– Будет исполнено, Спарапет! Затем Вардан обратился к Артаку:

– Постараешься сковать силы врага на побережье моря. Но одновременно попытайся любой ценой перетянуть их полки на нашу сторону.

– Будет исполнено, Спарапет.

В заключение Вардан обратился к Амазаспу:

– А ты пойдешь набирать пополнение для полка Мамиконянов!

– Будет исполнено! – негромко отозвался Амазасп. Вардан обнял всех троих, поцеловал их в лоб. Они склонились к его руке.

– А в остальном – возложим наши упования на господа бога и народ армянский! – и Вардан с улыбкой взглянул на всех. – Отправленный мною послом к иверскому царю сепух уже добрался, наверно, до Мцхеты… – сказал он. – Надеюсь, что царь выполнит мою просьбу и покончит с персидским гарнизоном Тбилиси. – Пронзительно и весело прозвучала сигнальная трубз. Лагерь закипел. Воины быстро построились, и полк Вардана молодцевато зашагал к середине лагерной площади.

Нахарары прибыли верхом на скакунах. Во всем блеске своего величия вновь занял Васак свое место во главе нахараров. Рядом с ними выстроилось духовенство во главе с католикосом Овсепом. Младшие командиры полка – молодые князья Артак Палуни и Хорен Хорхоруни, известные своей отвагой, ждали сигнала к выступлению.

Вардан галопом проскакал перед полком, повернул к нахарарам и приветствовал их. Васак и нахарары ответили на его привет. Затем Вардан обнажил свой меч, подавая сигнал к выступлению. Немедлонно прозвучала громкая команда, и полк прошел перед Васаком и нахарарами, принимая их прощальные приветы, как это было заведено исстари.

Васак послал торжественное приветствие войскам, уходящим на войну, католикос благословил их. Народ, толпившийся в стороне, провожал полк шумными пожеланиями победы и благополучного возвращения.

Вардан простился с нахарарами, еще раз проскакал перед собравшимся народом, затем проехал к полку и стал во главе его, лицом к нахарарам и народу. Сняв шлем, он осенил себя крестом. Его примеру последовали все воины, нахарары и народ. Вардач надел шлем, наполовину обернувшись в седле, глядел полк л подал команду. – Полк, в поход!.. И тронул коня. Полк двинулся за ним. Трубы играли поход, полк пошел рысью.

На следующий день пустилась в путь выезжавшие в Византию послы, а также посольства в Иверию, Агваик, Армению Византийскую и в Сирию.

Но под покровом ночной тьмы в те же страны отправились также и послы Васака, которые везли письма местным князьям с советом держаться подальше от Вардана и его начинаний.

Спустя два дня после отъезда Спарапета направился к границе Атрпатакана и Нершапух. В Арташаге наступило спокойствие и тишина.

Сторонники Васака притаились; созывая тайные совещания, они ас показывались на людях. Остерегались выдавать свои намерения и сторонники Вардана.

Выйдя на лагерную стоянку, Атом закалял и обучал свой отряд, превращая его в отменно крепкий полк. Одновременно он принялся и за обучение нахарарских полков. В лагерь Арташата стянуты были полки нескольких нахараров. Вместе с вооруженным народным ополчением они составляли довольно значительную силу, способную сдержать любое выступление сторонников Васака. Опасность представляли лишь полки этих сторонников, находившиеся в их родовых областях: они могли занять крепости и захватить власть в свои руки.

Армянская конница, стоявшая в области Апар, подвергалась тягчайшим испытаниям. Она находилась под неослабным наблюдением; воинам было запрещено выходить из лагеря, их принуждали поклоняться огню.

Князь Гарегин Срвантцян, который давно все это предвидел и твердо решил увести конницу обратно в Армению, начал подготовлять осуществление своего замысла. Он разъяснил и остальным князьям – командирам полка, что хотя по приказу Нюсалавурта армянская конница обязана постоянно оставаться пригвожденной к своему месту в стане Азкерта, но именно это и позволяло тайно подготовить ее к побегу или к решительным действиям. Арсен переживал тяжелое душевное состояние. Помимо того, что ему очень редко удавалось теперь встречаться с Хоришей, он должен был подготовиться и к длительной разлуке с нею Срок подходил. Не сегодня – так завтра, не завтра – так послезавтра… Арсен пытался не думать о Хорише. Он уносился мыслями к родимой стороне, к лесам Айраратской равнины, к охотничьим угодьям, вспоминал синий дым, над хижинами родного края, золотые грозди на изумрудной листве виноградников… Как стосковался он по стройным тополям, по трепету их листвы! Как он жаждал увидеть красивое молодое лицо среди родных садов… И, вглядываясь в это лицо, узнавал Хоришу – прекрасную язычницу со сказочным взглядом…

