А потому всё, что ты делал до этого часа в своей жизни, для Мира и для Него не играет никакой роли. Потому как ты выполнил именно ту, единственную задачу, ради которой, наверное, и явился однажды сюда, на эту планету. Нет ни «рая», ни «ада», человек. Всё, что существует в необозримой Вселенной, истинное величие и пределы которой не в состоянии себе представить даже я, — любые формы жизни в ней и условия их существования, можно назвать реально либо поистине райскими, коих удостоились вы. Либо действительно адскими, из которых и выходят существа вроде нас. И деоммандов. Живучих, стойких, жестоких, и далеко не всегда совместимых с вами. И неизвестно, что же в дальнейшем окажется предпочтительнее для Сущего. Душевная сила или физическая мощь… Нет никаких «чистилищ» и робких толп у "райских врат". Нет сидящего перед ними немощного Архангела, распределяющего потоки мёртвых душ. Нет ничего из всего этого, выдуманного вами однажды для собственного успокоения и призрачной надежды. Есть лишь жестокое по сути, но оправданное по назначению, посмертное оцепенение едва ли не вечного Сна. Есть лишь невидимое никому и нигде Узилище наших крохотных частиц, тщательно хранимых в Пустоте Пространств, что в виде мельчайшей пыльцы рассеяны между системами. Есть лишь вялотекущее, сторожащее их покой, великое Время. Что Его руками и чувствами, из бесконечного в своих размерах и числе Выбора, среди терпеливо ждущих своего часа душ, вычисляет для нас очередной мимолётный промежуток. Право снова быть. Это и есть Суд, человек. Он един для всех. Души замешаны в пространстве, словно мелкие частицы в ревущем водовороте Бытия. Разнятся лишь тела, в которые их потом приносит оттуда. И те, кто действительно представляет из себя нечто интересное и по-настоящему стоящее, заметно светятся в черноте Упорядоченного, как самые яркие звёзды. По наитию ли, или ещё как, но вы верно говорите и про себя тайком думаете, что падающая звезда — это чья-то жизнь. Только не отлетающая к Нему, а возвращающаяся куда-то для нового своего Рождения. И поверь, — не всегда это душа истинного землянина. Ибо велик и многообразен Мир, в котором для его развития требуется постоянно обновляющиеся формы бесконечности своего существования. И оттого многим из нас бывает так странно тесно в своей новой оболочке. Кто знает, не жила ли и в тебе сухая и гордая душа, невесть как давно уже рождавшаяся в непривычном твоему пониманию теле, проводившая свой срок в неведомых и чудовищных далях, под чуждыми и неприветливыми небесами"…
Сухие и ломкие на вид губы существа шевелились и подрагивали, словно в разом наступившей, неестественной тишине оно читало вместо угасшего человека настоящую, и единственно истинную для него, молитву…
…Хмурое зимнее утро расплескало жирные слоистые лужи снеговых облаков по небосводу морозного Нью-Йорка. Практически безлюдные улицы и опустевшие парковки. Разграбленные витрины выстывших магазинов с нанесёнными за их немногочисленные уцелевшие стёкла снегом, и притихшие в тихой панике кварталы. Чьи окна и подъезды давно полны главного и неотступного гостя — страха. Редкие патрули и озлобленные голодные собаки на не раз перерытых ими в поисках съестного кучах вездесущего мусора, присыпаемого по ночам равнодушно-чопорным снегом. Пожалуй, лишь суетливым воробьям эта зима не доставляла особых хлопот. Их прежнее нервно-крылатое изобилие оглашало крыши домов всё тем же горластым чириканьем, связанным с дракой за место у дымоходов, в которых пока ещё исправно, но с уже меньшей интенсивностью, струилось тепло. Теперь экономили ещё жёстче. Деньги перестали играть какую-либо роль, но совсем оставить без обогрева дома значило нарваться на массу неприятностей. От бунтов и новой волны погромов, что могут быть пострашнее мародёрства, что охватили большие и средние города в первые недели вторжения. До размораживания систем отопления и водопровода, что влекло за собою не менее неприятные бедствия. Агония мегаполисов и страны в целом затягивалась. И то, что пока никак более не проявляли себя пришельцы, нанесшие несколько одиночных ударов по северу страны, и чуть более чувствительные — по соседской Канаде, ещё не значило, что всё закончилось. Робкие