12 августа утром Кузнецову сказали в Центре, что через несколько дней он будет сброшен на парашюте в район дислокации партизанского отряда «Победители».

– Николай Иванович, – напутствовал его высокий худощавый генерал, – Родина в опасности. Фашисты вышли к Сталинграду. Вам поручается задание исключительной важности! Вы направляетесь в распоряжение капитана госбезопасности Медведева в тыл противника.

Кузнецов молча смотрел в глаза генералу, который являлся одним из главных руководителей Центра. Что он мог ответить ему? Будущее было скрыто завесой неизвестности. Единственное, что он мог продемонстрировать сейчас, так это решимость до конца выполнить свой долг, оправдать оказываемое ему доверие.

– Беден тот человек, которому не за что отдать свою жизнь, если потребуется, – тихо проговорил Кузнецов, глядя в глаза генералу.

– Ваша главная задача доставать подлинные и достоверные документы о планах немцев на предстоящие военные операции и одновременно захватывать высокопоставленных офицеров и генералов вермахта, которым поручено осуществление этих планов или которые, в силу своего служебного положения, могут знать о них, – деловито инструктировал Кузнецова генерал. – Что касается вопросов тактики ваших действий, то, полагаю, вы ее достаточно освоили за время обучения. Желаю вам успеха, удачи и боевого настроения!

Вернувшись на базу, Николай написал младшему брату Виктору письмо, в котором трезво оценил предстоящее задание и выразил твердую уверенность в том, что выполнит его, иначе живым назад не вернется:

В день, когда Кузнецова напутствовали высшие руководители Центра, в Москву прилетел премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, которого сопровождали начальник имперского генерального штаба генерал А. Брук, заместитель министра иностранных дел А. Кадоган, маршал авиации А. Тедер, генерал А. Вейвель и другие высокопоставленные гражданские и военные чины Великобритании.

Вместе с Черчиллем прибыл Аверелл Гарриман, личный посланник президента США Ф. Рузвельта. Сталин и Черчилль встретились за ужином в тот же день. На переговорах, проходивших в Кремле, вскрылись серьезные разногласия между Сталиным, с одной стороны, и Черчиллем и Гарриманом, с другой. Советское руководство настаивало, чтобы второй фронт был открыт Англией и США еще в 1942 году в Западной Европе путем десантирования на французское побережье хотя бы шести-восьми дивизий. Черчилль, со своей стороны, доказывал, что от такой операции было бы больше вреда, чем пользы, и ссылался на то, что крупную союзническую операцию в Европе Англия и США планируют провести в 1943 году.

Соглашение об открытии второго фронта не было достигнуто, хотя обе стороны понимали, что им следовало избегать обострения отношений между собой в период, когда инициатива на всех фронтах принадлежала противнику.

По возвращении в Лондон Черчилль утверждал, что Советское правительство якобы согласилось с доводами союзников о невозможности открытия второго фронта в 1942 году. На это последовал демарш советского посла в Великобритании Майского, который заявил министру иностранных дел Великобритании Антони Идену, что визит Черчилля произвел на членов Советского правительства неблагоприятное впечатление, поскольку не был решен главный вопрос.

Так случилось, что 25 августа 1942 года – в день публикации в советской и английской печати сообщения о визите Черчилля в Москву – в 150 километрах от Ровно спустилась на парашютах группа советских разведчиков, среди которых находился Николай Васильевич Грачев, он же – Николай Иванович Кузнецов. Десантирование проходило ночью. В отряд «Победители» прибыло тогда 13 человек: Иван Яковлевич Соколов, Николай Тарасович Приходько, Михаил Макарович Шевчук, Николай Акимович Гнидюк, а также несколько бойцов-интернационалистов.

Пан Болек

По свидетельству сослуживцев, Кузнецов отличался выдержкой и сдержанностью. Не помнили случая, чтобы он проявлял нервозность или повышал голос, когда был недоволен.