Тоска овладевала Арсеном. Юноша-воин впервые начинал чувствовать, что война сковывает, насилует дшу, накладывает суровые обязательства, грубо разрывает самые заветные и драгоценные нити. Он глядел на свою грядущую жизнь со смяте «ем в сердце. Что оставалось ему делать? Так или иначе он принужден будет оставить Хоришу, уехать в свою далекую отчизну, с оружшм в руках защищать ее от персов…

Гарегин Срвактцян ежедневно собирал у себя князей – командиров конницы и обсуждал с ними возможности освобождения. Это приводило Арсена в еще большее смятение. Преданный родине юноша-воин стыдился сам себя за то, что не мог всей душой отдаться делу, которого требовало благо отчизны. В его душе боролись две любви: к отчизне и к Хорише!.. «И отчизна, и Хориша» – мысленно отвечал Арсен, хотя и сознавал, что это неcовместимо: Хоришу он должен был покинуть, чтобы уйти на войну за родину…

Однажды князь Гарегин уже открыто заявил, что ждет лишь удобного момента для побега.

– Ты полагаешь, что это возможно? – спросил Арсен, чувствуя, что совесть у него нечиста.

– А есть ли какая-нибудь иная возможность спасения для нас, кроме побега? – вопросом на вопрос ответил Гарегин.

Чтоб отвлечь всякие подозрения, Гарегин решил сблизиться с персидскими вельможами. Он начал с Нюсалавурта. Скопец-полководец даже у себя, в собственном шатре, наедине с самим собой, выглядел злобным и неприветливым. Он встретил Гарегина неприязненным взглядом.

– Привет великий! – произнес, склоняясь перед ним, Гарегин.

Ни на лице, ни во взгляде Нюсалавурта не отразилось ничего. Казалось, перед Гарегином сидел каменный истукан.

Гарегин не садился, чтоб подчеркнуть, что не получил от Нюсалавурта приглашения сесть.

Нюсалавурт молчал. Заговорил Гарегин.

– Государь Нюсалавурт! – начал он решительным тоном – Зачем сидит без дела армянская конница? Или отправьте нас сражаться с кушанами, или верните нас на родину – сражаться с вами!

Свирепая усмешка исказила лицо Нюсалавурта.

– Так… Еще что?..

– Больше ничего!.. – коротко и сухо отрезал Гарегин.

– Будете сидеть в своем лагере и делать то, что вам прикажут.

Гарегин пристально разглядывал Нюсалавурта.

– В лагере мы сидим не в качестве воинов. Если решено и впредь так обращаться с нами – отберите у нас оружие, отведите в темницы, чтобы мы стали мирными заключенными! А если нет, если у нас в руках оружие, – то мы равны вам, мы – воины. Тогда пошлите нас на войну! Ведь жаль и оружия и воинов! Ты сам воин, ты поймешь меня.

Нюсалавурт как будто размяк. Заговорила душа воина…

– Заключению подверг вас не я. Заключению вас подвергли царь царей и азарапет.

– Тогда скажи царю и азарапету, чтоб нас отправили на войну! Ведь мы прибыли сюда не затем, чтоб даром есть хлеб, а воевать!

Нюсалавурт пробормотал что-то себе под нос. Непонятно было, как подействовали на него слова Гарегина.

– Мне воины нужны… – проговорил он, наконец, вслух. – Нужны воины, а не бездельники, которые бьют поклоны солнцу! Мое дело – проливать кровь. Но меня не слушают… Хотят всех воинов превратить в жрецов!..

Как видно, у Нюсалавурта накопилось немало желчи, и он пользовался случаем излить ее, тем более что перед ним стоял храбрый воин, свидетелем подвигов которого он много раз был на войне с кушанами.

– Вышел я из себя и говорю: «Тогда давайте приведем слонов, растопчем эту армянскую конницу!..» – «Нет, говорят, нужно принудить их поклоняться огню…» Ну, а где это слыхано запирать воинов, оставив им их оружие?