Гарри надеялся, что, зевнув при виде крестной матери, повел себя не слишком невежливо. Она действительно ждала, и играла так же хорошо, как всегда. За те несколько секунд, что никто не наблюдал за ними, она задала единственный вопрос.

— Мы так волнуемся, с Северусом все в порядке? — шепнула она.

После всех открытий, пережитых в течение вечера, ее искреннее беспокойство всколыхнуло в парне небывалое раздражение.

— Да что ему сделается?! — гневно прошипел Гарри.

Он легко представлял, как вольготно жилось Снейпу под покровительством Люциуса Малфоя в те годы, когда тот возглавлял попечительский совет, да и потом тоже. И никому не приходило в голову, даже Дамблдору, подумать, до чего здорово ученикам осваивать зелья под его руководством. Нет, учил он, может, и неплохо, но то, как он позволял себе относиться к тому же Невиллу, казалось Гарри отвратительным.

С того момента мысли Гарри все сильнее концентрировались на семье Невилла. Теперь ему ничего не оставалось, как выполнить поручение Снейпа относительно «Друбблс». Он почти не обратил внимания, когда едва ли не на пороге дома Блэков мистер Уизли выхватил у него мешок с деньгами. И позже у него совсем не было охоты обсуждать подробности.

К счастью, слизеринцы как будто бы избегали его. А Рон, с которым Гарри поделился планом профессора, был настолько ошарашен, что не интересовался, каково было Гарри провести пару часов в компании нелюбимого преподавателя.

— Надо как можно скорее написать эту жалобу в Министерство! — считал Рон.

Но у Гарри было свое представление о божественной справедливости. Необходимость поговорить с Невиллом подавляла Гарри, и теперь он уже тяготился пребыванием на Гриммаулд Плейс. Ему хотелось выполнить эту неприятную обязанность как можно скорее. Это просто надо было сделать, и все. Гарри боялся, что промедление истощит его решимость.

Поэтому, выйдя из камина в кабинете профессора МакГонагол и услышав, что директор хотел бы видеть его и поздравить с успешной поимкой бывшего профессора Снейпа, Гарри едва понял, что от него хотят. А поняв, буркнул, что сделает это чуть позже, когда освободится.

Не дожидаясь Рона и остальных, Гарри отправился в гриффиндорскую башню, прилагая усилия, чтобы не бежать. Как назло, в гостиной его окружили поклонники; Лаванда и Парвати, нагло игнорируя выражение занятости на его лице, требовали им «все рассказать, но попозже», и не скрывали, что недоумевают, зачем потребовалось арестовывать Снейпа, который, как членам Д.А. было давно известно, Дамблдора вовсе не убивал.

Всем желающим пообщаться Гарри громогласно объявил, что ему надо переодеться. На первой ступеньке, ведущей в спальню, он запнулся: решимость его и в самом деле начинала колебаться. И, поднимаясь, он едва ли не надеялся, что Невилла в комнате не окажется.

Невилл лежал на кровати и читал. Острая жалость пронзила сердце Гарри; он слишком хорошо понимал, какой смысл несет ценная информация, которой он собирался поделиться. Было очевидно, что почувствует Невилл, когда поймет, что имел возможность сам додуматься до того же, что и безжалостно логичный профессор Снейп. Хотелось оградить его от удара, который Гарри сам же собирался ему нанести. Набрав в легкие побольше воздуха, Гарри собрался и единым духом, чувствуя, как предательски слезятся глаза, выпалил:

— Невилл, скажи, вы с бабушкой хоть раз в жизни приносили твоим родителям взрывачку «Друбблс»?..

…Жалоба была оформлена и отослана в Министерство в кратчайшие сроки. Гарри и Невилл отправили ее в последнюю минуту, сова вылетела буквально из-под носа Долорес Амбридж. Но в школе об этом, исключая членов Д.А., никто не узнал, тем более что учеников потрясла, а многих — и обрадовала — другая новость.

Сообщение о поимке Снейпа Гарри Поттером появилось в газетах в понедельник. Прочитав несколько статей в разных изданиях, Гарри в полной мере оценил, насколько они склонны к приукрашиванию. Так, все они, за исключением самой первой статьи в «Пророке», красочно расписывали дуэль между Гарри и профессором, которой, строго говоря, не было.