Он принадлежал к тем людям, которые мало говорят о себе, – о них говорят их дела и поступки. Чем лучше узнаёшь его, тем больше убеждаешься в том, что причиной его замкнутости были не некоммуникабельность или самомнение, а скромность, естественная скромность человека, который не находил в своей жизни ничего такого, что могло бы поразить других. Он считал свою биографию самой обыкновенной и по-доброму завидовал тем, чья жизнь была наполненна, интересна. Так писал о Кузнецове Медведев.

Был холодный дождливый день. Кузнецов, направленный в отряд как Николай Грачев, добрался до места назначения. Под кроной столетнего дуба состоялся его разговор с Медведевым.

Медведев так вспоминает эту встречу:

– Ваша семья находится в Москве? – неожиданно спросил он меня.

– Да, в Москве у меня осталась жена, – ответил я. – Сын же пошел добровольцем в армию.

– Что-нибудь знаете о нем?

– Почти ничего.

– И я о своих родных ничего не знаю. По правде сказать, жил я как бобыль, одиноко и в свои тридцать лет даже жениться не успел. Мой брат находится в армии. С первых дней войны. В октябре 1941 года под Вязьмой попал в окружение. Месяц блуждал по лесам, изголодался и натерпелся всего, пока не вышел к своим в районе Волоколамска. Представьте себе, вдруг звонит он мне по телефону и говорит, что находится на Ржевском[6] вокзале в Москве. Провели мы с ним вместе два часа, пока его эшелон стоял на станции. Что с ним сейчас, не знаю. Перед отлетом из Москвы я отправил ему письмо на адрес полевой почты.

Наш разговор был прерван неожиданным шорохом, раздавшимся под одним из ближайших кустов. Прислушавшись, мы различили и хриплое дыхание какого-то существа. Не сговариваясь, с оружием наготове, мы стали приближаться к кусту.

Нашим глазам предстал лежащий на земле ребенок. На вид ему было лет шесть-семь. Его голова была запрокинута, и на наш оклик он отозвался чуть слышным голосом.

Вид у него был ужасный. Худой, изможденный, одетый в лохмотья, на ногах гнойные язвы. Он смотрел на нас помутившимися, почти безжизненными глазами и зябко ежился. С трудом нам удалось выяснить, что его зовут Пиня, что он убежал из гетто в надежде найти свою мать, которую фашисты угнали вместе с другими куда-то за город. Он искал ее в лесу, заблудился, обессилел и вот уже несколько дней лежал под кустом.

Николай стоял бледный, сжав губы. Не говоря ни слова, он снял с себя ватную куртку, осторожно завернул в нее мальчика и быстрым шагом зашагал в сторону лагеря.

Вечером он пришел ко мне и попросил побыстрее направить его в Ровно.

…Между тем и без того непростое дело заброски Кузнецова в Ровно неожиданно осложнилось. На первый взгляд, речь шла о пустяке, но он мог иметь фатальные последствия. Выяснилось, что Кузнецов иногда разговаривал во сне, и конечно же на родном русском языке.

– Как бы вас эта привычка не подвела, – предупреждал, его Медведев. – Вам надо забыть русский язык. Говорите исключительно по-немецки. Используйте в этих целях доктора Цессарского.

В то время отряд находился в Сарненских лесах, которые раскинулись на десятки километров. Но лес не был сплошным массивом. Он перемежался полями, лугами, населенными пунктами.

Отряд «Победители» сначала насчитывал около ста человек. Обстановка и задачи, решаемые отрядом, не позволяли ему долго задерживаться на одном месте, поэтому отряд непрерывно маневрировал.

В зимнее время бойцы жили в землянках, а в другие времена года – в шалашах и палатках. Лагерь обычно располагался полукругом. В центре полукруга на небольшой поляне размещался костер, вблизи и симметрично от него – штабные палатки, затем палатки медицинской службы, радиовзвод и кухня. Немного за ними – отделение разведчиков-наблюдателей, а дальше располагались боевые подразделения. Такой «населенный пункт» обычно находился на одном месте не более дня.