Конан и Сантидио одновременно бросились вперед. Родагр бузуспешно щарил в траве, пытаясь найти кристалл. Потом вскочил, сорвал с пояса синий мешочек, замахнулся…
— Осторожно! — закричал Сантидио. — Это сонный порошок, прикрой лицо!
Серое облако взорвалось у них под ногами, мелкая пыль легко проникла сквозь пальцы, предостережение дона Эсанди оказалось тщетным. Первым, выронив шпагу, рухнул Сантидио. Конан, который умел надолго задерживать дыхание, ныряя под воду, еще брел вперед, но ноги его подкашивались, руки, сжимавшие меч-самосек, слабели. Он боролся со сном, но вязкая пелена окутывала сознание, делая призрачным все окружающее, маня сладостью непрошенного покоя… Варвар зашатался и упал на колени. Так он и застыл, опустив голову на грудь и все еще сжимая обеими руками двуручный меч.
Чернокнижник подобрал кристалл, подошел к Сантидио и поставил ногу ему на грудь.
— И что ты выиграла? — обратился он к жрице, глумливо улыбаясь. — Теперь вместо сестры я получил брата. Ты проиграла, женщина, смирись с этим.
— Я уже сказала, что… — начала было Дестандази, но тут вперед выступил Гевул.
— Погодь-ка, — прогудел он, — тебе ведь самосек нужен? Так я подам.
— А это что за урод? — надменно спросил чернокнижник.
— Да живу я здесь, — отвечал кузнец, враскачку ковыляя к застывшему на коленях варвару, — согласные мы, на все согласные, и меч забирай, и дерево, и гостечков этих, а то, понимаешь, столько из-за них шуму…
Родагр недоуменно следил за странным человеком, держа под прицелом своего кристалла грудь дона Эсанди. Он сам бы забрал меч, но до него было шагов десять, а чернокнижник опасался отойти от заложника.
— Только без глупостей, — предупредил он, — лишнее движение, и от заговорщика останется кучка пепла. От тебя тоже.
— Да что мы, не понимаем, что ли, — бубнил хромоногий, — меча какого-то, что ли, жалко, мало у нас добра этого… Еще откуем, ежели надо…
Он взял из рук варвара самосек и заковылял к чернокнижнику.
— Стой! — приказал тот. — Возьми меч на лезвие и подай мне рукояткой. Медленно, очень медленно…
Гевул безропотно подчинился, ухватив клинок огромной ладонью и подавая самосек так, как велел Родагр. Тот протянул руку, но прежде, чем его пальцы коснулись украшенной драгоценностями головки, коваль резко выбросил меч вперед и ударил рукоятью чернокнижника в грудь. Вскрикнув от боли, тот отпрянул на несколько шагов, взмахнул рукой, желая удержать равновесие… Красный луч ушел в закатное небо.
Кузнец уже загородил собою Сантидио. Стоя на широко расставленных кривых ногах, он держал самосек обеими руками — рукоять полностью скрылась в его огромных лапах. Острие меча, направленное в сторону Родагра, медленно описывало в воздухе замысловатые фигуры.
Ярость исказила серое лицо лекаря. Он медленно поднял Жало Сета, целясь Гевулу в грудь.
— Ты глуп, — проскрипел чернокнижник, — ты умрешь.
— Счас глянем, кто тут умрет, — отвечал коваль, внимательно следя за острием страшного кристалла.
Красный луч с шипением понесся к его груди. Казалось, ничто не в силах спасти опрометчивого кузнеца. Однако тот сделал быстрое движение, луч ударил в лезвие меча и, отразившись, словно солнечный зайчик от зеркала, ушел в сторону, воспламенив дерево на опушке.
— Ой, страшно мне, — сказал коваль, жалобно скривив левую половину лица, — ой, пощади, дяденька!
Родагр зарычал и снова выстрелил. На этот раз отраженный луч чуть было не задел его самого. Лекарь еще несколько раз пытался поразить своего противника, но тот всякий раз отбивался, все ближе подступая к чернокнижнику.
Поняв, что его дела плохи, Родагр вдруг повернулся и со всех ног бросился к вязу. Гевул устремился следом, но не смог угнаться на хромых ногах за резвым лекарем. Тот обогнул ствол и бросился к источнику, возле которого застыли две женские фигурки. Коваль слишком поздно разгадал его маневр: пока он обегал дерево, чернокнижник оказался в десяти шагах от женщин и поднял кристалл…
Но он отдалился от центра поляны, где его оружие полностью вбирало невидимый поток силы. Теперь Дестандази могла пустить в ход свои чары: зеленое сияние разгорелось вокруг жрицы и ее дочери, накрыв обеих полупрозрачным пологом. Напрасно Родагр пытался поразить укрытие своим оружием — коснувшись зеленого сияния, луч растворился в нем без малейшего следа.
Застонав от бессильной ярости, чернокнижник бросился обратно к дереву… и нос к носу столкнулся с кузнецом. Тот размахнулся и пустил в грудь лекаря сверкнувшее синим отблеском лезвие. Самосек пронзил чернокнижника насквозь; Родагр зашатался, слепо поводя перед собой Жалом Сета, из которого со змеиным шипением беспрерывно вырывался все слабеющий красный луч… Он успел полоснуть по груди Гевула, который упал, зажимая рану, потом перескочил на ствол вяза, перерезав его у основания, словно огненной пилой… И угас. Родагр повалился на бок, извиваясь, как раздавленный сапогом червяк, пытаясь вырвать из груди клинок, но он был всего лишь чернокнижником, а не магом, и смерть закрыла его глаза раньше, чем он успел приготовиться к последнему путешествию на Серые Равнины.
Первое, что увидел Конан, когда мутная пелена окончательно спала с его глаз, и он смог подняться — огромный ствол поверженного дерева. Там, где еще недавно было жилище Дестандази, виднелся чудом уцелевший ткацкий станок и перевернутый стол с витой ножкой. Киммериец огляделся: возле источника он заметил стоявшего на коленях Гевула и Сандокадзи с деревцем в руках. Когда он подошел к ним, увидел лежащую на земле жрицу Джаббал Сага.
Лицо Дестандази было все так же спокойно, губы чуть улыбались, казалось, она спала. Но Конан вспомнил ее слова о том, что произойдет, когда умрет старый вяз, и понял, что сон этот вечный.
— Рано ты ушла, дриадка, — услышал он негромкий голос Гевула, — грустно мне без тебя будет…
— Умерла? — тихо спросил подошедший Сантидио.
— На этот раз, кажется, да, — ответил киммериец.
— Надо было отсечь ему голову, — говорил коваль, — знаю же, что этой публике башку сносить надо…
— И то не всегда помогает, — заметил варвар.
— Единственное, что меня утешает, — сказал Гевул, — она видела, как я дрался. А как я дрался, парень!
Он только сейчас взглянул на Конана.
— Я тоже видел, — сказал тот, — но думал, что это сон. Неплохой меч ты сделал, кузнец.
— Он еще и не то может, — заверил Гевул, — обращаться только с умом надо. Ладно, люди, вы ступайте, мы тут с дочерью сами управимся…
— С дочерью? — не поверил своим ушам варвар. — Так Сандокадзи — твоя дочь?
— А ты думал — духа небесного?
— Я ее брат, — сказал дон Эсанди, — и хотел бы присутствовать при погребении.
— А кто говорит о погребении? — вскинулся коваль. — Вот если бы вяз умер, а ее в Зачарованном Месте не оказалось бы — тогда да, тогда копай яму. А так мы деревце-то посадим и положим нашу красавицу в укромное место. Там она лежать будет целехонька, вы ж знаете, у нас тут мало что меняется. А когда дерево в силу войдет, может, смилостивятся боги, вернут мне дриадку мою… Может быть…
По его уродливому лицу вдруг потекли слезы. Коваль смахнул их огромной ручищей и решительно поднялся.
— Ладно, хватит сопли распускать, отваливайте, парни. И падаль эту заберите, — он кивнул на тело чернокнижника, — в зарослях бросите, живые кусты сами о нем позаботятся. Санди, малышка, сбегай к вязу, принеси ножны, что мать делала, ларец, я видел, цел остался.
Дон Эсанди вдруг шагнул к кузнецу и крепко его обнял.
— Ну-ну, — проворчал тот, — двигай в свою Кордаву, родственничек…
Уже взошла луна, когда Конан и Сантидио вышли на берег Черной. Они обнаружили хозяев торгового поста связанными и освободили, получив в благодарность невнятное ворчание. Решив не задерживаться, друзья оттолкнули свою лодку от берега, и темная вода понесла их на юг.