– Значит, наши предки воевали… – в раздумье заметил Бабик.

– Так началось бытие народа. И сам прародитель наш Гайк битвой положил основание истории нашей, – подтвердила Парандзем, довольная тем, что отвлекла его мысли.

– Всегда и везде видишь этих тиранов, этих насильников! – с горечью продолжал Бабик. – Они приходят, чтоб поработить нас! Но хорошо, что наши стоят грудью за родину и каждый раз уничтожают врагов…

– Нужно было бы и Азкерта уничтожить, как Гайк-прародитель уничтожил Бэла! – вставил слово Нерсик. – Ничего, уничтожим и его! – заявил Бабик.

Парандзем продолжала чтение. Отрывок о Шамирам и Ара Прекрасном захватил мальчиков. Парандзем пояснила, что враги часто прибегают к уловкам, к обольщению, желая во что бы то ни стало сломить армян. Необходимы мужество и чистота, чтоб противостоять обольщению.

– Самая совершенная красавица – ничто перед родиной! – говорила она. – И так же богатство, пышная жизнь и слава… Дороже всего на свете – отчизна. Она превыше всех земных сокровищ!

Нерсик всхлипнул.

– Почему же ты плачешь, родной? – сама еле сдерживая слезы, спросила Парандзем. – Не плачь, хороший мой, я все это читаю вам, чтоб помнили вы, чтоб не забыли вы меня, народ свой, язык родной…

– Но неужели мы все-таки должны ехать?! Я не хочу! Не хочу! Понимаешь, не хочу?! – громко заплакал Нерсик.

– Не плачь, родной! Ведь ты вернешься! Не останешься же ты там навсегда!.. – утешала Парандзем, обнимая его.

– Там и останемся… Не вернемся! – рыдал Нерсик.

Парандзем прижала голову мальчика к своей груди. Нерсик дрожал всем телом. У Парандзем сжалось сердце: она внезапно вспомнила, как кормила маленького Нерсика грудью, – тогда он плакал, сам не зная почему. Счастливый плач, блаженные дни! А теперь…

Парандзем взглянула на Бабика. Печально и сосредоточенно внимал он чтению, сдвинув брови и глядя в окно.

– И почему это засело у него в голове преклонение перед всем персидским, и только перед персидским? – возмущенно воскликнул он вдруг. – Персидское военное искусство… Служение персам… Неведомы ему, что ли, деяния наших предков? Чести нет у нас, не народ мы, что ли?! О чем он думает?..

– Он хочет нас сделать предателями родины! – воскликнул Нерсик. – А я в огне гореть буду, но родине не изменю!

– Так, родной. Будь верен стране родной! – отозвалась Парандзем.

– Я к Спарапету пойду на службу! Он – защитник страны! – воскликнул Бабик.

– Спарапет – великий патриот. На него уповайте! Спарапет и сына своего вызывает из Греции, чтоб он тоже защищал родину! – подтвердила Параидзем.

– Счастливец! – позавидовал Нерсик. – Вот поедем в Персию – непременно поступлю там к нему в конницу!

– Не говорите об этом при отце, бога ради! Убьет он вас!

– Пусть убьет! Лишь бы Спарапет принял меня в свой полк – и я стану его воином, как и сын его! А там пусть убьет!

– Мать! – вдруг вскочил с места Бабик. – Что же это он задумал? Отречься от родной страны?!

– Ах, Бабик, не говори об этом! Лучше мне умереть раньше, что это свершится! – воскликнула Парандзем.

– Но почему он приходит в ярость, когда мы упоминаем имя Спарапета? Что он имеет против Спарапета?..

– Он – марзпан.. Он опасается за свое положение… – пояснила Парандзем.

– Но Спарапета, Спарапета за что он ненавидит? Что ему сделал наш Спарапет? – гневно настаивал Бабик.

– Спарапет – великий человек, как можно его ненавидеть?

Он защитник родины!.. Если отец ненавидит его – это большой грех. Ах, да вразумит господь и меня и вас, бедные мои дети!.. – И Парандзем, взглянув на детей, поникла головой.

Ночь текла быстро. Наутро Бабику и Нерсику предстоял долгий путь. Им надо было дать выспаться.

– Ну, лягте, усните, усните, родные мои! – сказала Парандзем, хотя ей хотелось, чтоб последняя ночь перед разлукой длились бесконечно, чтоб злосчастное утро не наступало.

