— Где… — Мне самому казался чужим мой голос, будто заунывно трубивший в дымоходах среди стылого хаоса тоскливой ночи. Ковбой отшатнулся, запнувшись и едва не упав при этом, как будто ему сзади подставили подножку. И уставился на меня ещё более испуганными глазищами. Казалось, что они сейчас выскочат из орбит и с треском врежутся в закопчённые и жирные, — от трущихся о них грязной одежды людей, — бока стен. Его рука потянулась к выходу, в так и оставленный раскрытым проём которого сердито и настойчиво, хлопая дверьми, бились теперь пенные клубы колючей позёмки.
— Их там не менее десятка… Мы столько стреляли в них, да всё без толку… — Он осторожно отступил в сторону, уловив моё первое неспешное движение. Мне на миг запоздало подумалось, что всё же не помешало бы прихватить торенор. Кажется, кто-то из них пятерых даже крикнул мне вслед:
— Они вооружены и их много! Куда Вы?!
…Неистовство ночной метели и едва подсвеченная светом гневно секущего город снега мгла. Плотные сгустки летящих в тесном соприкосновении снежинок, подгоняемых порывистым ветром, давили на грудь, стараясь сбить с ног, втоптать и впаять в залежи сугробов. Но первый же мой вдох, что наполнил сердце и лёгкие упругими толчками силы, разорвали узы бесноватой ночи. И хотя вокруг продолжала вовсю бушевать метель, мне казалось, что в мире воцарилась необыкновенная, но чуткая, обеспокоенно прислушивающаяся и настороженная, тишина. Где-то здесь, в этом замершем ледяном аду, жили и двигались они, мои ненавистные мне визави. И я, и они прекрасно видим в темноте, и вот уже я узрел четырнадцать высоких и мощных фигур, в одеяниях, чем-то очень похожих на обтрёпанный ветрами наряд полярника, размеренной и неспешной поступью приближающихся ко мне через площадь…
Моя спокойная уверенность, излучаемая всей своей позой, должно быть, заставила тонхов сбавить шаг и вскоре совсем остановиться напротив меня, будто не решаясь двигаться дальше. Молчаливое противостояние не могло длиться вечно, и тонхи это понимали. Пожалуй, лишь мои размеры, превосходящие даже их габариты, да то спокойствие, с которыми я ждал их, — а они не могли не понять, что их именно ждали, — заставляли их не спешить. Словно они чувствовали мою силу. Конечно, численное превосходство и то, что в моих руках не было оружия, вскоре подвигнет их на более решительные действия, чем игра во взаимные гляделки посреди занесённого снегом города. Однако пока…
— Кто ты, существо? — Голос заговорившего тонха оказался груб и мелодичен, и если бы не глушащая звуки сухость летящего снега, его можно было бы назвать звучным. И всё же в нём угадывалось смутное беспокойство. Я молчал, что ещё больше озадачило Сильных. Краем своего обычного сознания я на миг позволил себе усомниться в своих силах, и эту мимолётную перемену настроя мгновенно почувствовала душа хищника:
— Ты умрёшь, существо, кем бы ты ни был… — Торенор тонха принял вертикальное положение, и его владелец деловито и бесстрашно шагнул мне навстречу. Как если бы это землекоп, взвалив на плечо ржавый лом, шёл исполнять привычную ему рутину. Во мне вскипела глухая к любым доводам рассудка ярость. Отчего-то я подумал, что эта группа искала здесь кого-то из моих новых знакомых. А наткнулась на меня. И на приключения на свою костлявую задницу.
Кажется, я глухо взревел. Широкий взмах правой полы моего плаща на миг перекрыл ему обзор, он нервно отшатнулся и прянул влево и чуть вперёд, продолжая атаку, где его безжалостно встретила моя рука. Какими бы хвалёно крепкими ни были эти ребята, она смачно и легко вошла в податливую мягкость…
…Уже выдирая сложенную до этого клином ладонь из глубины его грудной клетки, и таща попутно за артерии уродливое сердце, я успел выхватить из его разом ослабевших конечностей торенор. Зло метнул. И ближайший метнувшийся ко мне пришелец пал на забрызганный его отвратительной жижей снег, даже не успев приблизиться ко мне на половину разделявшего нас расстояния. Мне казалось, что двигаюсь я всё ещё слишком медленно, чтобы в достаточной степени насладиться картиной их жестокой гибели. И всё же их движения я видел ещё до того, как они их начинали. Поединок голодной разъярённой змеи и бронированного ленивца…
…Содрогающееся и всё ещё выбрасывающее в мороз ночи крупные капли «крови» сердце я, ужом увернувшись от смертельного замаха снизу, вбил прямо в пасть набегавшему и провалившемуся в ударе третьему, после чего провернул в глубине разорванной глотки руку, и сломил его голову, как сухую камышину. Громкий треск мощных костей шеи остановил их атаку. Похоже, нападавшие наконец сообразили, что что-то здесь не так, потому как начали молча и шустро пятиться назад.
