— Скорее, скорее!.. Громадный медведь…

Все выскочили, как были, с винтовками в руках.

— Где медведь?..

Я молча показал на следы и в ту же секунду увидел, что они были точно такие же, какие делал в своих торбазах Эренпрейс.

Не произнеся ни одного порядочного слова, все возвратились в комнаты. Один только Слепнев громко обратился к Эренпрейсу:

— А нука покажи свою лапу… Когти есть?..

Этот случай был последним, нашим столкновением с белыми медведями.

Незаметно подкрался новый год. Сегодня, в двенадцать часов, мы не особенно дружески расстанемся со старым. А с новым лучше но портить отношений. Что-то он нам готовит?!

Сидя в столовой, мы долго решали серьезную проблему: что будет у нас к ужину?

Это первый случай в истории авиации, что машины и экипаж зимуют так далеко за полярным кругом, да еще имеют нахальство думать о каком-то новом годе.

Мороз к утру немного сдал, но сейчас опять уже что-то около 45–50 градусов. Наши толстые бревна, из которых сложен дом, трещат, как добрые пулеметы. Печи пылают во — всю, но температура у нас не ахти какая. В столовой сегодня было только два градуса выше нуля, а в кухне все, что только могло, замерзло.

Наконец все приготовления закончены. Мы прибираем комнату и накрываем стол. Положительно только цветов нехватает!

Как не похоже, что мы отрезаны от всего мира и даже не знаем, что там делается и творится… Радио еще не работает, и мы не можем послать домой хотя бы пару слов, что живы и здоровы и надеемся впредь продолжать в этом духе. Что-то они там делают?

Слепнев с довольным видом радушного хозяина потирает руки.

— Прошу за стол, ребятки… Кажется, время подходит… Хлопотно встречать новый тод за полярным кругом, если хочешь быть вежливым ко всем знакомым, оставшимся «там». Находясь на северо-востоке от Союза, мы первые в мире встретили новый год. За нами, следуя по поясам времени, потянулись и другие. Мы поздравляли своих знакомых сначала во Владивостоке, потом в Хабаровске, в пять часов утра в Иркутске, затем Красноярске и наконец в десять часов в Москве.

ПОДГОТОВКА САМОЛЕТОВ

Мы постепенно, шаг за шагом, приводим самолеты в порядок и подготовляем все к нашему будущему полету на Северный мыс.

Работы о машинами по горло, а снег и пурга совершенно не дают возможности как следует взяться за дело. Едва выберешь день, когда небо кажется ясным, лопатой раскидаешь сугробы и очистишь от снега мотор, как небо вновь покрывается серыми тучами и вновь начинает сыпать «манна небесная».

Когда пурга не дает работать, мы с Эренпрейсом приводим в порядок наши запасные части и инструменты: чистим, сортируем, раскладываем по отдельным группам, чтобы не терять лишнего времени и можно было бы сразу же взяться за работу, как только позволит погода.

В один из приличных дней мы вновь поставили сваленные штормом козлы над вторым самолетом. Упав, они едва, не искорежили машину. Случайно мы отделались только смятым капотом.

С немалыми трудностями сменили сгоревший мотор г сняли давший течь радиатор. На этом же несчастном самолете погнуло левый подкос стабилизатора.

Каждую работу, на, которую в нормальных условиях надо было затратить несколько часов, из-за погоды делали два-три дня. Правда, в нашем распоряжении времени еще достаточно, но это все-таки но очень нас успокаивает.

На своем самолете я сменил бензинопровод и поставил запасной бак для горючего на лишние полтора часа полета. Расстояние, которое нам надо покрыть, немалое, и когда много бензина, лететь гораздо спокойнее.

Самолеты стоят в небольшой ложбинке, и пурге засыпать их очень удобно. Чтобы перетащить их сейчас на другое место, не приходится и думать. Во-первых, потому, что они буквально погребены под снегом, а во-вторых, здесь им гораздо безопаснее от ветра.

Мы в бухте Провидения уже больше месяца. За это время крепкие морозы не раз сменялись оттепелью и моросящим дождиком.