поначалу, а потом всё более настойчивые попытки разведки, раз за разом кончавшиеся плачевно, знаний о жестоких посетителях Земли не добавляли. Спутники сдохли, а людей, что отваживались тащиться в мёртвые и заснеженные дали, отлавливали почти сразу же, как только они выныривали на льды, выбравшись из подошедших к границам ледовых полей или фьордам Норвегии подводных лодок. Две из которых были мастерски, одним попаданием, уничтожены тонхами на глубине километра. Вода вокруг них кипела ключом. Так сообщила одна из подлодок, что шла в паре с одной из жертв, и каким-то чудом смогла удрать. Тонхи, так они называли себя, — это было, пожалуй, и всё, что смогли узнать о пришельцах. И то это было сделано в основном за счёт того, что в один из дней ожили и заговорили эфиры станций наземного базирования, чьи возможности были резко ограничены ещё за несколько часов до начала атак. Перепуганный мир затаился, ожидая худшего. Лишь совсем недавно, тайными каналами связи, руководствам крупных уцелевших держав удалось наладить контакт. И таким вот неприветливым утром, в обстановке строжайшей секретности, они стянулись в окрестности Нью-Йорка, чтобы определить дальнейшие пути выживания.
… - Господа, я думаю, что сегодняшняя ситуация не предполагает собой особых формальностей, принятых для встреч на высшем уровне. Вместо официоза она предлагает, нет, — диктует нам необходимость выбора. Жить или умереть. Не иначе. По-другому, мне кажется, и не скажешь. — Присутствующие озабоченно закивали. Кое-кто покраснел, не будучи в силах перебороть собственное смущение от того, что ещё несколько дней назад и не помышлял рисковать жизнью, добираясь в Нью-Йорк под пристальным взглядом небес. Вероятнее всего, ни за какие коврижки они не признались бы и остальным присутствующим, что именно вдруг заставило их, вечно настороженных и недоверчивых, собраться в одном месте. Одно дело — поделиться снами и видениями с жёнами, другое — оповестить об этом тех, кто всё ещё возглавлял не попранные пришельцами территории.
Пряча друг от друга взгляды, все они, тем не менее, старались придать себе выражение изъявленной ими доброй, разумной воли, по которой они, собственно, и созвонились на днях. Но что на деле являлась следствием недавно пережитого лично каждым из них сильнейшим моральным потрясением…
Тем временем говоривший тревожно продолжал:
— Полученная нами передышка говорит скорее о подготовке нового витка враждебных действий, чем о спаде напряжения. В силу разных причин, о которых все здесь присутствующие явно осведомлены, система обороны каждой из стран не в состоянии обеспечить защиту собственных территорий и населения. Скорбная память большинства стран Европы служит тому свидетельством. Однако следует признать и тот факт, что даже объединённых усилий всех государств может быть недостаточно для того, чтобы с успехом противостоять вторжению. И всё же наш долг — попробовать сделать это. Не дожидаясь, пока пришельцы превратят планету в гору руин и горстку нашего пепла…
В помещении бункера воцарилось молчание. Все присутствующие понимали, что стоит за этими словами. Ждать — значило обрести себя, соседей, — всех, — на "удар возмездия". На полное уничтожение. Выступить — означало то же самое, но в более ускоренном темпе, со слабой надеждой на успех. Потому как…
— …Я не буду говорить всем вам о том, что единственно могучим средством, на которое мы все можем рассчитывать в своей попытке, было и остаётся ядерное оружие. Сомнительно, чтобы вечный бич человечества стал его истинным спасителем, ибо вслед за возможностью избавления планеты от иноземцев нас ждёт другая беда. Ядерная зима, что в большинстве районов на континентах продлится не одно десятилетие, голод и болезни, природные катаклизмы и волны насилия… Кроме того, огромную озабоченность вызывает тот факт, что за некоторыми стратегическими объектами планеты утрачен контроль. Их судьба для нас неясна. Ряд ядерных держав перестал существовать как данность. И более тридцати семи процентов суммарной атомной мощи, оставшейся после сокращения стратегических наступательных вооружений в мире, теперь для нас недоступны. То есть — остались на территориях, занятых или же уничтоженных врагом.