Мне очень, очень не понравилась их внезапно схлынувшая смелость:
— Вы останетесь здесь все, звёздная погань, ибо здесь нет места даже одному из вас…
В бешеной попытке уже защитить собственные шкуры трое бросились на меня одновременно. Я вскинул вверх налившиеся кипятком руки и завертелся в пляске боевого безумия…
…Когда стала угасать магма, сжигающая моё тело, в моих руках осталось висеть откинутое назад, изломанное и бьющееся в последних конвульсиях, тело последнего. Меня самого колотил озноб. Шипя и недовольно бурча, адреналиновая гадюка, сердито играя тугими кольцами, весьма неохотно убиралась назад в нору, откуда её вынудили выскочить, неразумно ширяя палкой в её уютное жилище под корнями. Покончив с возмутителями спокойствия, но не утолив жажду мщения, она уходила копить израсходованный яд. Я брезгливо отбросил кулём свалившийся на снег труп, и оглянулся. Насколько можно было видеть, меня занесло в незнакомый район. В пылу сражения и азарте дальнейшего преследования я забрёл невесть куда. Похоже, тонхи потом побежали со всех ног, потому как ускакали мы далековато. Утирая густо извазганные всяким их внутренним дерьмом руки и лицо освежающим холодом забранного в огромную пригоршню снега, жадно глотая сухим ртом его чистые спрессованные куски, я успел нащупать на своём лице быстро затягивающийся глубокий рубленый шрам, пересекающий нос от виска до подбородка. Похоже, секира тонха прошла даже сквозь периферию мозга. Вот откуда у меня эта сонная дурь, этот звон в голове и ушах. Отнимая ладони от физиономии, вижу ещё один глубокий надруб, почти отделивший окровавленную кисть от вывернутой немного в сторону руки. Несколько секунд — рука сама странным образом становится на место, меня слегка встряхивает, — и повреждённая ткань плаща стягивается в прежнее состояние, пряча заодно под собою свидетельства моих несостоявшихся увечий. За несколько секунд до этого в ключице что-то жутко хрустело и перекатывалось. Внутри грудины булькало. Трогаю плечо — срастающаяся ткань сердито и пружинисто выталкивает пальцы наружу из раны, словно настойчиво предлагая не мешать ей. Зрелище и ощущения собственной регенерации нельзя назвать привычным, но за счастье осознавать, что иначе ты — полный калека. Если не труп. Так разрубить тело способен лишь опытный и могучий боец. Очевидно, видя, что лёгкие раны меня не берут, парни решились на подлость. Судя по всему, в последние мгновения на меня с отчаяния навалились всем скопом. И одному — двум посчастливилось меня слегка достать. Вон, в сторонке, видна быстро покрываемая снегом кучка тел. Очевидно, именно там мне пришлось получать эти раны. Могу себе представить, какое удивление пережили они перед смертью, видя, что вроде бы убитый ими человек и не думает валиться замертво…
На жалких остатках тел, разрубленных уже мною едва ли не пополам, уже поселились первые комья ненасытных белых наносов. Словно это в них уже завелся ледяной червь — опарыш. Как стервятники, слетались снежинки на остывающие останки погибших. В некоторых других, лежащих тут и там, по самую середину древка вогнаны тореноры, пригвоздив их хозяев к остаткам скрытого под сугробами асфальта. Видимо, тонхи вспомнили всё-таки свои легенды о Маакуа, и если не пытались поначалу спастись бегством, то вначале им достало ума не связываться с ним столь малым числом. Но потом доводы весьма прямого рассудка воинов возымели верх: драться "на кулачках" с трубящим боевым слоном богом, который словно сел на колючку, чреваты не только для здоровья, но и для души. Если они в это верят. Я ухмыльнулся: бог, бегающий с рёвом за жертвами по заснеженным улицам мёртвого города, наводя жути на ужас всей Вселенной, но не могущий сориентироваться теперь, куда ему идти, — страшная личность. Насколько я понимаю, извечное желание сражаться, а не бежать, и здесь сыграло с Сильными злую шутку. И они были просто вынуждены… Стоп! С чего мне вдруг взбрело в голову называть их Сильными? Откуда я знаю это?