От таких «маневров» погоды часть крыльев, мотор и все открытые части слой за слоем покрывались льдом. Для того чтобы они оттаяли, надо кроме всего не мало поработать паяльными лампами…

Если при тех условиях, в которых мы сейчас находимся удастся сохранить наши самолеты, это будет совершенно необыкновенный, исключительный случай. Мы сделали все, что только зависело от нас, но ведь это далеко еще не может дать гарантии за их целость.

В бурные ночи, когда ураган хозяйничает за стеной, заваливает сугробами наши окна и двери, жалобно воет в трубах и отдушинах, мы просыпаемся и, сидя на кроватях, долго не можем уснуть, думая о наших бедных машинах, стоящих пол открытым небом. Ведь сломайся что-нибудь, что за неимением частей нельзя заменить, — и мы не можем лететь, и вся наша экспедиция с бездной затраченной энергии, нервов и средств пойдет на смарку.

Снаружи шторм на полный ход. Такой силы мы давно уже не видели. Дом буквально сотрясается от шквалов, а крышу вот-вот сорвет.

В окне не то лопнуло стекло во второй раме, не то просто отстала замазка, — с каждым порывом оно жалобно звенит, словно жалуется на свою сиротскую долю.

Что с нашими самолетами? Выдержат ли они этот шторм? Неужели мы так и не дойдем до «Ставрополя»?

ВЕСТИ С ЗЕМЛИ…

У нас произошло событие, сразу выбившее всех из колеи и на долгое время давшее нам пищу для обсуждений и самых горячих споров.

Из Пенкигнея приехал на собаках чукча и так же просто, как он произнес бы слово «собака», сказал — «телеграмма».

Уже в самом звуке «телеграмма» для нас было много необычайного, сразу как-то приближавшего нас к существующему где-то миру. Мы были похожи па первых людей, попавших на луну и получивших весть с земли. С жадностью накинулись мы на смятый клочок бумаги, на котором почерком Кириленки было написано: «радиограмма № 113». Текст был неполный. В некоторых местах были пропуски, и некоторых вместо слов только несколько букв, добросовестно записанных радистом.

Так и чувствовалось, что в приеме все время были перебои и те слова, которые удалось перехватить в эфире, далось Кириленко большим напряжением слуха и нервов.

Строчка за строчкой разбирали мы, склонившись над столом, слова, произнесенные и написанные за тысячи миль от нас, и с каждой новой фразой приходили во все большее и большее возбужденна.

Тот американский самолет, который в ноябре еще (т. е. два месяца тому назад) вылетел к шхуне «Нанук» и очевидно сбился с пути, еще не найден. Бывшие на нем летчик Эйельсон и борт-механик Борланд пропали без вести.

С «Нанука» уже были произведены розыски в окрестностях Северного мыса, но никаких следов пропавшего самолет и летчиков обнаружено не было.

Нам оказывается, уже была послана радиограмма с приказом сделать все возможное, чтобы произвести полеты в 50 — 100 километрах восточнее Северного мыса, где американцы могли сделать вынужденную посадку. Кроме нас, из Иркутска должен вылететь Чухновский, чтобы произвести разведку по северному побережью, и Громов — пройти через Хабаровск — Николаевск — Охотск и замкнуть с Чухновским этот громадный круг на Северном мысе.

Для вылетающей машины Чухновского нам предписывается забросить имеющийся у нас на базе бензин на Колючинскую губу.

Разобрав радиограмму, мы на некоторое время замолчали. Каждый из нас был слишком переполнен своими мыслями, чтобы сразу заговорить.

Мы знали еще на «Литке», когда шли к бухте Провидения, что один из американских самолетов не пришел к месту назначения и не вернулся назад, по мы не знали, что вел его знаменитый полярный пилот Бен Эйельсон, имя которого известно каждому летчику, вызывая в нем чувство уважения и восхищения перед его смелыми полетами на севере и в частности перед его «прыжком» через Северный полюс: Аляска — Шпицберген, за который он получил мировой переходящий приз, выдающийся «за исключительные полеты».