— Матери я не скажу. Только вы уж тоже... Василий Михайлович обещал молчать. Восток уже посветлел.

— Гляди, уж светает, — сказал Головнин Тишке. — Из-за тебя я гонял всю ночь шлюпку да баркас с людьми, их и до сих пор нет. И сам не спал. Чтобы ты у меня больше не дурил! Иди спать. Потом поедешь с командой брать воду для шлюпа.

Утром всей командой съехали на берег. Тишка сидел в шлюпке рядом с Макаровым. Тот, обняв его одной рукой за плечи, говорил, заглядывая Тишке в лицо:

— Ну-ка, кажи свою образину. Эх, дура, дура!

Он любовно дернул Тишку за нос, надвинул шапку на глаза и, хлопнув по спине, сказал, глядя на смеющихся матросов:

— Видели вы дурость рязанскую?

Островитяне и на этот раз встретили матросов вполне дружелюбно, называя многих ив них по именам. Теперь все они оставили свое оружие в лесу. Когда матросы начали набирать воду из ближайшего источника, многие островитяне вызвались таскать налитые боченки, за что распоряжавшийся наливом Рудаков выдавал им по две бисеринки с бочонка, и дикари были вполне довольны этой платой.

В то же время Хлебников со Средним, сделав по поручению Головнина промеры и описание гавани, определились астрономически. Данные эти окончательно убедили Головнина в том, что он действительно находится в гавани, открытой Куком.

На этот раз Василий Михайлович задержался на шлюпе дольше обыкновенного, так как еще не был готов костюм, заказанный им матросу Макарову, который был не только хорошим моряком, но и умел портняжить, подобно Шкаеву.

Заказ этот был таков, что пока Макаров выполнял его, вокруг все время толпился народ и слышались громкие возгласы и смех.

— Сюда пришей вон энтот лоскуток.

— А сюда вот эту ленточку приторочь.

— Нет, сюда красивей будет матросскую пуговицу присобачить, а под ней крючок.

— Теперь, — улыбался Головнин, — мне будет чем одарить Гунаму, а то вчера увидел на мне форменную куртку с блестящими пуговицами, так не мог оторвать глаз.

Для подарка был выбран простой госпитальный халат, который Василий Михайлович велел Макарову обшить яркими лентами и насадить на него как можно больше медных пуговиц, крючков и прочих блестящих вещей. К этому наряду был изготовлен и головной убор из белой холстины в виде чалмы, украшенный множеством пестрых лоскутков.

Когда Головнин облекся в сшитый для него наряд, матросы, фыркая, почтительно отворачивались, чтобы не расхохотаться при командире. Тишка же открыто смеялся, не имея сил удержаться.

На берегу наряд Василия Михайловича произвел совершенно другое впечатление. Островитяне встретили его восторженными криками: «Эввау! Эввау!» — и окружили со всех сторон.

Десятки черных рук протянулись к нему: каждому хотелось прикоснуться к такой роскоши.

А Гунама впился в него глазами, тыкал пальцем Головнину в грудь и, задыхаясь от восторга, твердил:

— Арроман! Арроман!

Видно было, что ему страшно хочется получить такой наряд, но нехватает смелости попросить столь великолепную вещь в собственность. Наконец, собравшись с духом, он стал просить Головнина подарить ему этот костюм.

Тот в знак особой дружбы согласился на просьбу Гунамы и нарядил его в свой халат.

В ту же минуту соплеменники окружили своего начальники, издавая громкие крики удивления и восторга. Гунама же стал разгуливать среди них с гордым видом.

Тут к Головнину приблизилось несколько островитян, которые знаками показали, что и они хотят получить подобный подарок, ибо они такие же «териги», то-есть старшины племени, как и Гунама, в доказательство чего показали на большие птичья перья, воткнутые в их курчавые шевелюры.

Это был первый случай, когда один островитянин завидовал другому, и Головнин поспешил пообещать назавтра нарядить всех «териг» в такие же халаты, чтобы не ссорить их с Гунамой.

