Айсберг, на котором мы теперь плыли, был квадратной формы, с закругленными углами. Его самые высокие точки возвышались футов на двадцать над уровнем моря, а средняя высота была около десяти футов. Лед был толщиной примерно 80 футов и шириной примерно 100 футов. Такие размеры гарантировали устойчивость айсберга, потому что, если бы он перевернулся, как это часто бывает с ними, нам пришлось бы отдуваться в компании китов.
Это был осколок крупного айсберга, который, видимо, не один год выдерживал арктические штормы. Мы догадались об этом по темно-синему цвету льда и многочисленным впадинам и вершинам на его поверхности. Итак, мы находились на надежной ледяной глыбе, которая едва ли пострадала бы от шторма. Однако на поверхности айсберга, несмотря на всю привлекательность его бесчисленных синих оттенков, не было удобного укрытия. Три его вершины оказались слишком скользкими и крутыми для того, чтобы на них взобраться. Однако по одному пологому склону на каждой вершине все же было. Вдоль их кромки вода намыла канавки, которые вели к центральной ложбине айсберга, заполненной водой. Единственное пространство, которое мы могли занимать, напоминало ободок кратера вокруг этого водоема. Нам приходилось мириться с ледяными брызгами кипящего моря и порывами пронизывающего ветра.
Мелкобитый лед гасил волны и не позволял им вторгаться на айсберг. Для того чтобы нас не швыряло по его скользкой поверхности, мы проделали отверстие в вершинах и растянули между ними веревки, за которые и держались. Лодку мы тоже надежно закрепили, соорудив во льду нечто вроде крепежного отверстия. Затем мы стали прыгать внутри этого замкнутого веревками пространства, для того чтобы укрепиться духом и восстановить кровообращение. Хотя температура воздуха держалась на точке замерзания, было страшно холодно. Мы вымокли с головы до ног, только нательные рубашки оставались сухими. Ухватившись руками за веревки, цепляясь за выступы во льду, мы принимали на себя брызги разбивающихся волн, в то время как айсберг вспахивал рассеянный паковый лед и, слегка ныряя, продвигался в сторону открытого моря. Холод проникал сквозь нашу покрытую снегом меховую одежду и вызывал в нас озноб словно при сильном морозе.
Пока текли часы этой пытки, айсберг двигался к мрачным утесам Адских ворот. Небо на востоке побелело, на юге стало синим, однако из-за понижения температуры воздуха наша одежда превратилась в кольчуги. Мы все еще были одеты по-зимнему: в куртки с капюшонами и рукавицы из тюленьей кожи, в рубашки, тоже с капюшонами, из верблюжьей шерсти, брюки из медвежьей шкуры, а обувь из тюленьей кожи, чулки из заячьих шкурок. Под подошвы ног и ладони мы подкладывали подушечки из мха и травы. Наше одеяние не было водонепроницаемым, и, намокнув, оно пропускало ветер, отчего зубы у нас стучали как в ознобе.
Оказавшись на айсберге в относительной безопасности, мы заинтересовались нашим «кораблем», подгоняемым волнами и ветром. Его поверхность была открыта всем ветрам, а его подводная часть омывалась всевозможными течениями, которые подталкивали айсберг, сообщая ему сложное движение, сталкивая его с паковым льдом. Наш айсберг распахивал целые мили морского льда, сокрушая и дробя его.
Посте нескольких часов такой навигации, что было для нас делом нетрудным, потому что зыбь и буруны не причиняли нам хлопот, айсберг неожиданно, без всякой видимой причины, пошел под прямым углом к ветру, словно намеренно вырвавшись на простор открытого кипящего моря.[155] Такая быстрая смена обстановки — от комфорта до дикого беснования черных валов — заставила нас разинуть рты от удивления. Волны, словно нашпигованные глыбами льда, похожими на булыжники, стали перекатываться через гребень айсберга и заливать выбоины внутри его, не оставив нам сухого места. Схватившись за топоры, мы понаделали еще больше крепежных отверстий во льду, понадежнее закрепили наши «штормовые леера» и, переместившись вместе с лодкой на подветренный борт айсберга, подставили ветру спины. Долгие часы, проведенные в таком неопределенном положении, показались нам длиннее полярной зимы. Пак, оставшийся за кормой, вскоре напоминал о себе лишь жемчужным сиянием на фоне грязно-серого неба. Мы мчались сквозь беснующуюся черноту, которая выглядела еще ужаснее на фоне жемчужно-голубого айсберга и, убеленных льдом гребней.
