Янкевич презрительно прищурил глаза и посмотрел сначала на Марчука, затем на его дружка. Сохраняя присутствие духа, он отпил вина из бокала и угрожающе произнес негромким голосом:
– Разве вы агенты уголовной полиции? Вы мелкие провинциальные воришки, напялившие на себя униформу! Кого вы пугаете? Меня, доверенное лицо третьего рейха! – Янкевич вынул из жилетного кармана овальный металлический жетон и сунул его Марчуку под нос. Это был знак тайного агента гестапо, который ему дал Кузнецов.
Полицаи боялись гестаповцев пуще огня. В мгновение ока от наглости Марчука и его приятеля не осталось и следа. Они начали наперебой извиняться перед «господином паном Янкевичем», с готовностью оплатили чек, поданный официантом, и быстро ретировались из ресторана.
Так Михаил Шевчук создал себе в Ровно особую репутацию среди прислужников оккупантов. Его стали побаиваться, что давало ему новые возможности в ведении разведывательной деятельности.
В октябре 1942 года в целях подготовки переброски Кузнецова в Ровно побывали Поликарп Вознюк, Николай Бондарчук и Николай Струтинский. В это же время Николай Акимович Гнидюк внедрился в Ровно в качестве торговца.
Гнидюк действовал под именем Яна Багинского, уроженца Костополя. Вполне естественно, что он располагал немалыми денежными средствами, которые и «вложил в дело». А. Лукин и Т. Гладков в книге «Николай Кузнецов» пишут, что Гнидюк быстро завоевал репутацию искусного и предприимчивого спекулянта, который не боится самых рискованных операций и загребает большие деньги. В действительности торговля приносила ему одни убытки и от банкротства его спасали изрядные дотации от командования в виде так называемых «карбованцев», которые выпускал в Ровно Центральный эмиссионный банк Украины. Почему-то так получалось у Гнидюка: чем хуже шла торговля, тем лучше дела в разведке.
Разведчикам Медведева удалось до засылки Кузнецова всесторонне изучить обстановку и режим, установленный немцами в Ровно. Они выявили адреса и местонахождение наиболее важных военных и гражданских учреждений оккупантов: рейхскомиссариат «Украина» находился на Шлоссенштрассе,[8] верховный немецкий суд – на Парадной площади, штаб командующего карательными войсками генерала фон Ильгена занимал двухэтажное здание в самом центре города, штаб начальника тыла германской армии генерала авиации Китцингера помещался на Шульцштрассе, а штаб интендантской службы группы армий «Юг» – в большом здании на окраине Ровно. Кроме того, была раскрыта или уточнена дислокация ряда более мелких штабов и учреждений, а также местожительство крупных нацистских функционеров и генералов.
Кузнецов подолгу размышлял о предстоящей операции, стараясь представить ее во всех возможных деталях, консультировался с Центром, беседовал с Медведевым и Лукиным. Но никакие предварительные меры не могли полностью гарантировать его от провала. Разведчик же, как и сапер, ошибается один раз.
Конечно, подготовка Кузнецова на этом этапе носила не столько технический, сколько психологический характер. Надо было взять себя в руки, обуздать свой гнев и ненависть к врагу.
Командир отряда Медведев не жалел усилий, пытаясь убедить Кузнецова в том, что его главная задача в стане врага будет состоять не в исполнении актов возмездия, а в ведении разведки.
6 ноября 1942 года, как писал Медведев в своей повести «Сильные духом», в лагере царило праздничное настроение. С огромным вниманием партизаны прослушали по радио доклад Председателя Государственного Комитета Обороны, в котором выражалась твердая уверенность в том, что Красная Армия и партизаны разобьют ненавистного врага и погонят его назад.
На другой день состоялся самодеятельный концерт, в котором участвовал и Кузнецов, – он прочитал «Песню о Соколе» Горького. Слушали его затаив дыхание. Горьковские слова о высоком призвании человека хотелось повторить каждому.
«О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!..»
Медведев вспоминает, что в тот вечер Кузнецов подошел к нему и решительно заявил:
– Прошу немедленно направить меня в Ровно. Слова товарища Сталина о расплате с фашистами обращены в первую очередь ко мне.
