«Я люблю тебя, Наташа… Люблю, моя хорошая», — говорил я, и все вокруг звенело, и кто-то играл для нас старинный вальс.

«Глупый, ты проверь себя, может быть, это не любовь», — отвечала она.

«Нет, нет, не говори так», — задыхался я.

«Почему? — улыбалась она. — Конечно, это не любовь, Разве можно любить… мертвую? Посмотри, пуля Скорпиона задела мое сердце… Теперь оно не твое… И я не твоя!..»

Я протягивал к ней руки и не мог ее поймать. Она летела все быстрее и быстрее — бездна, усыпанная искрами звезд, расступалась перед ней, окутывая все черными тягучими облаками.

Я остался один и долго звал ее, но мне никто не отвечал.

— Бу-м-м!!!

Неужели я задремал? Внизу, по улице, мчалась пожарная машина. На ней кто-то звенел по металлу. В стороне за парком поднималось зарево. Пожар или рассвет?

Приемник молчал. Я встал со стула и привалился к косяку двери. Что же все-таки было? Сновидение? Как я мог уснуть?

В памяти возникли события вчерашнего дня.

— Товарищ полковник!

Розыков остановил Исмаилова:

— Вижу… Вижу…

Работники уголовного розыска приехали к нам через несколько минут после автомобильной аварии… Затем примчалась карета «Скорой помощи» и увезла Кумрихон и труп Мамасадыка.

— Сдался… Не ожидал…

Исмаилов сказал громко — я снова видел в его глазах торжество.

— Да… Сдался, — повторил Розыков.

Прибывшие из управления фотограф и эксперт НТО не спеша делали свое дело: один фотографировал, другой осматривал машину.

Я бродил по дну оврага и вдруг заметил следы.

— Глядите!

Розыков и эксперт подбежали ко мне.

— Товарищ Исмаилов, — крикнул полковник, — вызовите сюда проводника с собакой… Товарищи Каримов, Юсупов, Степной, вы… — указал он на блондина, — прочешите всю долину.

Я вытянулся перед полковником:

— Разрешите и мне пойти с ними? Он сухо бросил:

— Вы нужны здесь!

Что же произошло?

Никто ничего определенного сказать не мог. Высказывались предположения — налицо убийство, а не автомобильная катастрофа, — и только!

— Надо поговорить с Кумрихон, — предложил Исмаилов.

— Мы еще ничего не знаем о сведениях, полученных Бельской, — добавил Каримов, Розыков молчал.

— Альфа, след!

Красавица овчарка сильно натянула поводок проводника, уткнулась острым носом в землю.

— Хорошо! След!

Овчарка еще туже натянула поводок и повела за собой проводника, следом, только над обрывом, пошли два работника уголрозыска.

Почему так холодно?

Порыв ветра, налетевший на акацию, волчком закружился по террасе.

Я прикрыл шею воротником пижамы.

У высокого пятиэтажного дома, расположенного на противоположной стороне улицы, остановились двое: парень и девушка. Они взялись за руки и скрылись в тени подъезда. Недалеко от них прошел, громко стуча сапогами, постовой милиционер.

«Любовь и милиция… Странно».

К Наташе никого не пускали, она бредила.

Степанида Александровна встретила меня в коридоре больницы. Она сутулилась и выглядела гораздо старше своих лет. Это была сгорбленная, убитая горем женщина.

«Вот и встретила дочь», — с грустью подумал я.

— Родненький, да что же это?!.

Нет, никто из находившихся в коридоре не услышал этих слов, хотя для меня они и прозвучали громко. В них было столько выстраданной материнской боли, что я вдруг склонил перед Степанидой Александровной голову.

— Ничего, ничего, все будет хорошо!

— Дай бог!

Мы долго сидели вместе,

Я не знал, о чем говорить.

В коридоре мелькали белые халаты сестер. Одни проходили, низко опустив головы, словно что-то искали, другие глядели перед собой — эти, чувствовалось, гордились своей профессией и готовы были заговорить с каждым посетителем.

Одну из таких сестер я остановил, когда она вышла из палаты, в которой находилась Наташа. У девушки были узкие, как у кореянки, глаза и очень круглое смуглое лицо.

— Ну что вам сказать… Вы ее муж?..

— Нет… То есть, — растерялся я.

— Ах, какие вы все… — Сестра недовольно пожала плечами — Она бредит… У нее прострелены легкие и… Ночью, возможно, завтра, все кончится.

