Наконец все было закончено, и, покинув Горелую Бухту, «Дочь морей» стремительно полетела по волнам, словно желтая птица. Дул устойчивый юго-западный ветер, наполняя паруса, вздымая барашки волн, неся с собой жаркое дыхание неведомых мест, где, как утверждали некоторые, находился непреодолимый для мореходов Огненный Пояс. Ветер держался более десяти дней, так что Отгар укрепил рулевые весла, в которых пока не было надобности, и, оставив присматривать за ними самого молодого из команды, присоединился к игрокам в «мельницу».

Конан отметил, что ванир быстро пришелся по душе большинству головорезов: особо не задираясь, спуску он никому не давал и заслужил всеобщее одобрение, накостыляв по шее бывшему сутенеру, который отпустил в его адрес какую-то неосторожную шутку. Отгар довольно чисто говорил по-зингарски и за словом в карман не лез, веселя своих новых товарищей грубыми прибаутками. Дон Сантидио почти не показывался из каюты, ссылаясь на жару, но киммериец подозревал, что причина совсем в другом, и предпочитал спать на мостике, подстелив свернутый брезент и бросив под голову плащ. Большинство команды тоже спало на палубе: внизу стояла духота и запах смолы, которой тщательно обмазали переборки. Только немедиец и еще несколько человек, страдавших морской болезнью, сидели на второй палубе на скамьях для гребцов, время от времени высовывая головы в отверстия для весел и опорожняя желудки. Однако и они вскоре оправились и поднялись наверх — все, за исключением Эвраста, который никогда прежде не видел моря и пугался его необъятности.

Все было спокойно на борту «Дочери морей»: бывалые моряки исправно несли вахту, Отгар ночью не отходил от рулевых весел, предпочитая отсыпаться днем и отлучаясь с юта не иначе, как поставив у рулей дежурного. В корзине на верхушке передней мачты всегда сидел кто-нибудь из команды, высматривая чужие корабли, остров или скалу, не нанесенные на карты. Но морская гладь оставалась пустынной, ветер все так же наполнял паруса, диера скользила вперед под негромкий плеск воды за кормой.

Помимо драки ванира с сутенером за все время случилась только еще одна стычка. Спор вышел о дельфинах, стайками плывших рядом с кораблем. Один из моряков утверждал, что бог пучин Даон превратил в этих рыб пиратов, дерзнувших напасть на его дворец, стоящий, как всем известно, на стеклянном острове посреди океана. Безусый юнец, промышлявший на рынках Кордавы изъятием кошельков у зазевавшихся граждан, возразил, что дельфины не могут происходить от пиратов, ибо это существа добрые, благоволящие к людям, и что знаменитый поэт Арионис, чьи стихи он знает наизусть, раз, не желая попасть в руки морских разбойников, прыгнул в воду и был спасен дельфинами.

— Не стали бы они помогать человеку, которого хотели вздернуть на рее, если бы сами когда-то были пиратами, — заключил воришка. — Я точно знаю, что эти рыбы когда-то были благочестивыми рыбаками.

— Много ты понимаешь, грамотей, — ощерился моряк. — Да если хочешь знать, я сам старый корсар. А ну-ка, кину тебя за борт и посмотрю, станут ли спасать тебя мои родичи!

Он ухватил воришку за шиворот, и тот сразу же впился в дубленые щеки пирата острыми ногтями. Моряк взвыл и сдавил противнику шею. Дело могло кончиться плохо, если бы не подоспел прогуливающийся рядом Сантидио. Он оттащил юнца и на всякий случай показал забияке-матросу свой изящный кинжал.

— Оба вы неправы, — сказал дон Эсанди миролюбиво, — во-первых, дельфины не рыбы, они вскармливают детенышей молоком, как многие животные на суше. Во-вторых, свою родословную эти существа ведут от слуг и служанок богини Иштар. Однажды Наипрекраснейшая повздорила с грозным Мардуком, и тот поразил ее летучий корабль своей молнией. Корабль упал в море и стал тонуть. Боги, как известно, бессмертны, так что Иштар ничего не грозило, но ее слуги происходили от любовных утех небожителей с земными женщинами, поэтому, чтобы они не захлебнулись в пучине, Иштар обратила их в дельфинов. С тех пор они живут в море, но, вспоминая о прошлом, любят сопровождать корабли и часто спасают тонущих. Что же касается пиратов, напавших на дворец Даона, от них произошли спруты и каракатицы. Как видите, вам не о чем спорить.