В связи с этим Гарри осаждали толпы любопытных поклонников, требующих подробностей. Практически все они были ему отвратительны своими запоздалыми советами, как бы они отыгрались, будь у них такая возможность. Гарри, упустивший свой шанс, вызывал бы у них сострадание, недоумение и даже жалость, если бы не слизеринцы. Их стараниями две дюжины особо усердных недоброжелателей Снейпа по непонятной причине угодили в больничное крыло, где, как подозревал Гарри, им еще досталось от Пэнси. Мадам Помфри, профессор Строут и директор только руками разводили, недоумевая, что же такое творится в школе. К счастью, продолжалось это только один день.

Во вторник «Пророк» оповестил магическую общественность о том, что «предано гласности завещание Альбуса Дамблдора. Когда профессор Снейп, приведенный в Министерство, давал показания, он предъявил указанный документ, который, как выяснилось, действительно был по всем правилам зарегистрирован и является подлинным», — сообщалось в статье.

Чуть ниже следовал текст, и, ознакомившись с ним, Гарри пришел к выводу, что такое мог написать только Дамблдор.

«Смею рассчитывать, что все материальное имущество, которым я располагал, без всяких неожиданностей досталось моему брату, Аберфорсу Дамблдору, исключая счет в Гринготтсе, под номером 222, который я с легкой руки жертвую в фонд школы «Хогвартс». Это справедливо, потому что именно туда я помещал свою учительскую, а потом и директорскую зарплату. Все вещи (в том числе мое тело) или записи, которые я считал нужным передать разным лицам или группам, я раздал при жизни, либо присудил специальным распоряжением. Кому надо, те об этом знают.

Моя жизнь, как она есть, все разумные годы была посвящена обучению юных волшебников в школе чародейства и колдовства «Хогвартс». Больше всего хочется, конечно, поделиться мудростью, что я накопил при жизни, но ее, единственно мне принадлежащую, я уношу с собой, и кажется, что это — самое прискорбное. Но еще хуже дело обстоит с грузом ошибок, которые останутся и после того, как я уйду. Зная многих учеников, я мог если не предотвратить всего, то вмешаться, видя вопиющие противоречия, как это верно в случае бедной Берты Джоркинс».

Далее полстаницы занимали похожие сетования с именами людей, Гарри не всегда известных; не все они принадлежали Упивающимся смертью, и юноша невольно воображал, как они сами или их родственники, читая эти строки, сейчас краснеют. Кого-то профессор, невзирая на почтенный, судя по всему, возраст, желал бы выпороть; другому советовал быть осторожнее с пивом. Последнее имя сразу приковало к себе внимание юноши.

«…Что касается Тома Реддла, то как охотно отобрал бы я у него идею бессмертия. Это дурная идея. А в целом, я намеренно не упоминаю здесь живых и дорогих мне людей, так как не хочу их позорить.

Я ушел из жизни вследствие собственной ошибки 4 июля 1996 года, и все последующие события к смерти моей никакого отношения иметь не могут.

Настала пора отпустить все страхи и честно взглянуть, чего же я достиг. Я, Альбус Персиваль Ульфрик Дамблдор, в итоге жизни пришел к тому, что наследников у меня нет. Только последователи, и то, не уверен, что я заслужил такую честь».

— Дамблдор отличался замечательным чувством юмора, и, наверное, поэтому я его никогда не понимал, — прокомментировал министр Руфус Скримджер».

— Наверное, Дамблдор и ему что-то пожелал, но цензура вырезала, — предположил Рон.

Гарри перечитал статью несколько раз.

— А больше вы ничего не заметили в этом номере? — спросила Гермиона.

— Вот если ты заметила, то и скажи! — с вызовом ответил ей Рон.

— Они назначили дату слушания для Люциуса Малфоя и остальных, — сказала Гермиона.

По ее мнению, это вовсе не свидетельствовало о рвении правосудия, а лишь о желании создать приемлемую сенсацию. Настоящие новости, по ее мнению, могли только испортить имидж Министерства.