– Скажи, мы сильно вчера накачались? Голова раскалывается…

– Так точно, крепко посидели. Со вкусом. Вы прямо за столом и уснули. А что до головы, так я сейчас к хозяйке за рассолом сбегаю.

Денщик быстро выбежал из комнаты и вскоре возвратился с крынкой.

– Спасибо, – сказал Василий, жадно отхлёбывая рассол. – А чёрт! И кто это сказал, что рассол помогает… Пойдём умываться. Польёшь на меня.

Несмотря на тупую боль в висках, Верещагин заставил себя пройтись по улице.

«Паршиво, конечно, но что делать. А если бы сейчас боевые действия? Пришлось бы бежать и стрелять, хоть свинец в голове, хоть опилки». Шагая вдоль домов, он поглядывал на деревенские

огороды, где копошились женщины. Несколько телег, поднимая пыль, прокатили мимо Верещагина, правившие ими мужики поприветствовали Василия почтительным поклоном. Какой-то долговязый парень с упавшими на глаза прядями сальных волос вышел на дорогу и погрозил Верещагину кулаком.

– Уж я вам всем, – рыкнул он пьяным голосом, – развелось всякой сволочи. Вот щас топор навострю…

– Вашбродь! – послышался позади Верещагина голос Никифора.

– Что тебе?

– Там эта…

– Кто?

– Которая вам ногу исколола, – негромко сказал денщик. – Похоже, до вас пришла. Ничего не говорит. Просто на месте столбом стоит.

– Где она?

– Так ведь напротив нашего дома ожидает.

Верещагин поспешил обратно, слегка прихрамывая, но всё же уверенно наступая на больную ногу. Денщик семенил рядом, нашёптывая что-то себе под нос. Арина увидела Верещагина издали и медленно, прямо держа спину, двинулась к нему.

– Ну, лицо у вас хорошее теперь, – сказала она. На ней была надета длинная рубаха туникообразного покроя по щиколотку, сшитая из крапивного холста и украшенная алой бисерной полоской по вороту. Волосы по-прежнему были стянуты у висков в косы, но на этот раз без медных бляшек на концах. На лице не осталось ни следа от нанесённых мужиками побоев.

– Хорошее лицо? Разве? Какое же оно хорошее, Ариша, когда мы вчера с хозяином чуть ли не ведро водки опорожнили?

– Ерунда. Сейчас и голова пройдёт. В прошлый-то раз у вас смерть на лице была написана.

Девушка протянула руку и сгребла пальцами волосы на голове Верещагина.

– Где болит? Здесь?

Пальцами другой руки она надавила ему на виски, на переносицу, затем обошла его сзади и ткнула в нескольких местах ему в спину.

– Теперь как?

Верещагин вслушался в себя и с удивлением посмотрел на девушку.

– Ты, похоже, и вправду колдунья.

– Не болит больше?

– Нет, – покачал он головой.

Никифор внимательно следил за ними исподлобья и то и дело хлопал себя по вспотевшей шее, придавливая слепней.

– Вашбродь, – крякнул он, – там, вижу, люди топчутся. Сюда поглядывают. Не будет ли беды?

Верещагин повернул голову и посмотрел в дальний конец улицы. Три бабы и четверо мужиков неподвижно стояли посреди дороги, пялясь на Верещагина и Арину.

– А ты, Никифор, принеси-ка мне мою портупею с кобурой. Небось «наган» нам не помешает, ежели какая каша заварится. – Василий ухмыльнулся и переступил с ноги на ногу. – А что ты про лицо сказала, Ариша? Какая такая смерть у меня была на нём?

– Обыкновенная смерть. Как у всякого, когда ему предстоит умереть.

– Это от удара вилами в ногу-то? – прищурился Василий.

– Почему? Вы же шли куда-то. Там вот и поджидала она вас. Теперь отступила. Поменялась, стало быть, ваша дорога.

– Забавно. Неужели ты гадать умеешь, предсказывать судьбу? И вот так, прямо по лицу что-то определить можешь? Каким же образом? Что ж такое у человека на лице появляется? А ну-ка растолкуй мне.

– Не смогу. Вы не поймёте. Вы не умеете видеть.

– Ишь ты! А глаза-то мне на что? Или ты умнее меня?

– Умнее или не умнее – тут не мне судить, – спокойно ответила девушка. – Но вашу ногу я залечила сразу. А солдатский доктор оставил вам рану гнить.

– Что верно, то верно, – кивнул Верещагин. – Нога почти совсем в порядке. А скажи мне, что за рисунок ты нанесла мне иголкой? Что за татуировка такая?

– Целебная она.

– Вот как? – Верещагин ждал, что Арина продолжит объяснение, но она замолчала, видимо посчитав, что больше прибавить нечего.

– М-мда-с… И всё-таки про лицо ты мне хоть чуточку объясни. Намекни, что ли…

– Когда вы на избу какую-нибудь смотрите, вы можете со стороны сказать, долго будет она держаться или скоро развалится? Сможете угадать на взгляд, целый дом или сгорел в пожаре?

– Смогу. Что ж тут гадать…

– Вот и я то же по лицу вижу.

Верещагин опустил глаза.

– А не могла бы ты показать мне твой дом? – вдруг сказал он.

– Дом? Какой дом?

– В котором живёшь. Мне тут всё равно куковать без дела, покуда наши не возвратятся… Пригласи в гости.

– Зачем же вам это надо?

– А вот любопытно. Да не отказывайся. Мне и впрямь интересно. Никогда я такой женщины не встречал. Ты вот многое понимаешь, Ариша, а этого, похоже, понять не можешь. Или боишься меня?

– Ничего я не боюсь, а вас тем более.

– Почему же?

– У вашего благородия духу не хватит на меня руку поднять.

– Неужели? Откуда знаешь? Тоже по лицу видно?

Девушка улыбнулась и кивнула.

– Тогда веди к себе, – сказал Верещагин.

Подошёл Никифор с офицерскими ремнями и с оружием. На плече у него висела винтовка.

– А ты зачем своё оружие принёс? – спросил Верещагин.

– Вы ж «наган» берёте, вашбродь, вот и я моё ружьишко прихватил.

– Нет, – засмеялся поручик, – ты оставайся тут. Я просто прогуляюсь. Мне «наган» для острастки требуется. Неужто ты веришь, что они набросятся на нас?

– Я с вами, вашбродь, – насупился денщик.

– Нет, нет, Никифор. Считай, что у меня свидание с барышней.

– С барышней, ха! Ишь барышню выискали!

– Это уж не твоего ума дело! Словом, оставайся здесь.

– Слушаю, вашбродь! – с неохотой ответил Никифор и поплёлся к дому.

До избы, где обитала Арина, добирались поначалу пешком, затем на лёгкой обласке[9] из осины переправились через ручей на противоположный берег, а там снова пешком по лесу.

– Далеко от людей ты спряталась, – заговорил Верещагин после долгого молчания.

– Так легче.

– Если сторонишься людей, зачем же в деревню являешься?

– Многие у меня настои из трав покупают. Да мало ли чего ещё, – отмахнулась девушка.

– И что, все Ханты живут в стороне от русских деревень?

– Почему же… Там, в деревне, Хантов почитай половина будет, – отозвалась Арина. – Только не помнят они нашей веры, не соблюдают древних законов… Или боятся соблюдать…

– А ты не боишься?

– Чему быть, того не миновать… Там, подальше, – Арина махнула рукой, – есть посёлок Хантов. У них много нашего увидеть можно. Дважды в год жертву земле приносят, как заведено предками. Реке благодарность воздают. И вообще…

– Жертву? Это как?

– Оленя бьют, – отозвалась девушка, оглядываясь через плечо. – Сперва по голове ударяют, затем ножом в сердце. Я к ним стараюсь всегда сходить на праздники. Правда, родни там у меня нет, но разве это важно? Я с ними в одном Духе живу.

– Что за Дух такой?

– Как у православных – Святой Дух.

– А ты в Бога веришь, Ариша?

– Разве можно не верить в Бога? – удивилась она.

Верещагин пожал плечами и сказал:

– Я знаю таких, кто не верит. Или только говорит, что верит… Ты уж меня извини, если задену тебя словами, но сам-то я, пожалуй, не очень верю, разве только на словах.

Девушка резко остановилась и повернулась к нему, пристально глядя ему в глаза.

– Как же так? Почему вы сомневаетесь? В чём сомневаетесь?

Он опять пожал плечами. Затем расстегнул китель и показал нательный крест.

– Вот смотри! Конечно, я крещёный, Ариша, как почти все мы. Но это всё не то… Разве крестик может дать человеку веру?

– Не может… – Она покачала головой. – Много всякого есть… Можете, конечно, не верить, но ведь нога ваша зажила. Сразу зажила, разве не так?