– Хорошо, Николай Иванович, готовьтесь, – ответил Медведев.
«Aequam memento rebus in arduis» («Приятель, постарайся остаться равнодушным») – так начинается одна из лучших од римского поэта Горация. Эту оду Кузнецов выучил в оригинале еще в студенческие годы, и никогда не забывал ее. Непроизвольно напевал он слова оды и в тот памятный вечер накануне запланированной поездки в Ровно.
Тайное послание Черчилля Сталину
Еще в начале осени 1942 года к отряду «Победители» присоединилась не совсем обычная группа – семейный «отряд» Струтинских. Глава семьи – Струтинский Владимир Степанович привел с собой сыновей – Николая, Георгия и Ростислава.
Отрядом командовал старший сын Струтинского – Николай. Несколько позднее в отряд пришли его мать – Марфа Ильинична, сестра Катя, младшие братья Вася и Слава, а также тетя по отцовской линии – Ядзя. Струтинские были родом из Западной Украины. Они сразу включились в боевую деятельность отряда, так как хорошо знали местные условия и людей. Даже старая Марфа Ильинична привлекалась к ведению разведки, в частности, с этой целью она ходила в Луцк. Позднее эта мужественная патриотка была убита фашистами.
Главе семейства Струтинских – Владимиру Степановичу было поручено отвезти лейтенанта Пауля Вильгельма Зиберта в Ровно. От партизанской базы до Ровно надо было проделать свыше сотни километров.
По указанию Центра задача Николая Грачева состояла в том, чтобы проникнуть в Ровно, ознакомиться на месте с обстановкой, осмотреть город и быстро возвратиться в отряд. Речь шла о сугубо ознакомительной миссии.
На рассвете из леса выехала коляска. Хорошо накормленные, рыжей масти кони быстро катили ее по полевой дороге. На лошадях была добротная сбруя, украшенная медными бляшками и пластинками. Конские гривы были расчесаны, а хвосты подвязаны.
Пожилой кучер восседал на облучке и негромко поторапливал коней. На заднем сиденье развалился сероглазый мужчина лет тридцати, притворившись, что дремлет. В карманах у него кроме разных документов и эсэсовских жетонов имелась справка, в которой говорилось, что лейтенант Пауль Зиберт является чрезвычайным уполномоченным хозяйственного командования «Викдо» и ведает заготовками провианта в Людвипольском и Клесовском районах Ровенской области. В документе содержалась просьба оказывать сотруднику «Викдо» всевозможное содействие.
Осеннее серое небо повисло над землей и затрудняло обзор. Видимое пространство сжалось до размеров небольшого круга. Было прохладно и сыро. Кузнецов еще и еще раз мысленно проигрывал сценарий своего появления в Ровно. Казалось, он уже достаточно много знал о немцах: работал бок о бок с ними на Уралмаше, наблюдал, как ведут себя немцы в плену, встречался с ними в бою, видел их и в положении «хозяев» на оккупированной территории. Каждая новая встреча заставляла Кузнецова вносить поправки в, казалось, уже сложившийся образ лейтенанта Зиберта. Но в этом портрете недоставало главного штриха – мнения самих немецких лейтенантов и гауптманов[9] об образе Пауля Зиберта созданного воображением Кузнецова. Как-то примут они его, не обнаружат ли с первого же взгляда, что перед ними вражеский лазутчик, а не свой брат ариец?
Поэтому Медведев на прощание еще раз напомнил, что он не дает Кузнецову никакого задания. Никакого, кроме одного, – походить по городу, привыкнуть к немецкой форме, к немецкому окружению, войти в обстановку и наметить план вживания. Никакой самодеятельности! Осмотреться и немедленно назад, в лагерь!
Километрах в двадцати от Ровно, на Кудинском хуторе, путники сделали остановку в доме Вацлава Дигадлы, родственника Струтинского. Переночевали и утром двинулись дальше. Вблизи Ровно заехали еще к одному родственнику Струтинского, оставили у него коней и повозку, а сами пошли в город.