Дон Эсанди со смехом рассказал об этом случае Конану, который во время стычки проверял трюм. Киммериец построил на палубе всю команду и пообещал, что всякий, кто осмелится затеять потасовку, будет иметь дело с ним лично, а вернее — с его кулаками. То ли угроза подействовала, то ли жара не располагала сорвиголов к силовым забавам, но все предпочли потягивать пиво, метать кости и травить байки… До поры до времени, как отлично понимал киммериец.

Он плавал на многих кораблях с разными людьми и хорошо знал, что вынужденное безделье команды — первый враг капитана. Конан жалел, что не догадался распорядиться купить вместе с боевым оружием учебное, устраивать же тренировочные поединки на настоящих мечах было небезопасно: зная горячий нрав зингарцев, капитан предвидел чреватые местью ссоры из-за неизбежных в таких случаях ран — все же его люди были вольными бандитами, а не привыкшими подчиняться воинами. Киммериец уже готов был просить морских богов угомонить ветер, чтобы посадить бездельников на весла. Но вместо штиля с севера надвинулись тучи — предвестники урагана.

Стоя сверху носовой каюты на огороженном резными перилами мостике, Конан тревожно вглядывался в приближающуюся пелену дождя. Ветер все еще дул ему в спину, но стал теперь порывистым, в нем образовались холодные струи, зябко пробегавшие по телу.

— Может быть, ты все-таки ошибаешься, — проговорил стоявший рядом Сантидио, — мы получили благословение…

Ветер вдруг круто изменил направление. Теперь он дул слева, гоня перед собой длинные валы зыби. Захлопали паруса, диера качнулась на правый борт, матросы, не дожидаясь команды, бросились к шкотам.

— Пойдем левым галсом, — сказал дон Эсанди, сжимая побелевшими пальцами медальон Дестандази.

— Нет! — рявкнул Конан. — Ветер будет все время меняться. Это тайфун!

И, наклонившись к палубе, прокричал:

— Убрать паруса! Опустить мачты!

Матросы освободили фалы — реи поползли вниз. За ними по канату скользнул дозорный. Ванты обрубили и, придерживая задние, осторожно опустили обе мачты вперед, укрепив их в деревянных гнездах. Паруса свернули и убрали в брезентовые чехлы.

Бандерос носился по палубе, подгоняя не занятых такелажем и оснасткой людей.

— К веслам, канальи! — вопил он, щедро раздавая пинки и зуботычины. — Вниз, воровское отродье, чтоб вам жить на королевскую пенсию!

Отгар уже стоял у рулей, выправляя диеру носом к ветру. Порывы его становились все сильней, волны стали круче, они с шумом разбивались о левый борт, лицо кормчего покрылось испариной.

— Весла на воду! — проорал Конан в жестяной раструб, соединенный со второй палубой, где сидели гребцы. — Правый борт греби, левый табань!

Бандерос внизу повторил его команду, весла опустились: два с половиной десятка по левому борту, столько же — по правому. Гребцы неумело пытались развернуть судно. Несколько весел сломались. Огромная волна ударила слева, «Дочь морей» накренилась так, что Конан и Сантидио едва устояли на ногах — вода перекатилась через палубу, не достигнув, правда, мостика. Ванир на юте изо всех сил напрягал мускулы, но без помощи гребцов не мог повернуть тяжелое судно, потерявшее ход.

— Эй, на палубе! — рявкнул Конан, перекрывая рев ветра. — Давай на помощь к рулевому!

Двое матросов кинулись на корму, остальные продолжали крепить к доскам убранные паруса, опасаясь, что их могут смыть волны.

Внизу, спотыкаясь о тюки и ящики, Бандерос носился по проходу между скамьями, награждая своих людей затрещинами.

— Гребет только правый борт! — орал он. — Давай, ребята, а не то пойдем на корм акулам!

Диера, наконец, встала носом к ветру, то и дело погружая таран в накатывающиеся валы. Хлынул дождь. Конан и Сантидио накинули капюшоны плащей, пристально вглядываясь в серую завесу, скрывшую море и небо,