– Нет, нет, мы не хотим спать!.. – сказал Нерсик, обнимая Парандзем.

Он как будто снова превратился в маленького ребенка, и это еще более разрывало сердце бедной матери. Бабик же был поглощен своими мыслями; он словно обдумывал какие-то решения.

– Не поеду!.. – решительно произнес он вдруг.

Парандзем с ужасом взглянула на упрямого юношу, вскочила с кресла. Бабик взволнованно ходил по комнате. Мать стала ходить за ним, убеждая его подчиниться воле отца, хотя и сознавала, что это принесло бы ей величайшее горе.

Наконец, мальчиков одолела усталость, и они заснули на ложе Парандзем. Дзвик укрыла их и вместе с Парандзем села у изголовья, чтоб в последний раз на них наглядеться.

Глядя на сыновей, Парандзем вспоминала разные случаи из их младенчества, вспоминала свои мечты о том, что ее дети изучат творения славнейших летописцев, поедут в Александрию, Рим, Византию, будут открывать на родине школы, поручат летописцам составить историю родной страны, сами будут творить, посвятят себя наукам… Холодность и грубость мужа она сносила безропотно, убаюкивая себя своими мечтами Теперь эти мечты развеялись: отныне она должна жить без проблеска надежды, одинокая, обездоленная и покинутая… Она, которая никогда не стремилась к близости с деспотом-супругом, избегала его! А теперь, оказывается, что она лишняя в этом доме, что ее презирает муж, сам заслуживший ее презрение.

Сердце Парандзем переполнилось мучительной болью, она горько заплакала. Только тогда разрешила себе и Дзвик предаться печали и зарыдала вслед за госпожой. Долго плакали они, словно над открытой могилой.

Парандзем вновь взяла Мовсеса Хоренаци и начала вполголоса читать. Она читала летопись, как молитву над изголовьем больного. Но труд этот своим героическим содержанием и высокой духовной настроенностью так увлек ее, что она стала читать уже полным голосом. Казалось, она вступила в бой со злом, но одновременно боролась и с собственным малодушием, стараясь одержать победу над самой собой. Громкое чтение придало ей мужества, новых сил для наступающих испытаний. Она почувствовала, что и сама обязана принять участие в той великой войне, которая вот-вот разразится над родиной.

Парандзем чувствовала, что ее борьба с мужем – не простая семейная распря; что их несогласие насыщено тем же духом возмущения, которым сейчас охвачена вся страна; что и сама она участвует в борьбе за отчизну и что дети следуют ее примеру. Она вспомнила, что из Армении поедут в Персию и другие армянские нахарары, верные защитники страны, во главе с Варданом Мамиконяном; что теперь в общем деле восстания против тирании, в общей готовности отдать всю свою кровь, но не поступиться свободой, есть доля ее сыновей и ее собственная.

Парандзем дочитала последнюю страницу и, перекрестив спящих сыновей, произнесла:

– Идите и вы в бой за родину! Видно, такова воля господня!..

Дзвик снова разрыдалась и припала к ногам спящих детей.

Но с этой минуты Парандзем преобразилась. Ее осунувшееся лицо приобрело торжественное выражение, вновь засветилось гордостью.

Наступал рассвет. Ночь в душе Парандзем рассеялась, как рассеивалась темнота, окружавшая замок. Чае, с которого должен был начаться самый черный день в ее жизни, приближался спокойно. Парандзем грустно, но все же как-то по-новому глядела на спящих сыновей. Новый свет озарял их лица в глазах любящей матери: отныне это были уже не только ее дети, но и сыновья ее народа, который посвятил себя борьбе с тираном.

Дети проснулись, и Парандзем целовала их, как воинов, готовых умереть за свой народ, но во что бы то ни стало добиться его освобождения!..

– Ну как, хорошо выспались? – спросила она озабоченно.

– А вот ты и вовсе не спала!.. – упрекнул ее Бабик.

– Я отдбхнула, родной! Не думай обо мне…

– Как это не думать? – возразил Бабик. – Только о тебе должны мы отныне думать и заботиться!

– Эх, Бабик! – вздохнула Парандзем. – Забота у нас у всех великая… Весь народ в заботах сейчас…

– Правильно! – подтвердил Нерсик, уже проснувшийся, но лежавший с закрытыми глазами. -Теперь и мы должны бороться за спасение нашего народа!