Я схватил девушку за руку.

— Что кончится?

— Пустите! — протянула. она. — Это ее мать?

— Да.

— Ей можете не говорить… До свидания.

Очевидно, поняв, что сказала лишнее, девушка с тревогой глянула на меня и быстро скользнула в ближнюю дверь. Ко мне тотчас подошла Степанида Александровна. Я не успел что-либо сообщить ей — в конце коридора появились полковник Розыков и главный врач больницы. Я бросился к ним.

— Пойдемте, — предупредительно поднял руку главный врач. — Якуб Розыкович убедил… Только прошу вас, ведите себя благоразумно. Ей необходим полный покой.

Наташа никого не узнавала.

Она лежала неподвижно, облизывая кончиком языка сухие воспаленные губы. Иногда с них срывался едва слышный шепот, и мы, кажется, различали какие-то слова. Но каждый понимал их по-своему. Мне слышалось собственное имя…

— Наташа… Наташа…

— Успокойтесь, зачем вы! — остановил меня Розыков.

— Ничего. Я понимаю.

— Поедемте ко мне.

— Мне надо побыть одному. Извините.

— До свидания.

Розыков пожал мне руку.

Я открыл дверцу машины и зашагал по улице.

Со Степанидой Александровной я простился раньше — ее отвезли к Лукерье Степановне на машине Исмаилова.

Окружающий мир проходил стороной.

Кто-то смеялся. Кто-то пел.

Шумели автобусы.

Мимо катилось пестрое море разноцветных платьев и костюмов. Ну, вот и все, думал я, и испуганно спрашивал себя: что все? Ничего… Ничего…

Я снова был в больнице, у палаты, где лежала Наташа, я встретил Степаниду Александровну. По ее спокойному улыбающемуся лицу понял, что Наташе лучше.

— Ты уж, милый, не ходи к ней… Уснула она, — доверительно сообщила мне Степанида Александровна. — Беседовали мы… Все о тебе рассказывала… Любит…

— Поправится — женимся, вы не против? — неожиданно для самого себя сказал я.

— Дай бог, сынок, дай бог.

Я не стал просить свидания с Наташей: написал ей записку и передал сестре.

— Скажите ей, что приду вечером,

— Хорошо, — пообещала сестра.

— Очень рад, что вы приехали, — встретил меня полковник. — Мы только что говорили… о вас…

— Якуб Розыкович, я сейчас был у Наташи.

— Знаю, знаю.

— Вы следили за мной?

— У вас такое счастливое лицо.

— Простите… Я думал…

Зазвонил телефон.

Полковник поднял трубку. Выслушал. Кивнул головой. Обратился ко мне.

— Извините, меня вызывает начальник управления. Майор сообщит вам последние новости.

Исмаилов принял предложение начальника отдела с охотой. Он пересел в кресло, стоявшее напротив меня, и, достав портсигар, начал неторопливо закуривать. Его прищуренные, прикрытые густыми бровями глаза смотрели на край пристолика. Губы кривились в легкой усмешке.

— Ты Гулямова знаешь? — спросил он, постучав мундштуком папиросы по портсигару.

— Не знаю. Кто такой? — спросил я,

— Неужели серьезно не знаешь?

— Не знаю.

— Нет, в самом деле не знаешь?

— Ну, конечно, не знаю.

— Черт знает что! Как можно не знать Гулямова. Его все знают. Он работает в «Ташкент хакикати»,

— Не знаю.

— Ну, знаешь!.. — Майор сердито махнул рукой, потом, глубоко затянувшись, авторитетно заявил. — Гулямов журналист — люкс! Напишет — зачитаешься. Как-то я рассказал ему одну историю… Ну, так… рядовую, выеденного яйца не стоит… Так что он из нее сделал!

— Я так не умею.

— Как это, не умеешь? Я уже говорил с тобой об этом. Главное — фантазия, задор, страсть! Разные мелочи, дрязги и прочее — брось! Милиция выполняет важное государственное задание. Помнишь, как Маяковский: «Моя милиция меня бережет». Конечно, есть и среди нас разные… Они, как сорняк: чем больше с ними борешься, тем они больше наглеют. Писать о них — нетипично, это факт! — подчеркнул он. — Есть такие, что цепляются только за отрицательное и раздувают кадило. Начинают выдумывать…