Пожалуй, Сангрита бы долго и запальчиво спорила с этим утверждением, вздумай Шут обронить его вслух. Но эльф молчал: меньше всего ему хотелось вести дискуссии о нравственности с некогда изнасилованной им девицей. Ему вообще редко кто-то нравился настолько, чтобы оголять душу и мериться в суждениях. И уж точно в эту категорию никак не вписывались женщины, которые ложились к нему в постель, особенно если учесть, что случалось это, все чаще, без их согласия. Все свои краткие связи Шут даже не помнил, а эти несчастные, зацепившие себе на беду его взгляд и заставившие разыграться фантазию, рассматривались им лишь как средство получения удовольствия.
Успокоив свое донельзя возмущенное чувство прекрасного тем, что терпеть убожество этой сараеподобной гостиницы придется лишь до утра, музыкант с холодно-надменным видом прошествовал к барной стойке, где скучал сонный хозяин, время от времени бросая на свою постоялицу-полуночницу завистливые взгляды. У той сонливости не было ни в одном глазу: она полностью погрузилась в какие-то записи и не замечала ни безмолвную тоску бармена, ни обшарпанность зала, ни печально знакомого ей эльфа. Прервав на секунду свою кропотливую работу, девушка с хмурым видом просмотрела написанное, сердито скомкала лист и принялась что-то чертить, на этот раз на салфетке, так как бумага закончилась. На столешнице скопилась целая куча мятых шариков: очевидно ведьма сидела здесь давно и безуспешно.
Демолир же окинул хозяина взглядом аристократа, по нелепой случайности оказавшегося в окружении быдла, и, заказав комнату, отправился наверх. Он так и не подал виду, что знает рыжеволосую ведьму. Та, в свою очередь, тоже не спешила с ним здороваться, что только радовало. Шуту она была неинтересна и перспектива обсуждения ее возможных к нему претензий вызывала лишь раздражение.
Равно как и обеденный зал, комната радужных впечатлений не вызывала. Старые обои, ветхий скрипучий пол, исцарапанная мебель… Взгляд же на кровать вызвал тоскливое воспоминание об огромном роскошном ложе в хозяйской спальне его особняка. Спать там, в отличие от узкого гостиничного недоразумения, было сущим блаженством. Мда… эту ночь ему явно стоило провести там. Если бы только не чертов кошмар!
Вернувшиеся мысли о давнем сне окончательно отбили всякую охоту ложиться спать. Снова видеть, как, один за другим, умирают члены его семьи не хотелось, а в том, что кошмар снова вернется, сомнений не было. Раньше он снился ему каждые полгода, в последнее время — каждую неделю. И ни разу не было, чтобы он переставал сниться, не закончившись. Даже если Шут просыпался задолго до конца, сон продолжался на следующую ночь, с прерванного места. Следовательно, стоит ему сейчас отключиться, как пытка возобновится с новой силой.
Непрестанно жалея себя и обвиняя весь мир в чудовищном заговоре с целью окончательно свести одного небезызвестного эльфийского лорда с ума, музыкант покопался в вещах и достал маленькую шкатулку. Он был бы и рад по-настоящему потерять рассудок, ведь с безумия, как говорится, спроса нет, но небеса упрямо отказывали ему в этом подарке. Наверное, почувствовав наплевательское отношение что общества, что высших сил, Шут и пустился во все тяжкие. Если уж его мирное, благообразное существование все равно никому не нужно… Что же касается личных моральных принципов, то к себе это словосочетание он затруднялся применить. Может, и не осталось у него уже никаких принципов?
В шкатулке было не что иное, как Чудо-порошок. Собираясь впопыхах, он все же не забыл наполнить ее, зная, что долго без него не выдержит. Наркотики давно уже стали для музыканта каким-никаким, но лекарством от паскудности жизни. Иллюзии, в отличие от реальности, скуку не навевали, а, напротив, были делом чрезвычайно интересным. Правда, чтобы таковыми они и оставались, дозу приходилось постоянно увеличивать и, к настоящему моменту, от количества порошка, которое Шут принимал за раз, запросто мог скончаться любой здоровый мужчина в расцвете сил. Его же, как всегда, спасала принадлежность к оборотням. Только поэтому он был до сих пор жив и не страдал всеми теми многочисленными заболеваниями, которые вызывает длительное принятие наркотиков.
…Просторный, безупречно украшенный бальный зал заполняют танцующие пары. Музыка в самом разгаре, прелестные молодые леди из знатнейших семей беспечно вальсируют с не менее родовитыми кавалерами. И он тоже с кем-то танцует… С какой-то очередной красавицей кукольной внешности, что уже минуты две безостановочно, воодушевленно, захлебываясь словами говорит ему что-то о музыке, в которой абсолютно не разбирается. Как же ее зовут? Агнесс? Ангелия? Анита? А, неважно. Она несет какую-то околесицу, а он, сохраняя на лице заинтересованное выражение, украдкой поглядывает на Мелиссу. Будь его воля, он танцевал бы только с ней. Ну и еще с дочерью. Хотя, на каждый танец с ней находится столько претендентов, что напоминать о себе даже как-то неловко. Она очень похожа на мать. И внешне, и характером… До того как он женился на Мелиссе, ее многочисленные поклонники выстраивались в очереди, чтобы хоть раз пройтись с ней в кадрили и бились на дуэлях, если кому-то казалось, что на его право находиться рядом с синеглазой эльфийкой кто-то бесчестно посягает… И это бы продолжалось до сих пор, если бы не замужество. Красота его жены все так же ослепляет и вселяет желание совершать ради нее подвиги, писать о ней стихи и кричать во все горло, что женщины восхитительнее нет на свете. И, конечно, он бы ни за что не отправился по собственной воле танцевать с какой-то малолетней кокеткой, если бы она не была дочерью его хороших знакомых. Мелисса же, тем временем, стоит у окна и увлеченно о чем-то беседует с графиней… А графиню-то как зовут? Черт ее знает, надо будет поинтересоваться у жены.
А танец близится к концу. Наконец-то, скоро можно будет вернуться к благоверной и не мучить себя больше всякими болтливыми дурехами! Вот только почему его гложет какое-то неприятное предчувствие? Интуиция? Глупость какая. Наверное, его просто утомила эта Адель. Или Алисия?
Еще круг вальса и танец закончен. Обмен любезностями с партнершей, светская беседа с ее отцом, льстивые комплименты в адрес ее матери… Ах, как замечательно, что он давно женат и его никто не будет обрабатывать как возможного жениха! И, кстати говоря, где его дети и жена? Взгляд в сторону окна, около которого она стояла: ну какая же все-таки сегодня красивая луна!.. И тут чувство реальности покидает его.
Откуда в зале взялся волк?! Это чья-то неудачная шутка? Где Мелисса?! Кажется, его плохое предчувствие начинает оправдываться… Так где… Нет! Только не это! Это жестоко, слишком жестоко! Это просто не может быть правдой! Нет, нет, нет…
Шут закурил, чувствуя, что руки нервно трясутся. Он слишком хорошо знал продолжение этой истории: голодная волчица нападает на его беззащитную жену, с которой только что разговаривала в человеческой ипостаси, его сын пытается оттащить злобно рычащее животное, его дочь бросается на подмогу брату… Чем она-то могла помочь, глупышка? Но умирали они одинаково мучительно. Когда он, наконец, пробрался через паникующую толпу к месту событий, еще жива была только Мелисса, но и ей оставались считанные минуты. Кажется, от испуга и растерянности он нес что-то горько-патетичное. Хуже всего было осознавать, что все получилось слишком непредсказуемо, быстро, что он был слишком далеко, чтобы как-то помочь… и что сделать уже ничего не может. Разве что покончить с собой, уйти вслед за ними. А она, словно прочитав мысли, тихо просит держать себя в руках и остаться жить, что бы ни случилось. И он до сих пор держит слово. Несмотря на то, что волчица (для полного комплекта, наверное) цапнула еще и его, сделав таким же опасным для окружающих. Несмотря на то, что с каждым годом все больше хочется нарушить обещание и неизвестно, насколько еще его хватит. Раньше, по крайней мере, его личная драма не снилась ему так часто. Да что там говорить, раньше она ему только снилась, а сейчас он это видит даже под действием Чудо-порошка!