Продолжая внимательно наблюдать за островитянами, Василий Михайлович с чувством удовлетворения отметил, что они, видимо, очень дружны между собою. Когда один, что-либо делая, просил другого помочь ему, тот охотно исполнял его просьбу. Ссор между ними совершенно не было заметно. Даже мальчишки — и те не дрались между собой.

Однако, несмотря на видимую кротость жителей острова. Головнин и сам продолжал быть осторожным с островитянами и требовал того же от своих подчиненных.

Поэтому, когда позднее, разбившись на несколько групп, Головнин и его офицеры отправились на охоту, то вскоре должны были отказаться от этого удовольствия, так как, скрывая, по понятным причинам, от островитян, увязавшихся за охотниками, что после выстрела европейские ружья надо заряжать, они могли выстрелить только по разу. А самому Головнину я того не пришлось сделать, хотя он и видел на болоте несколько стаек уток и чирят, ибо сопровождавшие его островитяне, полагая, что его ружье может стрелять на любое расстояние, распугивали птиц.

Возвращаясь с охоты, Василий Михайлович видел целые рощи бананов и фиг, обнесенные изгородью из жердей, что свидетельствовало о наличии некоторого хозяйства у жителей острова. А проходя через поселок, состоявший из жалких шалашей, он заметил свинью с поросятами.

У хижины Гунами толкались островитяне, среди которых были и Тишка с Ятой. У Яты блестел в руках нож, подаренный ему Василием Михайловичем за спасение Тишки. Ята свирепо размахивал им в воздухе, колол и рубил воображаемых врагов, а многочисленные зрители горящими от возбуждения глазами наблюдали за его движениями, непроизвольно повторяя их всем своим телом.

При виде Головнина островитяне расступились и пропустили его к шалашу Гунамы, а поспешивший вылезти оттуда на четвереньках хозяин разостлал перед ним искусно сплетенную цыновку и просил гостя садиться.

Затем он вынес из шалаша печеный плод хлебного дерева и корень ям, а также пирог из бананов и кокосовых орехов и разложив все это перед Василием Михайловичем, стал угощать его.

Первые два кушанья оказались очень вкусными, и Головнин не без удовольствия отведал их.

От пирога же он отказался под тем предлогом, что у него «табу расиси», в действительности же потому, что не знал, как его готовят. (Ему вспомнился опьяняющий напиток жителей островов — кава, приготовляемый из жвачки растения, которую выплевывают в сосуд из тыквы, где она бродит, разбавленная водой.)

«Может статься, так же приготовляют и эти пироги», — подумал он.

Тишка же, которого все островитяне называли уже Ятой, а свои матросы — попросту Яшкой, с аппетитом уплетал кусок за куском, нахваливая гунамовский пирог.

Во время угощения Гунама вдруг крикнул:

— Тишка!

И на этот зов сразу откликнулся Ята, словно его так звали от рождения. Гунама что-то сказал ему, и черный Тишка нырнул в шалаш и тотчас же возвратился оттуда с огромной розовой раковиной в руках.

Гунама извлек из раковины несколько сильных звуков, напоминавших рев коровы, и положил ее на колени Головнину» который охотно принял этот подарок, отдарив Гунаму большим охотничьим ножом, снятым с пояса.

Подарок Гунамы потому особенно заинтересовал Головнина, что в такие именно раковины обитатели острова трубили всякий раз, как спутники Кука появлялись вблизи их жилищ или плантаций, извещая островитян о приближающейся опасности. Он же, Головнин, познакомился с такой раковиной в качестве подарка. И это ему было не только приятно, а даже радостно.

Между тем жители острова продолжали стекаться к жилищу Гунамы, и скоро собралась огромная толпа, главным образом молодежи. Все были вооружены пращами, луками, а кто постарше — булавами и копьями. Воспользовавшись случаем, Василий Михайлович попросил Гунаму показать ему упражнения с оружием.

Гунама что-то сказал юношам, и упражнения начались.

Первыми стали показывать свое искусство копьеносцы. Оружие их было сделано из тонких суковатых палок сажени полторы длиною, трехгранных, с зазубринами на толстом переднем конце. Метали их в ствол довольно тонкого дерева со значительного расстояния при помощи небольшой плетеной веревочки — казасивы, на одном конце которой была сделана петля, а на другом — узел.