главы Восточного совета не дрогнуло. И за сердце он не схватился. И вообще мне на какое-то время показалось, что он просто не понял, что я сказала.

– Нет? – наконец шёпотом переспросил Нермор, – Нет?

– Внизу… там, в карете… Я… понимаете, так получилось… – Как же глупо это всё звучит. Почему я даже объяснить не могу толком?!

В глазах мужчины что-то блестнуло. И он сразу же метнулся прочь из комнаты, а Хозяин, словно решившись, всё-таки прижал меня к себе. Я уткнулась лицом в его грудь, в этот проклятый воротник, и всё-таки разревелась. Слёзы, копившиеся всю ночь, лились сплошным потоком, и кончаться никак не желали. Впрочем, я не больно-то старалась их остановить.

– Ну что ты, эльфёныш? – прошептал Муллен, рассеянно поглаживая меня по спине, – Ведь главное, что ты жива!

– Ничего вы не поняли! – сквозь слёзы прорычала я, – Вы опять ничего не поняли!

– Всё я понял, – вздохнул он. – Я вообще понятливый. Но для меня… понимаешь, для меня… Так вот, для меня важнее всего, чтоб с тобой ничего не случилось. С тобой и с Тьярой! И плевать на остальных, понимаешь? Вы мне важнее всего остального мира! И даже важнее всех миров!

– Так вы меня всё-таки любите? – всхлипнула я.

– Конечно, я люблю тебя, доченька. У меня же есть сердце… что бы там по этому поводу люди не говорили.

Пока Кьяло внимательно осматривал опустевшую комнату эльфы, Рисса стояла в дверях, демонстративно скрестив руки на груди. Она так и не поняла, что берсерк стремился найти, и только глубокомысленно фыркнула, когда он полез под кровать. И крайне удивилась, услышав оттуда радостный вскрик: