Мэнни присвистнул, удивление его сменилось облегчением.

– Ты шутишь! Нет, серьезно? Он сделал твердое предложение?

Тодд кивнул.

Мэнни поднял глаза к потолку.

– Бог есть все-таки! – Затем взглянул на Тодда. – Ну, расскажи мне! Сколько он заплатит?

– Рус предложил нам девять миллионов на момент, когда она будет закончена.

Радость на лице Мэнни погасла. Недовольство переросло в удивление, а удивление сменилось болезненным ощущением.

– Девять миллионов? – Он застонал, как от боли. – И это хорошие новости?! Ты уже занял двенадцать. Сейчас ты должен больше четырнадцати. Ты все поставил на карту…

– Да ведь это только его начальное предложение, – возразил Тодд. – Ведь никто не начинает с высокой цены, верно? И чего этот голландец крутился и вынюхивал вокруг? Говорю тебе, Мэнни, люди начинают понимать, что у нас за дело.

– Ну да, шакалы пронюхали и готовы разорвать тебя на кусочки. Ну и что сказал Хэнк этому… тому, кто сделал предложение?

– А ты что думаешь? – усмехнулся Тодд. – Сказал ему, чтобы и думать забыли. Хэнк – как я. Он верит в то, что мы затеваем. Все, что мы должны сделать, – это пережить черную полосу. Все в конце концов будет хорошо.

Катрине хотелось биться головой о стену. Говоря по телефону из кухни, она пыталась быть терпеливой.

– Нет, – сказала она твердо. – Осси, совершенно точно, что я не смогу пойти с тобой обедать. Даже и разговоров не может быть. Да, и мне тоже жаль.

На самом деле это было неправдой. На самом деле она жалела, что пообещала встретиться с ним. Начиная с понедельника, он звонил уже два раза и прислал ей огромный букет красных роз.

– Катрина, – нежно говорил он в трубку. – Я понимаю, тебе сейчас очень тяжело из-за смерти отца. Я все понимаю, но давай пообедаем, и я, может быть, облегчу твою боль.

Как она могла сказать ему, о чем она думает? Как она могла признать, что ее реакция на его записку была нетипичной для нее? Что записка появилась как раз в тот момент, когда она была не в себе, что она – замужняя женщина, которая против внебрачных связей.

– Я не составлю тебе хорошую компанию, – сказала Катрина. – Ты прав, мне действительно тяжело сейчас.

Но не смерть отца явилась причиной ее теперешнего состояния, а тот кошмар, в котором они оказались. Тодди был невыносимым с момента похорон. Он был не в себе от волнения все выходные. Она была уверена, что он что-то скрывает…

– Ну, может быть, пообедаем завтра? – настаивал Осси. – Я пробуду еще только два дня в Лондоне. Потом я уеду в Нью-Йорк на шесть недель.

«Слава тебе, Господи, – подумала она, как только это услышала. – Осси уедет, и будет в моей жизни хоть одной проблемой меньше».

– Тогда только пообедаем, – сказала она суровым тоном. – И не увлекайся.

– Катрина! – воскликнул он взволнованно. – Но у меня уже куча разных идей. У нас будет чудесный обед.

Когда она повесила трубку, то не смогла удержаться от улыбки. По крайней мере хоть какое-то разнообразие. Тем не менее завтра она скажет ему: никаких больше роз, никаких записочек, никаких грандиозных планов. «Но я его тихо устраню, – сказала она себе. – В конце концов, если быть честной, ты сама подала ему надежду. Но кто мог знать, что ситуация выйдет из-под контроля?»

После этого она пошла убирать в кухне. Миссис Бриджес не приходила во вторник, это был единственный день, когда Катрина управлялась сама. Правда, Катрина была не против этого. Иногда по утрам она предпочитала оставаться дома одна, наедине со своими мыслями, не будучи вынужденной слушать сплетни. По правде говоря, она решила отпустить миссис Бриджес в конце месяца. Надо же было что-то сделать, чтобы хоть как-то сократить расходы.

Катрина настояла на том, чтобы выставить виллу на продажу. Это было единственным решением, которое они приняли после той встречи с Роша в четверг. Не доверяя в этом Тодду, она позвонила в фирму по продаже недвижимости.

– Ты и без того загружен, – сказала она Тодду, заявив, что продажу виллы берет на себя. Конечно, продажа не выход, но хотя бы что-то она делала…

В дверь позвонили, когда она готовила себе обед.

Закрыв Мака в кухне, она вышла в холл, на ходу вытирая руки кухонным полотенцем. Когда Катрина открыла переднюю дверь, все, что она смогла увидеть, был огромный букет: лилии, розы и гвоздики, и сверху огромное облако красивой упаковки.

– Цветы для миссис Тодд, – сказал человек, которого она почти не видела из-за букета.

– О нет, – простонала она, – не надо больше!

Вдруг ей бросили букет в лицо. Катрина отступила на шаг, пытаясь повернуться, но не успела сделать этого, как чья-то рука зажала ей рот. Ее повалили на пол в холле. Она смутно видела других мужчин, потом ее голову насильно приподняли вверх, и теперь она смотрела на потолок. Прижатая к полу, она едва могла дышать. Она услышала, как хлопнула передняя дверь, потом тяжелые шаги на лестнице, потом, как открывали и закрывали дверь в спальню, звук, как будто кто-то вошел и вышел из кухни, отчаянный лай Мака. Потом ее потащили в гостиную и бросили на диван.

Изнасилование! Ужас расползался по ее телу. У нее звенело в ушах от собственных криков. Она вцепилась в руку, которая зажимала ей рот. Извиваясь, Катрина пыталась визжать и кусаться, но кто-то из мужчин скрутил ее и ткнул лицом в подлокотник. Чье-то колено уперлось ей в спину. Ее схватили за волосы, оттянули голову назад и вставили в рот кляп. Она кричала, но крики заглушало кухонное полотенце, которым было обернуто ее лицо. Катрина задыхалась. Ей заломили за спину руки и посадили на диван.

Сдавшаяся, с отчаянно бившимся сердцем, она взглянула на двоих мужчин, стоявших над ней. Удивительно, но она почти чувствовала к ним благодарность из-за того, что их лица не выражали похоти, а лишь одно пустое равнодушие. В дверном проходе появился еще один человек, в руках он держал чемодан. Он смотрел поверх нее на окна. Затем кивнул. Она дернулась, почувствовав, что кто-то стоит над ней. Потом появился четвертый – высокий, сильный, с утомленным лицом, он был явно старше остальных. Он прошелся по комнате и сел в кресло.

Да, но где же у них маски? Чулки? Они были в перчатках, но не прятали своих лиц. У того, здорового, были темные глаза и пронизывающий взгляд.

Невольно она снова закричала. Она сама слышала свой крик, от которого у нее звенело в ушах, она чувствовала напряжение мышц, но полотенце заглушало все звуки. Все, что она могла слышать, это лай Мака в кухне. Да часы, которые тикали в холле. Час дня. «Боже мой, пусть они не трогают меня. Пусть не трогают. Пожалуйста…»

Двое из них отошли; один сел на вертящийся стул рядом с пианино, другой – напротив дивана. Человек, стоявший в дверном проеме, поставил на пол свой чемодан, подошел ближе и сел рядом с ней. Она вздрогнула, когда он дотронулся до нее.

– Миссис Тодд, – сказал здоровый, глядя на нее. Ее сердце екнуло. У него был странный акцент.

Иностранец со смуглой кожей, совсем не такой, как у англичан. Но его тон не был угрожающим. Мак продолжал так сильно лаять в кухне, что ей приходилось напрягаться, чтобы понять, что он говорил.

– Мы хотим видеть вашего мужа. Он в конторе? Секунду она мочала, растерянная и испуганная.

Человек повторил свой вопрос.

– Да, – кивнула она и снова отпрянула, когда сидящий рядом с ней человек дотронулся до ее бедра. Посмотрев вниз, она увидела в его руке что-то металлическое. И вдруг выскочило лезвие с такой силой, что она отпрыгнула. Она замычала, переводя взгляд на толстяка, и одним взглядом молила его о пощаде: «Пусть он не трогает меня. Пусть он не делает мне больно».

Толстяк продолжал говорить. Ей приходилось напрягаться, чтобы разбирать, что он говорил, у него был сильный акцент. В конце концов она поняла, что, если она обещает не кричать, они вынут полотенце изо рта. Они хотели, чтобы она позвонила Тодду и попросила его прийти домой. Просто так, без всяких объяснений.