Что могли мы сделать для того, чтобы сохранить в себе тепло жизни в том мире отчаяния? К счастью, нам было не до размышлений о собственных судьбах, приходилось то и дело уклоняться от метательных снарядов, запускаемых штормом, водяных брызг и льда. В противном случае мозг просто не выдержал бы этого адского напряжения.
Наша бронзовая кожа уже приспособилась к холоду и ветру, однако пытка вездесущей ледяной водой была нам в новинку. В течение пяти месяцев нас избивал ветер и кусал мороз, однако воду мы видели только после растапливания льда с помощью драгоценного топлива, которое мы тащили с собой тысячу миль. Имей мы эту драгоценную жидкость хотя бы для того, чтобы запивать нашу сухую пищу, мы были бы счастливы. Такая роскошь, как умывание (если не считать умывания снегом), была для нас непозволительна. Об этом мы даже и не помышляли. Теперь мы получали воду со всех сторон. Холод на полюсе не шел ни в какое сравнение с муками в этом кипящем котле. Прошли сутки, прежде чем наступили какие-то перемены. На голод, жажду или сон мы даже не обращали внимания. Мы продолжали ужасную борьбу, чтобы не оказаться смытыми в море. Наконец небо на востоке побледнело, на юге стало синим, и с обеих сторон в пределах видимости показалась земля. Резкий ветер сразу утратил силу, но его леденящее жало превратило нашу одежду в панцири.
Мы находились неподалеку от двойного прохода в проливы Кардиган и Адские ворота.[156] Мы направлялись в пролив Кардиган мимо фьордов, к которым мы спускались с запада всего две недели назад. Таким образом, за одни сутки мы потеряли то расстояние, на преодоление которого затратили две недели. По-видимому, мы проиграли гонку со временем и до наступления холодов не сможем достичь спасительных эскимосских стойбищ.
И все же подобное направление мыслей было чуждо нам. Неподалеку высились отвесные утесы, со стен которых к воде слетали птицы. От этого зрелища сердце забилось у меня в груди. Перед нами открывалась перспектива недурного завтрака. Вот если бы еще прекратили вздыматься белые гребни.
Тяжелые льды вырывались из проливов со скоростью железнодорожных составов. Пока мы наблюдали за их движением, температура продолжала падать. Вскоре на севере все почернело, скрылось «словно в клубящемся дыме. Из Адских ворот с орудийным грохотом налетал ветер. Какова же будет наша судьба? — спросил я самого себя.
Нас несло на зюйд-вест. Ледяные волны окатывали айсберг, примораживая наши окоченевшие ноги ко льду. Кстати, иначе мы не сумели бы удержаться на его поверхности. Дрейфуя в необъятном, подернутом льдом штормовом океане, я стоял неподвижно, парализованный ужасом. Через несколько часов поля пакового льда медленно тронулись в нашу сторону и взяли нас под свою защиту.
Вскоре айсберг остановился. Ветер продолжал проноситься над обезумевшим простором, но мы, укрывшись в нашем каноэ, сумели немного вздремнуть, хотя один из нас — часовой — прохаживался по льду. Среди льдин медленно раскрылась полынья, и мы услышали удивительно знакомые звуки, от которых забились наши сердца. Моржи и тюлени один за другим выходили на поверхность воды. Здесь, прямо перед нами, оказалось множество животных, суливших изобилие мяса и жира. Мы изнемогали от голода, однако были вынуждены смотреть на все это безнадежными глазами, потому что охота была для нас слишком затруднительна.
У нас оставалось всего несколько патронов и четыре банки пеммикана. Мы сохраняли их для того, чтобы удовлетворить самые невыносимые муки голода в последний момент. Это время еще не наступило. Доведенные голодом до отчаяния, после короткого отдыха мы принялись за поиски пищи. Птицы, летевшие с суши, стали нашей добычей. Мы добывали их с помощью рогатки, сделанной эскимосами, а позднее — с помощью целой системы ловушек и силков, мастерить которые нас научил голод.